Источник. Книга 1 - Айн Рэнд

— Но ты не подумал, что меня это заинтересует?

— Нет, честно говоря, я…

— Это твоя ошибка, Эллсворт. Ты недооценил интуицию газетчика — никогда не пропускать важную информацию. Не часто случается присутствовать лично при рождении гнусного преступления.

— Что, собственно, ты имеешь в виду, Доминик? — спросил Китинг, повышая тон.

Доминик обернулась:

— Привет, Питер.

— Ты, конечно, знакома с Питером Китингом? — улыбнулся ей Тухи.

— О да. Питер когда-то был влюблен в меня.

— Почему ты используешь прошедшее время, Доминик? — спросил Китинг.

— Нельзя принимать всерьез все, что вздумает сказать Доминик, Питер. Она и не рассчитывает, что мы примем это всерьез. Тебе не хочется присоединиться к нашей маленькой группе, Доминик? Твои профессиональные достоинства несомненно позволяют тебе войти в нее.

— Нет, Эллсворт. Мне не хотелось бы присоединяться к вашей маленькой группе. Ты мне еще не настолько противен, чтобы я это сделала.

— Но почему же тебе все это так не нравится? — взорвался Китинг.

— Господи, Питер! — протянула она. — Откуда у тебя такие мысли? Разве мне все это не нравится? Неужели я произвожу такое впечатление, Эллсворт? Я считаю, что это просто необходимое мероприятие, отвечающее явной в нем потребности. Это как раз то, что нам всем нужно… и чего мы заслуживаем.

— Можем ли мы рассчитывать на твое присутствие на следующем собрании? — спросил Тухи. — Настоящее удовольствие иметь столь искушенного слушателя, который не будет никому мешать, — я о нашем следующем собрании.

— Нет, Эллсворт. Благодарю. Я только из любопытства. Хотя у вас здесь подобралась интересная компания. Молодые строители. Кстати, почему вы не пригласили человека, который проектировал дом Энрайта, как бишь его зовут? Говард Рорк?

Китинг почувствовал, как сомкнулись его челюсти. Но она невинно смотрела на них и произнесла это очень легко, как бы между прочим. «Конечно, — подумал он, — она не имела в виду… Что? — спросил он себя и прибавил: — Она ничего не имела в виду, что бы я там ни думал и что бы меня ни испугало сейчас».

— Я не имел удовольствия встречаться с мистером Рорком, — серьезно ответил Тухи.

— Ты его знаешь? — спросил ее Китинг.

— Нет, — ответила она. — Я видела только проект дома Энрайта.

— Ну и, — настаивал Китинг, — что ты о нем думаешь?

— А я не думаю о нем, — ответила она.

Потом она повернулась и вышла, Китинг последовал за ней. В лифте он снова принялся разглядывать ее. Он обратил внимание на ее руку в тесно облегающей черной перчатке, державшую за уголок сумочку. Небрежность ее пальцев, одновременно и вызывающая и притягивающая, заставила его вновь почувствовать уже пережитую им страсть.

— Доминик, зачем, собственно, ты сегодня пришла сюда?

— О, я давно нигде не была и решила начать отсюда. Знаешь, когда я хочу поплавать, я не люблю мучить себя, постепенно входя в холодную воду. Я сразу бросаюсь в воду, вначале это ужасно, зато потом все кажется уже не таким страшным.

— О чем это ты? Что действительно такого плохого в этом собрании? В конце концов, мы же не собираемся делать ничего определенного. По сути, у нас нет никаких планов. Я даже не знаю, зачем мы все там оказались.

— В том-то и дело, Питер. Ты даже не знаешь, зачем вы все там оказались.

— Ну это же просто группа ребят, которые хотели бы встречаться. В основном поговорить. Что в этом плохого?

— Питер, я устала.

— Ладно, но означает ли твое появление здесь по крайней мере то, что твое добровольное заключение окончилось?

— Да, только это… Мое заключение?

— Знаешь, я все время пытался связаться с тобой.

— Разве?

— Нужно ли мне опять начать с того, что я очень рад вновь увидеть тебя?

— Нет. Будем считать, что ты это уже сказал.

— Знаешь, ты изменилась, Доминик. Не могу сказать точно в чем, но ты изменилась.

— Разве?

— Давай считать, что я уже сказал, что ты прелестна, потому что мне не найти слов, чтобы это выразить.

На улице было уже темно. Он подозвал такси. Сидя рядом с ней, он повернулся и в упор взглянул на нее, в его взгляде явно читалось желание, чтобы установившееся молчание имело для них какое-то значение. Она не отвернулась, а молча и испытующе смотрела на него. Казалось, она размышляла, поглощенная собственными мыслями, которых он не мог угадать. Китинг осторожно двинулся и взял ее руку. Он почувствовал в руке Доминик какое-то усилие, и ее напряжение подсказало ему, что это усилие не только пальцев, но и всей руки направлено не на то, чтобы отдернуть, а на то, чтобы позволить ему держать руку. Он приподнял ее руку, перевернул и прижался губами к запястью.

Потом взглянул на ее лицо. Он опустил ее руку, и она осталась на мгновение в прежнем состоянии — с напряженными, чуть сведенными пальцами. Это было не безразличие, которое он все еще помнил. Это было отвращение, настолько сильное, что в нем отсутствовало личное чувство, и оно уже не могло оскорбить, — оно означало нечто большее, чем просто отвращение к нему. Внезапно он ощутил ее тело — не в порыве желания или оскорбленного чувства, просто оно существовало совсем рядом с ним, под ее одеждой. Он, не отдавая себе отчета, прошептал:

— Доминик, кто он?

Она повернулась, чтобы взглянуть на него. Затем он увидел, что глаза ее сузились. Увидел, как расслабились ее губы, стали полнее, мягче; ее губы слепо растянулись в слабую улыбку, но не разжались. Она ответила, прямо глядя ему в лицо:

— Рабочий из каменоломни.

Она достигла своего — он громко рассмеялся.

— Ты хорошо ответила, Доминик. Мне не следовало подозревать невозможное.

— Питер, разве не странно? Ведь именно тебя, как мне казалось, я бы могла однажды захотеть.

— А почему это странно?

— Но это только в мыслях, ведь мы так мало знаем о самих себе. Когда-нибудь ты узнаешь правду и о самом себе, Питер, и это будет для тебя хуже, чем для большинства из нас. Но тебе не надо об этом думать. Это случится еще не скоро.

— Ты хотела меня, Доминик?

— Я думала, что никогда ничего не захочу, и ты для этого был очень подходящим.

— Не понимаю, что ты имеешь в виду. Я не понимаю, думаешь ли ты вообще когда-нибудь, что говоришь. Я знаю, что всегда буду тебя любить. И я не хотел бы, чтобы ты вновь исчезла. А теперь, когда ты вернулась…

— Теперь, когда я вернулась, Питер, я больше не хотела бы тебя видеть. О, я должна видеть тебя, когда мы столкнемся друг с другом, и так и будет, но не звони мне. Не приходи ко мне. Я не пытаюсь тебя оскорбить, Питер. Это не так. Ты ничего не сделал, чтобы разозлить меня. Это что-то, что во мне самой и чего мне не хотелось бы больше видеть. Мне жаль, что я выбрала тебя как пример. Но ты попался мне так кстати. Ты, Питер, олицетворяешь собой все то, что я презираю в этом мире, и я не хочу напоминаний, как сильно я это презираю. Если я позволю себе попасть во власть этих воспоминаний — я вернусь к этому. Нет, я тебя не оскорбляю, Питер. Попытайся понять. Ты далеко не худший в этом мире. Ты воплощаешь лучшее в этом худшем. И это меня пугает. Если я когда-либо вернусь к тебе — не позволяй мне возвращаться. Я говорю об этом сейчас, потому что могу, но если я вернусь к тебе, ты не сможешь остановить меня, а сейчас как раз то время, когда я еще могу предостеречь тебя.

— Я не понимаю, — сказал он в холодной ярости сквозь стиснутые зубы, — о чем ты говоришь.

— И не пытайся понять, это и не важно. Просто давай держаться подальше друг от друга. Договорились?

— Я никогда не откажусь от тебя. Она пожала плечами:

— Ладно. Питер. Я впервые была добра к тебе. Вообще к кому-то.

VI

Роджер Энрайт начал свою карьеру шахтером в Пенсильвании. На пути к миллионам, которыми он владел сегодня, ему никто никогда не оказывал помощи. «Именно поэтому, — объяснял он, — никто мне никогда не мешал». На самом деле ему мешало многое и многие, но он никогда их не замечал. Многие эпизоды его долгой карьеры восхищения не вызывали, но никто об этом не шептался. Его карьера была у всех на виду, как доска объявлений. Шантажистам было нечего с ним делать, равно как и авторам очернительных биографий. Среди богатых людей его не любили за богатство, доставшееся ему таким примитивным образом.

Он ненавидел банкиров, профсоюзы, женщин, евангелистов и биржу. Он никогда не купил ни одной акции и не продал ни одной акции своих предприятий, владея всем единолично так же просто, как если бы носил все наличные деньги в кармане. Кроме своих нефтяных скважин он владел издательством, рестораном, радиомагазином, гаражом, заводом электрохолодильных установок. Перед тем как заняться новым делом, он долго изучал поле будущих действий, затем делал вид, будто никогда о нем и не слышал, поступая вопреки всем сложившимся традициям. Некоторые из предпринятых им шагов заканчивались успехом, некоторые — провалом. Он продолжал руководить всем с неукротимой энергией. Работал он по двенадцать часов в сутки.