Современный шведский детектив - Пер Валё

Удин возобновил разговор с барменом. И еще полчаса оба обсуждали церковную архитектуру.

Живот болел, и Удин чувствовал себя препаршиво. Наконец он попрощался и поднялся к себе в номер.

Когда часы на соборной башне пробили двенадцать, он крепко спал; громкий храп несся из открытого окна в темную весеннюю ночь. Но и во сне он ощущал тупую боль.

Глава восьмая

В четверг в девять утра Инга Йонссон вопреки обещанию не позвонила.

В половине десятого Хольмберг позвонил ей сам, чтобы выяснить, как обстоит дело со списком. Ему сообщили, что Инга Йонссон на работу пока не приходила.

— Вот как? А когда она будет?

— Не знаю, — сказала телефонистка. — Вообще-то ей пора уже быть здесь.

— Пожалуйста, как только она придет, пусть позвонит нам.

— Хорошо.

В одиннадцать Хольмберг опять взялся за телефон.

— Еще не пришла?

— Пока нет.

— Вы не пытались позвонить ей и узнать, почему она задерживается?

— Нет. Тут у нас полный развал, сами понимаете, черт-те что творится.

— Где она живет?

— На Стура-Гробрёдерсгатан…

— Дом? И номер телефона? Какой у нее телефон? Он набрал номер и долго ждал ответа. Молчание. Немного подумав, Хольмберг опять позвонил в рекламную фирму.

— Нет, еще не приходила.

Он встал, снял пиджак и пошел к Улофссону.

— Слушай, похоже, Инга Йонссон исчезла.

— Как это — исчезла?

— Понимаешь, в девять она должна была мне позвонить, но не позвонила. Я попробовал связаться с ней по телефону сам, однако в конторе ее нет, а дома никто не отвечает.

Улофссонпотер подбородок и сообразил, что побрился из рук вон плохо.

— Странно… ведь у нее не было…

— Чего не было?

— …никаких причин удирать? Хольмберг поежился.

— Удирать?

— Да.

— Черт… я об этом не думал… Может, съездим к ней домой? Как ты?

— Давай.

— А чем сегодня занят наш друг Эмиль? — спросил Улофссон.

— Черт его знает… Впрочем, скорей всего, знакомится с Соней и Сольвейг… изучает обстановку… Кстати, ты обратил внимание, как поздно он нынче явился?

— Нет. А когда он пришел?

— В четверть одиннадцатого.

— Ого-го!

— Бледный такой. С похмелья, видать. Но болтал, как обычно.

— Гм… Да, весельчак…

— Весельчак… Ха! — фыркнул Хольмберг.

Им пришлось пересечь двор, войти в подъезд и подняться на три марша по скрипучей стоптанной лестнице.

Хольмберг позвонил — никакого ответа.

Нажав на звонок в третий раз, он попросил Улофссона спуститься в машину и связаться по рации с управлением.

— Скажи, чтоб позвонили в фирму и спросили, пришла она или нет.

На работе она не появлялась.

— Где же она, может быть? — спросил Хольмберг.

— Ну, прямо мистика какая-то… Говоришь, обещала позвонить в девять?

— Да. А сейчас ровно полдвенадцатого.

Он позвонил к соседям. Открыла молодая женщина.

— Здравствуйте. Скажите, вы сегодня не видели фру Йонссон?

— Ингу? Нет.

— А когда вы видели ее последний раз?

— Вчера вечером… У нее жутко шумели.

— Шумели? — встрепенулся Хольмберг.

— Да. Такое впечатление, будто она с кем-то ссорилась.

— Ссорилась? С кем же?

— Ну, с этим… с парнем, которого она себе завела недели три назад.

— А кто он такой?

— Я знаю его в лицо, а вот по имени… представления не имею.

— Так что же вчера произошло?

— Я слышала, как она с кем-то ссорилась, но через некоторое время все стихло. Ну, думаю, милые бранятся — только тешатся. Потом хлопнула дверь, и я решила, что он ушел. Глянула в кухонное окно, увидела, что кто-то идет по двору, и подумала: наверное, он.

— Когда это было?

— В котором часу? Полдесятого, кажется. Точно не помню.

— Как он выглядит, этот парень?

— Я видела его мельком. Длинный такой, черты лица резкие, одевается с претензией. Только все равно выглядит здоровенным и неуклюжим. И при ходьбе немного хромает. Но как я уже сказала, я не могу описать его подробно. Я к нему не присматривалась.

— Сколько ему лет? — спросил Улофссон.

— Парню-то? Ну, сколько… По-моему, мы с ним ровесники. Значит, лет двадцать шесть.

Хольмберг еще раз позвонил в квартиру Йонссон.

— Что-нибудь случилось? — спросила соседка. — Кто вы, собственно, такие?

— Мы из полиции, — объяснил Хольмберг. — Сегодня у нас была назначена встреча с фру Йонссон.

— В связи с убийством ее шефа?

— Да.

— Вон оно как. Странно. В смысле, что она не подала о себе вестей… раз вы собирались с ней встретиться.

— Значит, двадцать шесть, говорите? В таком случае у них большая разница в возрасте.

— Да. Инге-то сорок один, чего уж тут… Мелькала у меня такая мысль, когда я встречала его… ну, что он молод. Но мы об этом не говорили. Она помалкивала, и я тоже не заводила речь насчет этого. Ее дела меня не касаются.

— Вы с ней близко знакомы?

— Да как вам сказать. По-соседски. Перебросишься словечком-другим на лестнице. И все.

— Не знаете, где она сейчас может быть?

— Нет. Если ее нет ни дома, ни на работе, то я понятия не имею…

— У кого ключи от ее квартиры?

— Хотите посмотреть? Думаете, с ней что-нибудь случилось?

— Трудно сказать…

— У консьержа есть универсальный ключ-отмычка. Он на первом этаже живет.

Жена консьержа оказалась дома, она-то и открыла им квартиру Инги Ионссон.

Большая прихожая, свет не выключен.

Еще с порога они почувствовали тошнотворный запах духов.

— Свет горит, — сказал Улофссон.

— Угу. — Хольмберг скривился. — Фу… ох и вонища. Плащ и сумка Инги Йонссон лежали в передней. Они заглянули в кухню. Здесь тоже горел свет — лампа над мойкой.

На столе — две нетронутые чашки кофе и сахарница.

Удушливый запах духов.

Дверь в туалет приоткрыта.

Улофссон заглянул в спальню. Постель не разобрана.

— Здесь тоже никого, — сказал Хольмберг и направился в гостиную.

Довольно большая комната, на полу ковер, у стены бюро, рядом с ним — телевизор. Диван и кресло с зеленой обивкой. На бюро фотография в рамке.

От удушливого запаха свербило в носу, страшно хотелось чихнуть. Только бы сообразить, откуда так несет.

— Мартин! — вдруг позвал Улофссон.

— Да? В чем дело? Ты где?

— Тут, в спальне… Иди сюда!

Улофссон стоял на коленях за кроватью, и Хольмберг поспешил к нему.

На полу навзничь лежала Инга Йонссон.

— Она…

— Нет. Пульс есть, хотя и слабый. Жива, кажется… Юбка задралась, видны подвязки. Верхние пуговки блузки расстегнуты, на ногах только одна туфля. Огнестрельных ран на теле не было. Но вместо лица — кровавое месиво.

Левая рука безжизненно откинута, правая лежит на животе.

Ни сон, ни смерть.

Рядом валялся разбитый флакон из-под духов, резко пахнувший жасмином.

— Думаешь, ее изнасиловали?

— Она одета, — коротко сказал Улофссон.

— Где тут телефон? — спросил Хольмберг.

— По-моему, в прихожей, — ответил Улофссон и посмотрел на ее лицо. Несмотря на кровь и порезы, было видно, что нижняя челюсть выдается вперед.

В прихожей стояли консьержка и соседка.

— Что там? — спросила консьержка.

— С фру Йонссон несчастье.

— Может быть, мне…

— Нет-нет! Ни к чему не прикасайтесь и в спальню не ходите. Здесь нельзя ничего трогать, ведь предстоит расследование. Вдруг преступник оставил следы, а их легко уничтожить.

— Преступник?

— Да, она зверски избита.

Соседка всхлипнула и прислонилась к косяку.

— Господи, — простонала она. — Наверно, это он…

— Кто?

— Тот парень, которого я видела…

— Гм, — буркнул Хольмберг, глядя на нетронутые чашки с кофе и сахарницу на кухонном столе.

Он набрал 90-000.

Когда санитары уносили Ингу Йонссон, жизнь в ней едва теплилась.

— Мы попозже заедем в больницу и наведем справки, — сказал Хольмберг.

— O'key, as you like it,[23] — отозвался один из санитаров. Он изучал английский в вечерней гимназии. — Договаривайтесь с врачом. Наше дело маленькое — отвезти.

— Хамлюга, — буркнул Улофссон.

— Чего?

— Иди, иди…

Санитары направились к выходу.

— Думаешь, это связано с тем? — спросил Хольмберг. — С убийством Фрома и выстрелом в Бенгта?

— Не знаю, но, похоже, спланировано из рук вон плохо, вернее, не спланировано вообще. И способ другой, и пули нет. Правда, убийца не машина, кто его знает, может, он действовал импульсивно, совсем не так, как задумал. Наверное, не хотел стрелять в доме и потом удирать во все лопатки.