Художественный мир Гоголя - Семен Машинский

Впрочем, не только они.

Изображение жизни дореформенной России было бы недостаточно полным, если бы Гоголь ограничился только образами помещиков. В сюжет включена еще одна важная общественная сила — чиновничество. Правда, оно уже было специальным предметом художественного исследования в «Ревизоре». Но может показаться, что сатира нацелена там на слишком малые величины и что это в известной мере суживало возможности идейного обобщения жизненного материала. А главное — это как бы давало мнимое обоснование фальшивому аргументу: дескать, изображенная писателем картина малодостоверна, ибо действительно случись в уездном городе нечто подобное тому, что показано в «Ревизоре», оно немедленно было бы пресечено властями губернскими и столичными. К этому аргументу довольно откровенно прибегали противники Гоголя и его комедии.

Разумеется, нравы властей небольшого уездного городка давали яркое представление о власти всей империи. Тем не менее в новом произведении писатель не случайно увеличил масштабы изображения чиновничьего мира.

«… Автор любит чрезвычайно быть обстоятельным во всем», — читаем мы в одном из лирических отступлений «Мертвых душ». И Гоголь всегда верен этому правилу. Неторопливо и обстоятельно знакомит он читателя с губернским городом — его пейзажем, бытом и нравами людей. Кажется, ничто не ускользнуло от пытливого взгляда писательского. Чаще всего Гоголь рассказывает об увиденном от себя, а иногда выскажет дельное наблюдение устами Чичикова, а то и Собакевича. Так в различных ракурсах открывается нам губернский город. Ему посвящены пять глав — первая, седьмая, восьмая, девятая и десятая. Это несколько менее половины всего текста книги.

Наше знакомство с Чичиковым происходит именно в городе. Здесь созрел и был окончательно разработан план его «негоции». Заняв комнату в гостинице, хорошо пообедав и отдохнув, в отличном расположении духа, Павел Иванович отправился посмотреть город. И остался доволен результатами осмотра, ибо — здесь мы уже видим усмешку Гоголя — «нашел, что город никак не уступал другим губернским городам». Это важное замечание. Все, что рассказано о городе NN, о его людях, не представляет собой ничего исключительного — так во всех других губернских городах России.

Первые и пока еще поверхностные впечатления Чичикова создают у читателя ощущение такое, что город несколько странен, как странна вывеска с «титулом» какого-то «Аршавского портного» и другая вывеска картузника с надписью «иностранец Василий Федоров». Не ускользнули от наблюдательного Чичикова и плохонькие мостовые, и жидковатый городской сад, состоявший из тоненьких деревцев не выше тростника — сад, о коем в газетах писали, что благодаря попечению гражданского правителя город украсился чуть ли не оазисом из тенистых, широковетвистых деревьев, дающих прохладу в знойный день. И тут же вплетается ироническое замечание автора о том, что «сердца граждан трепетали в избытке благодарности и струили потоки слез в знак признательности к господину градоначальнику».

Эти первые наброски создают уже соответствующую атмосферу города, определенным образом подготавливая читателя ко встрече с его отцами и благодетелями. Она происходит тут же, на первых страницах поэмы.

Но в первой главе рисуется пока еще только общая и предварительная картина, хотя некоторые ее детали выписаны весьма выразительно. Перед нами обширная галерея наиболее важных чиновников города, суммарно именуемых «толстыми», о которых многозначительно сказано, что они быстро умеют наполнять божьей благодатью свои шкатулки, дом купить на имя жены, а потом, глядишь, и деревеньку и село со всеми угодьями. А иной из «толстых», хорошо послуживши богу и государю и снискавши всеобщее уважение, оставляет службу и имеет возможность сделаться душевладельцем.

После пяти «помещичьих» глав мы вместе с Чичиковым снова возвращаемся в город и теперь уже более подробно и обстоятельно входим в его жизнь.

Общая атмосфера жизни губернского города несколько отлична от условий сонного, безмятежного усадебного существования. Неподвижности и застойности помещичьего быта противопоставляется мир, кажущийся совсем иным, исполненный энергии и страстей, суеты и хлопот. Но при ближайшем рассмотрении выясняется, что это различие лишь видимое. На самом деле действительность губернского города призрачна, как призрачны люди, его населяющие, от высокопоставленных чиновников — отцов города — до безвестного пошлого франта, попавшегося навстречу экипажу Чичикова у самой гостиницы. Вот он остановился, молодой человек, в белых канифасовых панталонах, весьма узких и коротких, во фраке с покушениями на моду и манишке, застегнутой тульской булавкой с бронзовым пистолетом. Мы не знаем его имени. Он не проронил ни единого слова. Только взглянул на бричку и придержал картуз, едва не слетевший от ветра, да побрел своей дорогой. Но характер этого молодого человека, пустого и пошлого, весь перед нами. Первый встретившийся Чичикову при въезде в город человек оказывается как бы его визитной карточкой и вместе с тем его символом, его самой сокровенной сутью.

Итак, «в самом веселом расположении духа» возвращался Чичиков в город. В шкатулке — списки приобретенных мертвых душ, которые «как бы живые». Осталось совершить купчие и улизнуть из города. А потом — заложить «херсонское имение» в опекунском совете и зажить припеваючи… Закончи Гоголь так свою поэму, это была бы история пройдохи, поэма свернула бы на путь, изъезженный в литературе, путь плутовского романа.

Была и другая возможность, тоже известная: проделка обнаружена (Ноздрев проболтался или Коробочка приехала узнать, какая нынче цена на мертвые души), порок наказан, законность торжествует…

Гоголь не повел своего героя проторенным путем. Далекая перспектива поэмы с «исправлением» Чичикова и даже с «возрождением» Плюшкина еще не была вполне ясна писателю и не давила на замысел; Гоголь не отказался от своего намерения «показать хотя с одного боку всю Русь» — показать критически. Он сознавал по опыту «Ревизора», на что идет. «Еще восстанут против меня новые сословия и много разных господ…» — писал он Жуковскому в 1836 году, искренне, впрочем, считая, что здесь скажется всего лишь «глубокое, упорное невежество, разлитое на наши классы», как выразился он в письме Погодину в том же году.» Но Гоголь не отступил от избранного пути: в самих «Мертвых душах» находим подтверждение его решимости следовать правде, какой бы суровой и трудной она ни была, идти дорогой писателя, бесстрашно озирающего «всю громадно-несущуюся жизнь» «сквозь видный миру смех и незримые, неведомые ему слезы».

Это раздумье о двух типах писателей и о своем гражданском и творческом пути — идейный центр поэмы. Оно поднимает сознание внимательного читателя на высоту авторской точки зрения, сформировавшейся в конце работы над первым томом, в 1841 году. Становится ясно, что галерея помещиков — только первый круг «холодных, раздробленных, повседневных характеров», что за ним последует другой, не менее безотрадный круг, а может быть, и третий, пока не будет вполне выражена критическая идея поэмы.

В одном из рукописных фрагментов, относящихся к «Мертвым душам», мы находим интереснейшее обобщение Гоголя: «Идея города. Возникшая до высшей степени Пустота. Пустословие. Сплетни, перешедшие пределы, как все это возникло из безделья и приняло выражение смешного в высшей степени» (VI, 692). И еще: «Как пустота и бессильная праздность жизни сменяются мутною, ничего не говорящею смертью. Как это страшное событие совершается бессмысленно. Не трогаются. Смерть поражает нетрогающий мир. — Еще сильнее между тем должна представиться читателю мертвая бесчувственность жизни» (VI, 692).[178]

Гоголь не упоминает здесь, о городе какого ранга идет речь — об уездном, губернском или столичном. Он говорит о городе вообще, об административно-чиновничьем центре, который должен был (с его точки зрения) двигать жизнь вперед и который в действительности представляет собою «нетрогающийся мир» пустоты, праздности, мертвой бесчувственности. Город всего лишь дополняет и завершает «нетрогающийся мир» помещичьей деревни. В совокупности они — административный город и помещичья деревня — и составляют «с одного боку всю Русь».

Губерния — основная единица административного деления Российской империи, и, желая «изъездить вместе с героем всю Россию», Гоголь, естественно, выбрал именно губернский город. Но характерно, что вместе с прояснением идеи города проясняется и физиономия города NN: Гоголь как бы мимоходом бросает очень важное замечание — город расположен «не в глуши, а, напротив, недалеко от обеих столиц». Действие в «Ревизоре» происходит в уездном городке, от которого хоть три года скачи — ни до какого государства не доедешь; нравы правителей этого города еще могли показаться каким-то местным исключением. В «Мертвых душах» город прямо связан со столицами, и не только по местоположению, а прежде всего по роли губернаторской власти в драматургии посвященных ему глав. Губернатор в сановной иерархии Российской империи — фигура весьма значительная, надменная огромной властью, осуществляемой именем царя, Эту-то власть Гоголь и сделал, как увидим, пружиной чиновничьего переполоха и средством выражения «идеи города».