Политики, предатели, пророки. Новейшая история России в портретах (1985-2012) - Сергей Черняховский

Одним социальным группам это было выгодно и они так или иначе этому способствовали. Другим, связанным с предыдущим типом производства и имевшим привилегированное или относительно привилегированное положение в старой производственной организации — не выгодно и они этому, так или иначе, сопротивлялись. Вообще, при переходе от аграрного производства к индустриальному — в первую очередь страдают группы, связанные с первым.

Рабочие руки перемещаются из деревни в город, первая лишается части рабочей силы. Это нарушает ранее существовавший в ней баланс, от занятого в сельском хозяйстве населения требуется обеспечить продовольствием большее количество занятых в других сферах, то есть — либо резко повысить урожайность, а для этого изменить организацию — либо снизить свое потребление. И было это в тех или иных формах всегда и везде, в любых странах.

Поэтому сентенции Медведева выглядят просто неуместно — тем более, что в большинстве случаев изложены риторически и некорректно.

Медведев пишет: «Было практически ликвидировано казачество. «Раскулачено» и обескровлено крестьянство».

С чего он взял, что было «ликвидировано казачество» — неизвестно. Казачество, как и крестьянство в целом — было неоднородно. Но вот почему «раскулачивание» нужно причислять к трагедиям и объявлять тождеством «обескровливания крестьянства»… Кулаками считались в первую очередь те, кто жил за счет батраков, использовал наемную силу бедноты. Кулаков было примерно 4–5 % крестьянства, бедняков было около 30 %. К концу 20-х гг. между ними разгоралась потихоньку новая гражданская война: либо 30 % (миллионов) бедняков должны были уничтожить 5 % (миллионов) кулаков, либо последние должны были одержать верх над первыми и подавить их стремление к свободной жизни. Власть встала на сторону бедняков — что вытекало из ее природы. Наверное, Медведев встал бы на сторону кулаков — тогда ему пришлось бы подавлять не 5 % от всех крестьян, а 30 % — но это был бы его выбор. Обвинив власть того времени в том, что она выступила на стороне неимущих против имущих — Медведев просто признал, что и тогда, и сегодня его пристрастия на стороне имущих. На стороне тех, кто живет чужим трудом — а не на стороне тех, кто работает.

При этом заявлять, что экономическая ликвидация кулачества как класса «обескровила крестьянство» — значит, признавать, что сила крестьянства — не в тех, кто работает и живет за счет своего труда, а в тех, кто сидит на шее у последних и живет за их счет. То есть Медведев, по существу, признался, что он не с теми, кто работает сам — а с теми, кто живет, присваивая себе труд последних.

Медведев пишет: «Политическим преследованиям подверглись и интеллигенция, и рабочие, и военные». Но тем самым он опровергает артикулируемое им утверждение: «о людях, отправленных в лагеря и ссылки, лишённых гражданских прав за «не тот» род занятий или за пресловутое «социальное происхождение». То есть признает, что репрессии осуществлялись не по признаку социального происхождения, а по признаку (пусть ложно вмененному) — антиконституционной деятельности. То есть — сам себя опровергает и доказывает лишь то, что сам не понимает, что он написал.

Медведев пишет: «Подверглись преследованиям представители абсолютно всех религиозных конфессий», — и что? Они же подвергались репрессиям не за принадлежность к конфессии — что вытекает из того, что они представляли все конфессии — а за свою деятельность. Если же Медведев полагает, что принадлежность к конфессии или сословию священников должна освобождать от ответственности за деятельность — то он действительно очень странный юрист.

Вообще, пассаж: «Давайте только вдумаемся: миллионы людей погибли в результате террора и ложных обвинений — миллионы. Были лишены всех прав», попросту недобросовестен и нечестен.

Прежде всего, потому, что пострадавшие за свою антиконституционную деятельность смешиваются с теми, кто пострадал невинно, а также потому, что погибшие, т. е., в первую очередь приговоренные к смертной казни, смешиваются с осужденными на заключения и ссылки.

Восклицание «миллионы, миллионы» — сознательно затемняет существо дело. И потому, что при такой артикуляции начинает казаться что их (миллионов) было нескончаемо много. А их было все-таки не «нескончаемо много», а конкретно четыре.

Четыре миллиона репрессированных, в том числе 800 тысяч приговоренных к высшей мере. Либо слова «миллионы, миллионы» не нужно было относить к погибшим, либо не нужно было их произносить.

Точно также странно сетовать на лишение прав тех, кто был осужден — осужденные по определению лишаются прав. Вопрос же не в этом — а в обоснованности или необоснованности самого осуждения.

Медведев пишет: «Важно не допустить под видом восстановления исторической справедливости оправдания тех, кто уничтожал свой народ». Опять, мягко говоря, недобросовестно. Во-первых, потому, что речь не может идти об оправдании тех, кто не осужден. Если речь идет об осужденных за нарушения законности, приведшие к гибели невинных — условно говоря, о Ежове и Берии — то их никто и не предлагает оправдывать. Хотя было бы вернее, если бы то, в чем они виновны — было отделено от того что им было приписано.

Если не о них — то не осужденным не нужны и оправдания.

Во-вторых, потому, что встать на сторону одной части народа в его противостоянии с другой — вовсе не значит «уничтожать свой народ». Потому что народ состоит из носителей разных интересов. И либо ты выступаешь на стороне одних против других, либо на стороне вторых против первых. Либо на стороне тех, кто живет своим трудом, либо на стороне тех, кто его присваивает. Медведеву, судя по всему, импонируют последние. Но это — его выбор. Вопрос в том, насколько это нравственно.

И насколько честно называть подавление сопротивления противоположной стороне — уничтожением народа.

Была трагедия. Но бессмысленно и нечестно называть это «уничтожением своего народа». Хотя бы потому, что пострадавшие составляли неисчислимое меньшинство того народа, о котором идет речь.

Безнравственно реальную трагедию людей превращать в повод для политических причитаний и идеологических спекуляций.

И наконец, центральное. То, что звучит рефреном в заявлении Медведева — и что в значительной степени нивелирует все его установки на развитие: «Я убеждён, что никакое развитие страны, никакие её успехи, амбиции не могут достигаться ценой человеческого горя и потерь. Ничто не может ставиться выше ценности человеческой жизни».