Трепет - Сергей Малицкий

– Лошадь давайте, – прошипела. Хотела сказать с бодростью, да не смогла. Губу пришлось прикусить, чтобы теперь уже под ноги и колеса тянувшихся с перевала обозов не свалиться. Ну, ничего. И лошадь подвели, и забраться в седло помогли. Да. Эта лошадь явно будет получше прежней. Она бы и Орса тянула гораздо веселее. А живы ли они еще? А что если эта шестерка и про их жизни интерес имела?

– Ну ладно, – махнула здоровой рукой выжившей парочке Кама и направила лошадь в долину, думая только об одном: не вывалиться из седла.

…Добиралась она до Бабу пять дней. Останавливалась в придорожных трактирах, которых в долине было полно, выбирала те, что дороже, чтобы меньше было пригляда. Во втором утром продала один маленький смарагд. Продала вполовину цены, точно знала, каким будет спрос, еще у Виз Вини справлялась, которая отнеслась к камням Камы равнодушно, словно цветной песок под ноги попался. Но блеск явно ослепил глаз старому каламу, послал за ней сыновей. Хотела глотки перерезать, когда подступили они к ней вдвоем у следующего трактира, но передумала. Приложила каждому рукоятью по лбу, чтобы причинные места поотмораживали, пока в себя придут, а утром уже была далеко от их угодий. В Бабу оказалась на пятый день после схватки со странной шестеркой. Раны еще болели, но рука и нога уже слушались, не вынуждали скрипеть зубами при каждом шаге и при каждом движении. Город поразил Каму тем, что вдруг напомнил своего почти полного тезку, даккитский Баб. Белые дома лепились к склонам сузившейся долины, словно древесные грибы. И улочки петляли по склонам, то и дело выбираясь почти на крыши нижних домов. Но Каме не нужно было забираться наверх. Она двигалась вниз по долине, к королевскому утесу, который долина огибала с двух сторон, разделяясь на два ущелья. Любовалась на замок, в котором уже века благоденствовал королевский род Краниум, потом долго стояла, уже миновав и замок, и четыре лиги домов богатых горожан, на главной площади и смотрела на главное укрепление Бабу – большую стену.

Да, за ней все было устроено куда как проще – имелась только площадь, которую рассекала вырывавшаяся из узкого ущелья у замка Утукагава, да сама стена с двумя воротами. Одни вели на просторы Тирены и в степи, а другие, севернее реки, падающей в перекрытое толстыми стальными решетками ущелье – в каменный коридор, дорогу до Хонора. И никаких скал. Вся длина стены не меньше лиги, высота в полтора раза от стены Раппу, которая ужаснула Каму, а потом, дальше, к горам стена забиралась по склонам, напоминая обезумевшую каменную змею.

– Нравится? – буркнул стражник из проходившего к воротам дозора. – Оставайся, красавица! Что вы все будто ополоумели? Разве ж можно взять такое укрепление? Да никогда!

«Красавица»? – подумала Кама и шагнула к ближайшему магазинчику с темными окнами. Посмотрела в черное стекло и не сдержала улыбки. Все, наведенное или накрашенное Туррис, с лица Камы сошло без следа. Видно, не в ту жизнь, что случилась, годилась ее краска. Утомленная, но наполненная холодной решимостью женщина могла быть кем угодно, но только не Камаеной Тотум, счастливой дочерью Короля Тотуса, девчонкой, влюбленной в принца Кирума.

– Смертельно влюбленной, – скривила губы Кама и оглянулась, выглядывая трактир подороже. Предстояло еще задуматься, где искать Орса и Туррис, потому как еще на прошлом постоялом дворе ей сказали, что за малыми воротами ни площади, ни какого-то места для ожидания и отдыха вовсе нет. Только дорога. И до самого Хонора – двести лиг только дороги. И только пять или шесть постоялых дворов там, где горы позволяли отойти от края пропасти, в которой шумела Утукагава, хотя бы на пару десятков лишних шагов. Нет, искать их стоило где-то здесь, ведь не могли они выйти через главные ворота? И народу возле них никого, да и от жителей Бабу не раз слышала Кама, что никто не выходит через них, потому что кочевники не раз подходили к самым воротам, только один путь и остался в Ардуус – через каменный коридор, но и там опасно, первый десяток лиг тропа близко к реке идет, и река узкая, так, ущелье одно, могут и стрелами осыпать. И случалось уже такое.

Думая так, Кама увидела оружейную лавку, вошла и обнаружила внутри седого калама неплохую коллекцию настоящих лаписских мечей и целую стену, завешанную кожаными, проклепанными сталью или бронзой доспехами.

Кама проковыляла вдоль этой стены один раз, другой и уже собиралась выходить из магазинчика, когда торговец вздохнул, выудил что-то из-под стола и раскатал по прилавку кольчугу двойного, но удивительно тонкого плетения. Сверху легли наплечники, наручи и поножи.

Кама пошевелила кольчужницу и вздохнула:

– Кажется, к весу моего меча нужно прибавить еще четыре таких же.

– Три, – не согласился торговец. – Ты посмотри, качество! Тоже ведь лаписская работа! Или дакитская. Сейчас в Лаписе прибыло мастеров! Хороший доспех оттуда всегда шел, а этот так вовсе исключительный. Заказ был сделан для Страты Верти, жены нашего весельчака, второго сына короля – Пуэра, но она как взялась рожать детей ему, так и раздалась. Хорошо раздалась, хотя и родила пока что только двоих. Так куда девать теперь все это великолепие? Только и надежда, что зайдет такая красавица, как ты, и возьмет себе. Но надо брать, надо. Думаешь, не вижу, что нога и рука у тебя прихвачены? Вот была бы в кольчужнице, прыгала бы теперь, как козочка. Знаю, что ноги она не прикроет, так если бы ты о руках не думала, так и ноги бы свои в обиду не дала. Бери, бери, а то уже Бона Рудус заглядывала, жена нашего старшенького, добряка Такитуса. Дорого, а то бы давно уже взяла. Ну так и работа того стоит! А? Как думаешь?

– Почему решил, что мне есть чем заплатить? – поинтересовалась Кама. – Решил, что я богаче невестки короля?

– Так ты глазела на самый дорогой трактир, – пожал плечами торговец. – Я в окно все вижу. Вон он, напротив. Там один стол да одна ночь столько стоят, что можно неплохой кинжал прикупить за эти деньги!

– Плохой кинжал, – поправила его Кама, – цену хорошего кинжала я знаю. Но так ведь твоя кольчуга стоит столько, что я в этом дорогом трактире до весны, а то и до лета и жить, и столоваться могу!

– Где-то так, – почесал затылок торговец. – Но я ведь торговец оружием, и, хотя отец мой ювелиром был, я-то к этому делу прирос. И знаю его так, как никто. А на поясе, дорогуша моя, у тебя висит такой меч, что на его цену можно в такие кольчуги дружину из десяти воинов одеть. А то и из двадцати. Меч-то из Эрсет и выкован еще при Лучезарном, может, и он еще руку к нему прикладывал. Ведь так?

– Тссс, – прижала палец к губам Кама. – А хорошую, крепкую одежду и обувь сможешь сыскать к этой амуниции?

– Сыщу все, что надо, – уверил Каму торговец, – что не сыщу у себя, принесу от приятелей. Есть чем рассчитаться?

– Есть, – пробормотала Кама, сунула пальцы за отворот рукава и вытянула приготовленный камешек – с ноготь мизинца, но света такого, будто капля крови на ладони сверкала.

– И маленький лаписский щит, – сказала Кама, протягивая рубин сразу же побледневшему торговцу. – Все одно, и половину цены этого камешка не выберу. А уж если учесть, что он мумом залит под самую завязку… Да им можно твой магазинчик по камешку разбросать!

– Не надо разбрасывать, – прошептал, покрываясь пятнами от волнения, торговец. – Стой здесь, никуда не уходи. Лавку тебе доверяю! Сейчас отца приведу, заодно и все, что просишь, принесу. Не уходи никуда!

…В тот же день Кама сидела в полупустом зале самого дорогого трактира и, с наслаждением уплетая дорогое кушанье, думала о том, что все эти удовольствия, конечно же, не стоят потраченных на них монет, но, если бы монет и времени у нее было много, она бы не вылезала из этого трактира и из-за этого стола. А потом, когда вечер начал сгущать сумрак и Кама уже думала заказать комнату, в очередной раз проверить раны и, может быть, даже омыть тело, ее тело окаменело. В трактир вошла Тела Нимис. Она отпустила в дверях стражников, кивнула подбежавшему служке и повела, о чем-то бормоча, к столу двоих детей. Мальчика четырех лет и девочку лет трех. За ней пританцовывали сразу две няньки. Сама Тела почти не изменилась. Разве чуть-чуть раздобрела да была одета богаче, чем позволяла себе в Лаписе. Камни на шее и на пальцах во всяком случае сверкали. Она дала знак нянькам усадить детей, села напротив, подняла глаза и увидела Каму. И тоже окаменела.

Они смотрели в глаза одна другой не меньше минуты, пока наконец Тела не попыталась сложить окатившую ее ненависть в кривую улыбку и не повела взглядом в сторону детей. Кама не шелохнулась. Она смотрела в глаза Теле. Тогда та медленно поднялась, прошипела что-то в сторону нянек и, когда те подхватили принявшихся хныкать детей, двинулась, пошла, попятилась в сторону двери, прикрывая детей собой и не спуская со своей противницы глаз. Кама рванулась с места, едва дверь за Телой закрылась. Забыла про боль в руке и ноге, слетела по внутренней лестнице прямо в конюшню и там наткнулась на радостных, тянущих губы в улыбке Туррис и Орса.