История Генри Эсмонда, эсквайра, полковника службы ее Величества королевы Анны, написанная им самим - Уильям Теккерей

"Ах, - говаривал Хольц (и находилось немало охотников слушать его), если б только наш король добился признания своих прав, как изменился бы весь ход событий! Жизнь его величества в изгнании имеет то преимущество, что позволяет ему беспристрастно приглядываться к Англии и судить о ее выдающихся деятелях. Его сестра постоянно находится во власти очередной жадной фаворитки, смотрит на все ее глазами и во всем готова уступить ей или ее приспешникам. Как вы полагаете, неужели его величество, зная Англию, как он ее знает, позволил бы оставаться в тени такому человеку, как генерал Уэбб? Он - лорд Лидьярд, и его место в Палате лордов. Неприятелю, да и всей Европе известны его заслуги; именно этой славы и не могут простить некоторые великие люди, ненавидящие равенство и независимость". Все эти разговоры велись в расчете на то, что они достигнут ушей мистера Уэбба. И он внимал им весьма благосклонно, ибо, сколь ни велики были его достоинства, никто не ценил их так высоко, как сам Джон Ричмонд Уэбб, и по мере того как нелады между ним и герцогом возрастали, находилось все больше людей из числа недоброжелателей Мальборо в армии и на родине, которые всячески обхаживали Уэбба, противопоставляя его властному и ненасытному генералиссимусу. И вскоре после победы при Уденарде генералу Уэббу представился блестящий случай, которым наш доблестный воин не стал пренебрегать и который явился для него средством изрядно приумножить свою славу на родине.

После Уденарда принц Савойский - вопреки совету Мальборо, если верить слухам, - подступил к стенам Лилля, столицы французской Фландрии, и начал осаду, знаменитейшую осаду нашего времени, равную осаде Трои по числу героических подвигов, совершенных как нападавшими, так и оборонявшимися. Принц Савойский был движим личной непримиримой ненавистью к французскому королю, отнюдь не похожей на спокойное чувство вражды, руководившее нашим великим английским полководцем, для которого война являлась игрой не более волнующей, нежели бильярд, и который посылал вперед свои эскадроны и передвигал батальоны с места на место так же хладнокровно, как если бы клал шар в лузу или делал карамболь. Кончалась партия (а играл он почти всегда наверняка), и в душе этого непревзойденного стратега не оставалось ни малейшей неприязни к противнику. Иное дело принц Савойский, у которого с французами шла guerre a mort {Война насмерть (франц.).}. Разбитый в одном месте, как то было в истекшем году под Тулоном, он являлся у другой французской границы и с неукротимой яростью нападал опять. Когда принц прибыл в нашу армию, тлеющая искра войны сразу разгорелась в яркое пламя. Нашим флегматичным союзникам-голландцам пришлось форсированным маршем устремиться вперед - наш хладнокровный герцог вынужден был перейти к действию. Против французов принц один стоил целой армии; неутомимая сила его ненависти заражала сотни тысяч людей. Имперский генерал с лихвой расплачивался за обиду, нанесенную некогда французским королем ретивому маленькому Abbe de Savoie {Савойский аббат (франц.).}. Сам блестящий, покрытый славой полководец, чье мужество и бесстрашие не знали меры, достойный противник лучшим из прославленных командиров, возглавлявших армии французского короля, Евгений, кроме того, владел оружием, которому во Франции нельзя было отыскать равного с тех пор, как пушечное ядро у Засбаха убило благородного Тюренна: он мог обрушить на французские войска герцога Мальборо, точно скалу, которая погребла бы под собою соединенные силы лучших военачальников Людовика XIV.

Участие английского герцога в осаде Лилля, которую имперский генералиссимус вел со всем пылом и напором, свойственным его натуре, выразилось главным образом в том, что ему пришлось прикрывать осаждающих со стороны армии герцога Бургундского, которую расположение войск его светлости отделяло от имперцев. Однажды, когда принц Евгений был ранея, наш герцог занял его место в траншее; его осаду вели имперцы, а не мы. Одна дивизия под командою Уэбба и Ранцау была отряжена в Артуа и Пикардию для выполнения задачи, тягостнее и постыднее которой мистер Эсмонд не знавал за всю свою боевую жизнь. Несчастные городки беззащитных провинций, откуда все молодое и здоровое из года в год угонялось во французскую армию, пожираемую ненасытной войной, оказались отданными на нашу милость; а нам был дан приказ никого не миловать. Мы входили в города, где гарнизон состоял из инвалидов, а население из женщин и детей; и как ни бедны они были, как ни обнищали вследствие разорительной войны, нам было предписано грабить этих несчастных: очищать их житницы от последнего хлеба, отнимать лохмотья, прикрывавшие их наготу. То был грабительский, разбойничий поход; наши солдаты творили дела, о которых честный человек не может вспомнить, не краснея. Мы воротились в лагерь герцога с обильными запасами продовольствия и денег; некому было оказывать нам сопротивление, и все же кто отважится рассказать, ценою скольких насилий и убийств, каких жестокостей, оскорблений, обид досталась нам эта позорная дань, собранная с невинных жертв войны.

Меж тем, невзирая на решительность, с которой велись военные действия под Лиллем, успехи союзников были покуда невелики, и, когда мы воротились в лагерь герцога, там поговаривали, что принц Савойский вынужден будет снять осаду, признав ее безуспешной. Милорд Мальборо открыто высказывал подобное мнение; те, кто не доверял ему, - а мистер Эсмонд не отрицает, что был в их числе, - намекали, что у герцога свои причины не желать взятия Лилля и что он подкуплен французским королем. Но если это было так, в чем я почти уверен, то перед генералом Уэббом открывалась блестящая возможность удовлетворить свою ненависть к генералиссимусу, разоблачить позорное корыстолюбие, составлявшее одну из самых низменных и самых примечательных черт знаменитого герцога, и показать собственное высокое военное искусство. И когда я взвешиваю все обстоятельства, предшествовавшие событию, о котором вскоре пойдет речь, когда я думаю о том, что милорду герцогу было предложено несколько миллионов крон за то, чтобы с Лилля сняли осаду; что имперская армия, стоявшая под Лиллем, терпела недостаток в провианте и снаряжении и была бы принуждена отойти, если б не получила новых припасов; что маршрут обоза, который должен был эти припасы доставить, в точности был известен французам; что конвой, сопровождавший его, был несоразмерно мал и чуть ли не вшестеро уступал войску графа де Ламотта, высланному, чтобы перехватить этот обоз; и что герцог Бервик, непосредственный начальник де Ламотта, состоял, как это достоверно известно, в оживленной переписке с дядей своим, английским генералиссимусом, - я прихожу к убеждению, что в замыслы герцога Мальборо входило помешать тому, чтобы эти припасы, столь необходимые принцу Савойскому, достигли ставки его высочества; что он намеревался принести в жертву небольшой отряд, конвоировавший обоз, и предать его, как предал уже Тольмаша под Брестом, как готов был предать любого друга в угоду своему честолюбию или корысти. Если б не та поистине чудесная победа, которую Эсмондов начальник одержал над силами, в шесть или семь раз превосходившими его собственные, осаду пришлось бы с Лилля снять; при этом надо заметить, что наше доблестное маленькое войско находилось под командою генерала, которого Мальборо ненавидел, что эта победа привела его в бешенство и что впоследствии он прибегал к самым явным и беззастенчивым искажениям истины, чтобы преуменьшить славу победителя.

Глава XV

Битва при Винендале

Во время осады Лилля немало было совершено подвигов как с той, так и с другой стороны, и притом подвигов, равных которым не много сыщется в истории войн. Среди французов (чье мужество поистине было удивительно, а доблесть и военное искусство маршала Буффлера могли затмить даже славу его победителя, принца Савойского) следует упомянуть господ де Люксембурга и де Турнефора, которые взялись доставить в город порох, крайне необходимый осажденным; они взяли с собой отряд конных драгун, и каждый солдат вез притороченным к седлу пудовый мешок пороху; с этим опасным грузом они вступили в бой против нашей кавалерии, выдержали огонь пехотинцев, двинутых им наперерез, и хотя половина отряда при выполнении страшной задачи взлетела на воздух, часть все же добралась до цели и доставила городскому гарнизону то, в чем он так остро нуждался. Другой французский офицер, мсье Дюбуа, совершил поступок, столь же отчаянный и увенчавшийся полным успехом. Случилось так, что маршалу Вандому понадобились сведения о положении в лагере осаждавших, который со стороны Гельчина прикрывала армия нашего герцога, и тут капитан Дюбуа совершил свой славный подвиг: не только прошел через линию неприятельских позиций, но еще переплыл не менее семи рвов и каналов и воротился тем же путем, плывя с бумагами в зубах.

В этих бумагах мсье де Буффлер сообщал, что сможет удержать занимаемые позиции до октября и что если б удалось перехватить один из обозов союзников, последние окажутся вынужденными снять осаду.