Восточные страсти - Майкл Скотт

Руфь вызвала горничную, но Элизабет последовательно отказалась от гренок, яиц, селедки, и даже от свиных почек и копченой грудинки. Руфь обратила внимание, что ее золовка имеет бледный и даже болезненный вид, и, не желая быть особенно резкой, досадливо заметила:

— Видишь ли, совсем отказаться от пищи ты не можешь.

Элизабет вяло согласилась отведать томленую камбалу и сваренные всмятку яйца. Она также изъявила желание выпить чашку крепкого чая. Горничная незамедлительно выполнила ее желания, и Элизабет принялась отрешенно водить по тарелке вилкой. Дэвид, закончив завтракать, спросил:

— Можно мне выйти из-за стола?

— Да, только не выходи на улицу, — сказала ему мать. — Сегодня мы идем в церковь.

— Почему сегодня? — разочарованно протянул мальчик.

— Именно сегодня, — твердо повторила Руфь, — потому что сегодня воскресенье. Ты идешь с нами, Элизабет?

Поколебавшись, девушка нерешительно кивнула. Дэвид выбежал из столовой, а Руфь, выждав, пока он удалится на достаточное расстояние, сказала:

— Что-то не так, Элизабет? С тобой что-то творится всю неделю. Если ты переживаешь из-за болезни отца, то, пожалуйста, успокойся. Я уверяю тебя, что он вскоре поправится.

— Я нисколько о нем не беспокоюсь, — ответила Элизабет. — Он будет делать то, что говорит ему мать. И потому я уверена, что с ним будет все в порядке.

Она ткнула вилкой в камбалу, но не могла заставить себя положить в рот ни одного кусочка.

— Ты ведешь себя как больной человек, — сказала Руфь. — Несколько дней ты ничего не ешь и постоянно хандришь.

Элизабет молча кивнула. Тишину в комнате нарушил только ее трепетный вздох.

— Я очень недолго нахожусь в роли хозяйки дома, — сказала Руфь. — И уж тем более мне непривычно заменять мать юной девушке, которой я сама на несколько лет старше. Я все-таки попытаюсь. Либо ты больна, либо что-то заставляет тебя страдать.

— Я действительно страдаю, — сказала Элизабет. — Я чувствую себя настолько гадко, что даже не представляю, как мне из всего этого выбраться.

Руфь решила, что она слегка преувеличивает и спокойно кивнула, не отводя от нее взгляда.

— На прошлой неделе я была у врача, — произнесла Элизабет слабым, но внятным голосом. — Он не известен нашей семье, однако у меня есть все основания полностью доверять ему и не сомневаться в его компетентности. Я пришла к нему под вымышленным именем.

— По какой же причине?

— По причине необходимости осмотра, который мне предстоял. Руфь, я не знаю, как мне это выговорить, но… я беременна.

У Руфи было такое чувство, что под их ногами разверзлась пропасть. С трудом она обрела голос.

— От кого же?

— От кого, не имеет ровным счетом никакого значения, — вызывающе ответила Элизабет.

Руфь попыталась взять себя в руки.

— Он знает?

— Разумеется, не знает, — ответила Элизабет. — И у меня нет ни малейшего намерения говорить об этом ни сейчас, ни позже.

— Но разве ты не считаешь, что у него есть право…

— Нет, не считаю! — воскликнула Элизабет. — Я совершила ошибку, и этим все сказано. Замуж за него выходить я не собираюсь. Если же до него дойдут слухи о моем положении, он обязательно начнет говорить о женитьбе, и тогда мне будет гораздо сложнее отказать ему, чем прежде.

Все предметы в комнате внезапно закачались в глазах Руфи, и она сделала паузу, чтобы прийти в себя.

— Как ты намерена поступать?

— Точно еще не знаю, — сказала Элизабет. — Вот почему я и решила довериться тебе. Теперь, когда папа болен, будет нехорошо обрушивать на него и на маму это известие. Что касается Чарльза, то у него и других забот достаточно.

— Больше чем достаточно, — добавила Руфь.

Руфь недолго мучила себя догадками относительно личности мужчины, от которого была беременна Элизабет. Все указывало на то, что это Ронни Уэйбрайт, единственный мужчина, в обществе которого она находилась после возвращения в Лондон. Зная Ронни Уэйбрайта и его семью, она не сомневалась в том, что, узнав о создавшемся положении, этот молодой человек сделает правильный и честный выбор. Однако действовать нужно было крайне осмотрительно.

— До того как ты обесчестишь себя, вызовешь скандал и переполошишь весь лондонский Уэст-Энд, — сказала она, — у тебя есть время еще и еще раз все обдумать, и не исключено, что ты согласишься выйти замуж.

— Я на это не соглашусь, — произнесла Элизабет внятно и выразительно. — Мой роман, если его можно так назвать, был ошибкой. Больше чем когда-либо мне стало ясно, что я люблю и хочу только одного мужчину, и если мне не суждено добиться его взаимности, то я предпочту остаться одна.

— Тогда нужно решить, куда и когда ты временно уедешь из Англии, — сказала Руфь. — Сразу я не могу тебе сказать что-то определенное, мы должны подумать. Тебе ни в коем случае нельзя оставаться здесь. Папу хватит удар, если он узнает, что ты в положении, и мама тоже может не вынести этого.

— Они об этом никогда не узнают, — твердо заявила Элизабет.

Руфь хотела ответить, что такие вещи долго в секрете не продержать, особенно от членов своей семьи, но в голубых глазах девушки вдруг полыхнул огонь — и, не в силах понять почему, Руфь решила оставить свои соображения при себе.

— Насколько я понимаю, — сказала она, — у тебя есть какой-то план.

Элизабет еле заметно кивнула.

— Я не могу сказать, что я его выбрала. Однако, как писал в своей знаменитой книге пословиц шестнадцатого века Джон Хейвуд, просящему не дано выбирать. Не так ли?

Время не слишком подходило для того, чтобы похвастаться своей образованностью, и Руфь не смогла подавить в себе досаду. Она сжала губы в узенькую ниточку и молча ждала продолжения.

Элизабет собралась с духом:

— С каждым месяцем мне будет все сложнее и сложнее противостоять попыткам выдать меня замуж. Не думаю, что смогу стерпеть все это, и, разумеется, мне не улыбается перспектива переполошить так называемое лондонское общество. Я никогда не считала себя вздорной женщиной, и, конечно, вовсе не чувствую себя ею. Поэтому я не потерплю, если кто-то посмеет приклеить мне такой ярлык. Но раз я отказываюсь выйти замуж за отца ребенка, мне остается только один выход.

Руфь ждала, затаив дыхание.

— Я должна сделать аборт, — решительно заявила Элизабет.

Вся столовая завращалась перед глазами Руфи, и она непроизвольно ухватилась за край стола.

— Ты сошла с ума, — прошептала она. — Это же опасно, унизительно, отвратительно и…

— Называй это как хочешь, — сказала Элизабет, — и я соглашусь с тобой. Если бы существовал некий способ обойтись без этого, я бы за него ухватилась. Но такого способа нет. И поэтому я намерена делать аборт. Я прошу у тебя сейчас понимания и поддержки, потому что вовсе не так сильна, как иногда о себе думаю. И мне ужасно нужна чья-то помощь.