От Кибирова до Пушкина - Александр Лавров

Последствия кузминских портретов Ахматовой — иногда лестных, иногда «острых», иногда деконструктивных — и ивановских — всегда лестных — были сходными. Ахматова, как по нотам, разыгрывала сценарий, предугаданный в «Портрете с последствиями»: ненавидела все, что выходило из-под пера ее портретистов. Счеты с ними она сводила в салонных беседах (ср. мнение Соломона Волкова:

«Ахматова умела железной рукой кроить чужие репутации. И бывали тут и колоссальные несправедливости — например, „Петербургские зимы“ Георгия Иванова: Ахматова зарубила репутацию замечательной книги, единолично, своей рукой»[995]),

а Кузмина еще и демонизировала в «Поэме без героя» (конец 1940–1965). Принципиально иной была ее реакция на «Мужицкого сфинкса» Зенкевича, не дотягивающего ни до прозы Кузмина, ни до прозы Г. Иванова: «Какая это неправдоподобная правда!»[996] Столь высокая оценка, скорее всего, была вызвана тем, что Зенкевич угадал ипостаси Ахматовой, в которых та хотела фигурировать в чужих произведениях: не сломленная веком роковая женщина, вдова Гумилева и ведунья.

Стараниями Ахматовой — но, естественно, не ими одними — в позднесоветское и перестроечное время Кузмин и Г. Иванов, своими рецензиями (а Кузмин — еще и предисловием к «Вечеру») создавшие ей имя, фактически лишились своего. От дурной репутации растлителя душ и тел (Кузмин) и сплетника, не знающего людей, о которых пишет (Г. Иванов), ахматовские портретисты не отмыты до сих пор. Публикация их наследия, литературоведческие исследования и особенно биографии, которые должны бы восстановить в общественном сознании исторически достоверную картину, эту задачу пока не решили. Лишний раз в этом убедиться мне пришлось недавно, отстаивая честь и достоинство Кузмина перед одним известным писателем, знатоком русского модернизма, воспринимавшим Кузмина негативно, через пересуды ахматовского круга. Пришлось в качестве контраргумента предъявить недавно вышедшую биографию Н. А. Богомолова и Дж. Э. Малмстада «Михаил Кузмин: Искусство, жизнь, эпоха» (2007). Она сделала свое дело, и писатель сейчас работает над плутовским романом из раннесоветского времени — с элементами à clef и «хорошим» Кузминым в роли утешителя главной героини.

Длинный рассказ про короткий хвост[**]

Сонет Ходасевича «Зимняя буря»: пародия или кунштюк?

Небольшое лирическое отступление.

Во время поездки в Париж на Ахматовскую конференцию, приуроченную к 100-летию со дня рождения поэта, в мае 1989 года, я лично познакомился с французским писателем Vlad’ом Pozner’ом (Владимиром Познером, 1905–1992)[998], с которым ранее находился в переписке. В годы жизни Познера в России его называли «литературным вундеркиндом Петрограда» — он был младшим членом группы «Серапионовы братья» и имел прозвище «Молодой брат». По моей просьбе Познер написал воспоминания о встречах с Блоком (на французском языке), которые я опубликовал в 1987 году[999]. Во время моего визита к нему Познер показал мне домашний альбом с автографами многих известных русских писателей, который можно, условно говоря, назвать малой «Чукоккалой». Альбом содержит более 50 автографов и рисунков ведущих писателей Серебряного века — от А. Блока и М. Горького до Маяковского и Ходасевича (далее он упоминается как под своей фамилией, так и под инициалами — В. Ф.).

Владимир Соломонович любезно разрешит мне сделать выписки из этого альбома для работы над статьей. Впоследствии, в 1991 году, ИМЛИ по моей инициативе пригласил Познера в Москву, и он подарил институту ксерокопию своего альбома. Уже после смерти Познера в 1994 году я опубликовал обзор этого альбома, в котором были напечатаны неизвестные автографы Блока, Н. Гумилева, В. Маяковского, К. Чуковского, О. Мандельштама, а также других представителей Серебряного века[1000]. Среди них был воспроизведенный факсимильно неизвестный ранее односложный сонет Ходасевича с «пушкинским» названием:

Зимняя буря

ОстВыл.ГнилМост.

БылХвостПрост,Мил…

СвисВниз:Вот —

ВросПесВ лед.

Мой друг Н. А. Богомолов сразу же перепечатал этот сонет Ходасевича в своей книге «Стихотворная речь» (1995), а затем второй раз — в четырехтомном собрании сочинений Ходасевича (1996)[1002], но без какого-либо комментария, а лишь с указанием на первую публикацию. Недавно сонет «Зимняя буря» был снова перепечатан другими исследователями в новом собрании сочинений Ходасевича, но, увы, также без комментария[1003].

Совершенно справедливо недоумевал Богомолов в одной из своих статей, почему в моей работе нет ни слова о взаимоотношениях Ходасевича с владельцем альбома и почему ничего не сказано о самом В. Ф., хотя его имя упомянуто в названии[1004].

Дело в том, что это первая часть моего большого очерка. О взаимоотношениях этих поэтов и о самом сонете я планировал говорить во второй части; публикация первого очерка заканчивалась словами: «На этой полуфразе я закончу обзор <…> к которому надеюсь еще вернуться»[1005]. Однако журнал «Опыты», где был опубликован этот очерк, прекратил свое существование на первом номере (кто-то остроумно заметил: «Россия — родина первых томов»), и вторая часть обзора осталась, увы, ненапечатанной.

Между тем я в беседах с Богомоловым и публично в докладах неоднократно высказывал гипотезу, что этот сонет Ходасевича, написанный в форме брахиколона, является пародией на Маяковского и, шире — на поэтику футуристов. Более того, я три раза выступал на конференциях — в Таллинне (1993), в Москве (1993) и в Ровине (Хорватия, 1997)[1006] — с докладами о трактовке сонета В. Ф. «Зимняя буря» как пародии на футуристов и прежде всего — на Маяковского. На конференции в Таллинне присутствовал и Богомолов. Однако первоначально он категорически не соглашался с моей гипотезой, поэтому в его кратком примечании к этому сонету ничего нет о полемике и связях автора сонета с футуристами. Сравнительно недавно в одной из работ, где он подробно писал о взаимоотношениях Ходасевича и Маяковского, мой друг-оппонент снова коснулся вопроса о «Зимней буре» и вроде бы полусогласился с моей трактовкой этого сонета, хотя и с некоторыми оговорками[1007].

Дорогому Коле, Фоме неверующему, я и посвящаю это, смею надеяться, верное прочтение сонета Ходасевича «Зимняя буря», сопровождаемое новыми аргументами. Cave canem![1008]

На раннем этапе работы над настоящей статьей автор этих строк неоднократно обсуждал ее с M. Л. Гаспаровым, который не только был предельно внимательным слушателем, но и предложил новые идеи и повороты в интерпретации односложного сонета Ходасевича. Ему принадлежит также и название этого очерка. Без активного участия и неоценимой помощи Михаила Леоновича у меня бы получилась совсем другая статья.

Ходасевич в одной из статей (1926) вспоминал:

Однажды мы с Андреем Белым часа три трудились над Пастернаком. Но мы были в благодушном настроении и лишь весело смеялись, когда после многих усилий вскрывали под бесчисленными капустными одежками пастернаковых метафор и метонимий — крошечную кочерыжку смысла[1009].

Как известно, Ходасевич был постоянным и принципиальным литературным «врагом» футуристов и неоднократно писал об этом, делая исключения лишь для Елены Гуро, Константина Большакова и Игоря Северянина[1010].

Главной мишенью полемических эскапад Ходасевича многие годы оставался Маяковский, которого он называл воплощением «силы зла» в современной литературе «предателем футуризма», а также «разрушителем и осквернителем русской поэзии»[1011].

Ходасевич неоднократно писал в своих статьях о вражде и полемике с Маяковским: первая обзорная статья, в которой он упоминал своего «врага», была напечатана в 1914 году, а последняя — в 1930-м, в год смерти поэта, — это был критический обзор посмертных материалов о Маяковском, помещенных в советской печати. Среди них были две отдельные статьи, посвященные поэту: «Декольтированная лошадь» (1927) и «О Маяковском» (1930)[1012].

Ходасевич внимательно и ревностно следил за творческой деятельностью Маяковского и за литературой о нем. Это было, вероятно, постоянное противостояние и соревнование. В. Ф. не мог спокойно жить и творить, когда думал и вспоминал о том, что где-то в Москве живет и работает Маяковский, который не только выполняет «социальный заказ» и пишет стихи «по заданию партии и правительства», но и считается «первым советским классиком» и вождем левых сил, а также «лучшим, талантливейшим поэтом нашей советской эпохи» (правда, эта высокая оценка поэта, приписываемая Сталину, была сделана только в декабре 1935 года, но, по сути, Маяковский считался таковым еще при жизни).