Лавиния - Урсула К. Ле Гуин

Так началась наша долгая «ссылка», которая, честно говоря, ссылкой вовсе и не была, особенно если сравнивать ее с теми испытаниями, которые выпали на долю старых троянцев, вечно тосковавших по своей павшей во прах Трое. В общем, наша «жизнь в лесу» оказалась довольно легкой и приятной. Я послала за плотниками, и они привели в порядок стены хижины, а кровельщики заменили прогнившую от дождей и проеденную крысами кровлю. Эти замечательные работники в итоге вообще весь домик перестроили, приделав к нему еще одну комнату и сложив настоящий очаг. А многочисленные добровольцы, приходившие нас навестить, вырубили кустарник, заполонивший поляну, выпололи огород и посадили там все овощи и полезные травы, какие только произрастают в Лации; они даже молодое ореховое деревце и сицилийские каперсы умудрились там посадить и хотели все это обнести оградой, но тут уж я воспротивилась.

– Но волки, царица! – возразил старый Гирн. – И медведи!

Но я сказала:

– В Альбунее нет медведей, а если какой-то волк случайно и забредет сюда, то я, скорее, назову его не врагом, а братом.

И мои помощники со мной согласились, а потом рассказали об этом жителям Лавиниума, и многие с тех пор стали называть меня Матерью Волчицей.

Путь из города к нашей хижине вскоре превратился в хорошо утоптанную тропу, и мне пришлось уменьшить количество добровольных работников и ежедневных посетителей до нескольких человек, причем лишь в определенные дни, иначе мы бы там и вовсе покоя не знали. Когда же к концу лета все работы были завершены и в лесу опять воцарилась тишина, то порой она стала казаться мне просто оглушающей. Сильвий целыми днями пропадал на охоте или на занятиях со старыми троянцами, которые с энтузиазмом взялись за его воспитание и заставили соблюдать жесточайший распорядок дня с бесконечными упражнениями, тренировочными боями и занятиями музыкой, декламацией и верховой ездой. Я привела в порядок свой домик и огород, а больше мне занять себя было нечем; поскольку я привыкла вести большое хозяйство, то скучала без дела и чувствовала себя одинокой, бесполезной и никому не нужной. Во дворцах Лаврента, Лавиниума и Альба-Лонги, где я раньше в одиночку вела все домашние дела, так что забот у меня всегда было по горло, теперь прекрасно обходились и без меня. В Лавиниуме дом вела верная Маруна, которой помогала Сикана; Маруна заботилась и о наших богах, чему я давно уже ее научила, и теперь я не могла даже попросить ее пожить со мной в лесу, поскольку она была очень занята.

Но прошло время, и я даже полюбила свое одиночество. Мне уже не хотелось никого ни видеть, ни слышать, ибо люди своими разговорами нарушали эту чудесную лесную тишину, пронизанную пением насекомых и птиц да шелестом ветра в листве. Я подолгу возилась на огороде, пряла и ткала – в новой комнате установили большой ткацкий станок – и, в общем, была счастлива среди этих молчаливых деревьев; а вечером домой возвращался мой сын, мы вместе ужинали и тихо беседовали, пока не пора было ложиться спать.

Так проходил год за годом.

Приграничные столкновения по-прежнему порой случались, но Асканий, похоже, утратил отвратительную привычку из каждой искры раздувать пламя. Свадьбу свою он отпраздновал с поистине царским великолепием; его рутульская жена сразу стала вести дом умело и по-царски, и многие говорили, что это счастливая пара. Но детей у них не было. Прошло несколько лет, и Асканий, потеряв терпение, призвал к себе мудрых женщин и предсказателей. Мудрые женщины сказали, что Салика обладает отменным здоровьем и они не видят никаких препятствий к зачатию. Предсказатели же в один голос заявили, что она так и умрет бесплодной, но не назвали ни причин этого, ни каких-либо целительных средств. Вообще пророчества их были весьма туманны и полны иносказаний – видимо, они подозревали, что виноват во всем Асканий, но вслух говорить этого не хотели.

Все эти новости и сплетни я слышала от Илливии и других женщин, приходивших меня навестить. Кое-что рассказывали мне также мои латинские и троянские советники, которые от нашего с Асканием имени правили Лавиниумом и всей северо-западной частью Лация. Ахат и Сильвий тоже весьма заботились о том, чтобы эти мои помощники не забывали советоваться со мной по всем важным вопросам, так что я довольно хорошо знала, что происходит в нашей стране и вокруг, хотя советы свои все же сводила к минимуму и гостей никаких не принимала. А если в Лаций прибывал какой-либо важный правитель, путешественник или торговец, его принимали в Альба-Лонге; там ему сообщали, что царица Лавиния, подчиняясь воле оракула, удалилась со своим сыном в леса и живет там, а потому увидеться с ней никак нельзя. Мне пришлось отказать даже Таркону из Цере, когда он прибыл в Лавиниум, чтобы повидаться со мной. Мне тоже очень хотелось с ним повидаться, и я даже один раз отпустила к нему Сильвия, но сама вынуждена была отказаться от этой встречи, иначе моя «ссылка» превратилась бы в полную профанацию. Но я вполне могла доверять Ахату и Мнесфею и поручила им принять Таркона, как и подобает принимать великого этрусского царя и истинного друга моего мужа и моего сына. В Альба-Лонгу, впрочем, Таркон не поехал, дав тем самым Асканию понять, что если тот хочет его дружбы, то ему сперва нужно ее заслужить.

К несчастью, Асканий предпочел подвергнуть эту дружбу жестокому испытанию, спровоцировав в окрестностях города Румы вооруженное столкновение с этрусками, переселенцами из Вейи. Этрусская колония там все разрасталась, и латинянам из Фидены и Тибура, а также с берегов Регильского озера приходилось теперь постоянно патрулировать внешние границы своих земельных владений, поскольку в этих местах постоянно имели место и угон скота, и кража овец, и ссоры из-за межей на пахотных землях. В общем, Марс был, как всегда, готов исполнить свой воинственный танец на приграничных территориях. Асканий, разумеется, имел полное право защищать своих подданных; так поступал и Латин, когда греки Эвандра начали создавать свое поселение по соседству с Лаврентом. Однако места близ селения Семь Холмов Латин считал весьма мало пригодными для строительства города, полагая, что низина у реки – место нездоровое, а каменистые склоны холмов совершенно не годятся для пахоты или выпаса скота, а потому он и не стал оспаривать эту территорию у Эвандра. Асканию же действия этрусков пришлись не по нраву.

До сих пор он поддерживал неплохие отношения с этрусками лишь потому, что попросту не обращал на них внимания, считая их чересчур наглыми, самоуверенными, вероломными и непредсказуемыми. Он говорил, что заключать договор с этрусками совершенно бесполезно, поскольку они все равно его нарушат – хотя тот единственный договор, который он с ними заключил, помог ему одержать победу в сражении на берегах Анио, и этруски, кстати, этот договор не нарушили. Но Асканий считал себя, троянца, сына замечательного героя Энея, самой судьбой посланного править на италийской земле, выше всех прочих обитателей этой земли и совершенно не желал понимать, что в действительности он стоит куда ниже этрусков в плане богатства, могущества, военной силы и умения жить. Собственные предрассудки мешали ему правильно воспринимать этот народ; он утверждал, что все этруски одинаковы, а на самом деле Цере и Вейи, например, были давними соперниками. Таркону совсем не нравилось, что другие этрусские города-государства постоянно расширяют свои владения к югу от Тибра. Он и в Лавиниум явился, желая хорошенько разобраться, каково наше отношение к этрусскому поселению близ Румы, и непременно заключил бы с нами союз, чтобы оказать совместное давление на Вейи и несколько уменьшить захват земель тамошними переселенцами. Ахат и Серест, прекрасно это понимая, советовали Асканию непременно пригласить к себе Таркона и обласкать его. Но Асканий решительно их советы отмел.

В марте, вскоре после праздника салиев, Асканий решил дать Вейи урок. Он послал небольшую армию к спорной границе между Румой и Регильским озером и изгнал оттуда этрусков, в основном обыкновенных пастухов, оттеснив их почти к самому селению Семь Холмов. Но там латинян встретили этрусские войска, разгорелось сражение. С обеих сторон было много убитых. Воины Аскания решили оправдать свои потери захватом этрусских овечьих отар, но уже к концу второго дня им пришлось отступать; этруски отогнали их к берегам Регильского озера и заставили отпустить захваченных овец.