Хранительница тайн - Кейт Мортон

– Я знаю, о ком вы говорите. Красивый молодой человек с фотоаппаратом.

Вивьен кивнула.

– Нет, я не видела его уже дня два.

Официантка отошла, и Вивьен вновь взглянула в окно: не идет ли Джимми и не следит ли кто-нибудь за входом в кафе.

Разговор с доктором Руфусом поразил ее в самое сердце, но, идя к Джимми домой, она заново все обдумала и вроде бы поняла чувства Долли: жгучую обиду, желание отомстить, заново утвердиться в собственных глазах и начать все сначала. Вивьен не сомневалась, что кому-то план Долли показался бы немыслимым, но сама она без труда допускала существование людей, которые ради своих целей готовы пойти на все, особенно если они, как Долли, утратили близких и лишились всякой опоры.

Что мучило по-настоящему, так это роль, которую в плане должен был сыграть Джимми. Вивьен отказывалась верить, что все его поступки продиктованы исключительно лицемерием. Она знала: это не так. Знала сердцем, а ее сердце никогда не ошибалось. Причем знала с их первой встречи в столовой, когда увидела фотографию Неллы и ахнула, а Джимми поднял голову и поглядел ей в глаза. Знала еще и потому, что, получив чек – все, чего хотела Долли и даже больше, – Джимми не исчез. Не выбросил ее из головы.

Он назначал ей встречу через женщину, которой Вивьен не знала. Та постучала в дверь дома номер двадцать пять по Кемпден-гроув, держа в руках кружку для пожертвований в Фонд солдатских госпиталей. Вивьен собралась было пойти за кошельком, но женщина мотнула головой и прошептала, что Джимми очень нужно с нею увидеться. «Пятница, два часа дня, вокзальное кафе», – закончила она и была такова. А в душе Вивьен вспыхнула надежда, которую не могли погасить никакие доводы разума.

Однако… Вивьен глянула на часы. Было уже почти три. Джимми не пришел. И не придет. И она знала это последние тридцать минут.

В четыре Генри возвращается домой, и к этому времени все должно быть так, как он привык. Вивьен встала. Сейчас ей было в сто раз хуже, чем после расставания. Однако она уже и без того слишком задержалась. Вивьен заплатила за чай, еще раз оглядела кафе, пониже надвинула шляпку и заспешила на Кемпден-гроув.

– Гуляла?

Вивьен замерла, потом через плечо обернулась на дверь в гостиную. Генри сидел в кресле, закинув ногу на ногу, его начищенные туфли блестели. Он смотрел на Вивьен поверх толстого министерского отчета.

– Я… – Мысли разбегались. Он вернулся раньше времени. Она должна была встретить его в дверях, налить ему виски, спросить, как прошел день. – Погода такая замечательная. Я не усидела дома.

– Прошлась по парку?

– Да. – Она улыбнулась, силясь угомонить дрожащего кролика в груди. – Тюльпаны расцвели.

– Вот как?

– Да.

Генри вновь закрылся отчетом. Вивьен выдохнула. Мгновение она стояла неподвижно, просто чтобы убедиться: все обошлось. Потом повесила шляпку на крючок, сняла шарфик и тихо-тихо двинулась прочь.

– Видела кого-нибудь из знакомых? – Голос Генри нагнал ее на первой ступеньке лестницы.

Вивьен медленно обернулась. Генри стоял, небрежно прислонясь к косяку, и подкручивал усы. Его слегка пошатывало. Он был пьян; Вивьен узнала знакомые симптомы, и у нее внутри все похолодело от страха. Она знала, что некоторые женщины находят Генри привлекательным: его мрачную красоту, его привычку презрительно кривить губы, его неотпускающий взгляд. Но Вивьен он всегда отталкивал. С самой первой встречи у озера в Нордстроме, когда она думала, что рядом никого нет, и внезапно увидела Генри: он стоял, прислонившись к лодочному сараю, курил и смотрел на нее. Было в его взгляде что-то – похоть, конечно, но и что-то еще, от чего у Вивьен мурашки пошли по коже. Сейчас у него вновь было это выражение.

– Что ты, Генри, конечно нет, – ответила она как можно веселее. – Ты же знаешь, у меня нет времени на знакомых, слишком много работы в столовой.

Дом был тих и пуст: кухарка не раскатывала тесто на пирог, горничная не возилась с пылесосом. Вивьен недоставало Сары. Бедная девушка плакала от стыда, когда хозяйка застала их с Генри. Сам Генри был в ярости, что ему помешали в такой момент и что он попал в смешное и унизительное положение. Он наказал Сару за уступчивость, позволив ей уйти, а Вивьен за несвоевременное появление – велев ей остаться.

Так что теперь они были одни в большом доме, Генри и Вивьен Дженкинс, муж и жена. «Генри – один из самых способных моих учеников, – сказал ей дядя, передав то, о чем двое мужчин беседовали в его прокуренном кабинете. – Это весьма достойный джентльмен. Тебе повезло, что он обратил на тебя внимание».

– Я, наверное, пойду прилягу, – сказала Вивьен, когда молчание сделалось невыносимым.

– Устала, милая?

– Да. – Она выдавила улыбку. – Воздушные налеты. Думаю, все в Лондоне от них устали.

– Да. – Генри глядел на нее. Его губы улыбались, глаза – нет. – Думаю, все устали.

Удар пришелся ей в левое ухо, и голова наполнилась оглушительным звоном. Вивьен отлетела к стене и упала на пол. В следующее мгновение Генри уже держал ее за платье и тряс, его красивые черты искажала ярость. Он кричал, брызжа слюной в лицо, кричал снова и снова, что она принадлежит ему одному, что он не позволит другому мужчине прикоснуться к его сокровищу, что он лучше убьет ее своими руками, чем допустит…

Вивьен закрыла глаза. Она знала: Генри звереет, когда она отказывается на него смотреть. И впрямь, он затряс ее сильнее, схватил за горло, заорал в самое ухо.

В темноте своего сознания Вивьен искала ручей, сияющие огоньки…

Она никогда не отбивалась, даже когда руки сами сжимались в кулаки, а давным-давно упрятанная сущность Вивьен Лонгмейер рвалась наружу. Дядя в своем прокуренном кабинете заключил с Генри сделку, но у нее были свои причины для покорности. Кэти всячески ее отговаривала, но Вивьен всегда отличалась упрямством. Она знала, что заслуживает наказания. Если бы она не подралась, ее бы не наказали, семья не спешила бы с пикника, и все бы остались живы.

Ее сознание струилось, как вода. Она плыла по туннелю вниз, вниз, гребя сильными руками и ногами, в глубину, к дому…

Вивьен не противилась наказанию, только гадала, когда все закончится. Когда Генри ее убьет. Потому что когда-нибудь это должно было случиться. Она задерживала дыхание в ожидании, в надежде: может быть, сейчас? – и всякий раз, очнувшись все в том же доме на Кемпден-гроув, чувствовала, что мрак в душе стал еще беспросветнее.

Вода вокруг потеплела. Впереди замерцали первые огоньки. Вивьен плыла к ним…

Что будет, когда он ее убьет? Разумеется, Генри найдет способ свалить вину на кого-нибудь другого. Или представить все несчастным случаем: бежала в бомбоубежище, споткнулась, ударилась головой. Люди будут сокрушенно качать головами, а Генри останется в общем мнении любящим безутешным супругом. Наверное, он напишет книгу о ней, о выдуманной Вивьен, что-то вроде «Строптивой музы», где героиня – бесхарактерная дурочка, обожаемая мужем и мечтающая только о нарядах и светских раутах.

Огоньки были ярче, ближе. Вивьен различала их мерцающий узор. Она вглядывалась в то, что за ними, и уже почти различала цель, к которой так долго шла…

Комната накренилась. Генри поднял Вивьен, и она обмякла в его руках, как тряпичная кукла. Надо сделать это самой. Набрать в карманы камней, кирпичей, чего-нибудь тяжелого, войти в Серпентайн и брести, шаг за шагом, пока не увидишь огоньки.

Генри целовал ее лицо мокрыми губами. Он прерывисто дышал. От него пахло бриллиантином и перегаром.

– Ну вот, – говорил он. – Я тебя люблю, ты же знаешь, но ты так меня злишь. Тебе не следовало так меня злить.

Крохотные огоньки, много-много, а за ними – Пиппин. Он обернулся и вроде бы впервые ее заметил…

Генри внес ее по лестнице, чудовищный жених с невестой на руках, и заботливо уложил в постель. Надо сделать это самой. Все вдруг стало просто и ясно. Она сама, Вивьен, – последнее, что в ее силах отнять у Генри. Он снял с нее туфли, аккуратно расправил волосы на подушке.

– Твое лицо. Твое прекрасное лицо. – Он поцеловал тыльную сторону ее ладони. – А теперь отдыхай. Когда проснешься, тебе будет лучше. – Генри коснулся губами ее уха. – И не волнуйся больше из-за Джимми Меткафа. Я все уладил. С ним разобрались: он мертв, гниет на дне Темзы. Больше он между нами не встанет.

Тяжелые шаги, звук закрываемой двери, щелчок ключа в замке.

Пиппин махнул рукой, то ли приветственно, то ли призывно, и Вивьен рванулась к нему…

Она пришла в себя часом позже, все в той же спальне дома номер двадцать пять по Кемпден-гроув. Солнце светило в окно, и Вивьен торопливо закрыла глаза. Боль пульсировала в висках, в глазницах, в затылке. Вся голова была как переспелая слива, упавшая с высоты на каменные плиты. Вивьен лежала пластом, силясь вспомнить, что произошло и отчего ей так больно.

Воспоминания приходили волнами, мешаясь, как обычно, с образами бегства через туннель. Их вынести было тяжелее всего – ощущение высшего счастья, более яркого, чем реальность, бесконечно манящего и желанного…