Государство страха - Майкл Крайтон

– Нью-Йорк-Сити, повышение на 5 градусов Фаренгейта за сто семьдесят восемь лет. Олбани, понижение на 0,5 градуса Фаренгейта за сто восемьдесят лет.

Эванс пожал плечами:

– Я же сказал, изменения носят сугубо локальный характер.

– А лично мне вот что интересно, – заметила Дженифер. – Как эти локальные вариации вписываются в теорию глобального потепления? Насколько я понимаю, глобальное потепление вызвано так называемым парниковым эффектом, увеличением содержания двуокиси углерода в земной атмосфере. Там тепло удерживается, наличие атмосферы не позволяет газам просачиваться в космическое пространство. Вы с этим согласны?

– Да, – ответил Эванс, благодарный Дженифер за то, что ему самому не пришлось пускаться в эти объяснения.

– Тогда, согласно этой теории, сама атмосфера тоже нагревается, как это происходит в парнике, верно? – спросила Дженифер.

– Да.

– И этот парниковый эффект оказывает влияние на всю планету.

– Да.

– И мы знаем, что двуокись углерода, газ, о котором идет речь… уровень его содержания значительно повысился, причем наблюдается это по всему миру. – Дженифер достала еще один график.[22]

– Да…

– Подобный эффект наблюдается по всему миру. Поэтому мы и говорим: глобальное потепление.

– Именно…

– Но Нью-Йорк и Олбани разделяют всего сто сорок миль. Из одного города до другого на автомобиле можно добраться за три часа. И там уровни содержания углекислого газа идентичны. Однако в Нью-Йорке наблюдается потепление, а в Олбани, напротив, пусть незначительное, но похолодание. Может ли это служить свидетельством глобального потепления?

– Погода носит локальный характер, – сказал Эванс. – В одних местах холоднее или теплее, чем в других. Так было и будет всегда.

– Но мы говорим о климате, а не о погоде. Климат – это та же погода, только за долгий промежуток времени.

– Да…

– А потому я бы согласилась с вами, если бы в обоих этих местах отмечалось потепление, пусть даже в разной степени. Но здесь этого не наблюдается. А в Уэст-Пойнт, вы сами только что убедились в этом… в Уэст-Пойнт, который находится где-то посередине между Нью-Йорком и Олбани, никаких изменений.

– Думаю, что теории глобального потепления в целом никак не противоречит тот факт, что в отдельных местах стало холоднее.

– Вот как? Это почему же?

– Кажется, я даже где-то об этом читал.

– Вся атмосфера Земли нагревается, и вследствие этого в ряде мест становится холодней?

– Да, думаю, именно так.

– Но если вдуматься хорошенько, разве это не абсурд?

– Нет, ничуть, – ответил Эванс. – Сами знаете, климат – система сложная.

– Что это значит, не понимаю?

– Сложная – значит, сложная. И далеко не всегда ведет себя предсказуемо.

– Да, что верно, то верно, – заметила Дженифер. – Однако вернемся к Нью-Йорку и Олбани. Тот факт, что эти два города расположены так близко один от другого, однако изменения температур в них носят разный характер, может смутить жюри присяжных. Заставить их усомниться в том, что мы измеряем именно глобальное потепление, а не нечто другое. За последние сто восемьдесят пять лет население Нью-Йорка выросло до восьми миллионов, в то время как в Олбани рост этот неизмеримо меньше, согласны?

– Да, – кивнул Эванс.

– И мы знаем, что именно благодаря урбанистическому тепловому эффекту в городах теплее, чем в окружающей их сельской местности, так?

– Да.

– И этот урбанистический эффект носит локальный характер, никак не связанный с глобальным потеплением?

– Разумеется…

– Тогда скажите мне вот что. Можно ли с уверенностью утверждать, что резкий рост температур в Нью-Йорке вызван именно глобальным потеплением, а не выделением избыточного тепла от тротуаров, мостовых и небоскребов?

– Ну, – задумчиво протянул Эванс, – этого я не скажу. Просто не знаю. Но полагаю, что ответ на этот вопрос существует.

– От того, что города, подобные Нью-Йорку, становятся больше и теплей, они-то и поднимают среднюю глобальную температуру, так получается?

– Полагаю, что так.

– В этом случае, если города продолжат расти и заполонят весь мир, мы станем свидетелями глобального потепления на всей планете просто благодаря урбанизации? И всякие там атмосферные парниковые эффекты тут совсем ни при чем, верно?

– Уверен, ученые уже задумывались на эту тему, – сказал Эванс. – И могут ответить на этот вопрос.

– Да, могут. И ответ их сводится к следующему. Они просто изъяли этот фактор при обработке температурных данных, чтобы как-то компенсировать урбанистический тепловой эффект.

– Ну, вот вам, пожалуйста.

– Простите, мистер Эванс, но ведь вы юрист. И, разумеется, вам известно, какие экстраординарные усилия предпринимаются при подготовке этого иска, чтобы представленные на суде свидетельства не вызывали сомнений.

– Да, но…

– Вы же не хотите, чтобы кто-то их опроверг?

– Не хочу.

– Но в данном случае свидетельства есть не что иное, как температурные данные по ряду городов. И их может опровергнуть любой ученый, поддерживающий идею, что глобальное потепление – это кризис мирового масштаба.

– Опровергнуть? Но ведь в целом данные отмечают тенденцию к снижению.

– Тогда защита непременно задаст вопрос: достаточной ли степени это снижение?

– Не знаю, – пробормотал Эванс. – Все это так запутано и сугубо научно…

– Я бы не сказала. Это ключевой вопрос. Урбанизация и, как следствие, парниковый эффект вызывает подъем средних температур поверхности. И на стороне защиты один очень веский аргумент, – сказала Дженифер. – Я только что говорила, несколько недавних исследований показали, что снижение урбанистического эффекта при обсчете данных было на практике совсем небольшим.[23] По крайней мере, в одном исследовании высказано предположение, что минимум половина наблюдаемых температурных изменений вызвана исключительно изменениями в землепользовании. Если это так, тогда глобальное потепление за весь прошлый век составляет менее трех десятых градуса. И это вряд ли можно назвать кризисом или катастрофой для планеты.

Эванс промолчал. И сделал умное лицо для камер.

– Нет, конечно, – продолжала между тем Дженифер, – и эти выводы тоже можно оспорить. Но суть проблемы остается: если ученые признаются в том, что подгоняют данные по какому-то принципу, любой тут же может усомниться в точности их суждений и выводов. Ну и защита непременно ухватится за это, начнет доказывать, что мы способствовали искажению данных теми людьми, которым это выгодно.

– Хотите тем самым сказать, что ученых-климатологов могут обвинить в неэтичности?

– Хочу сказать, что это опасная и недальновидная политика – назначать лису главным охранником курятника. Подобного рода подходы с подгонкой данных под определенную теорию в медицине, например, полностью исключаются. Там о двойных стандартах и речи быть не может.

– Таким образом, вы все же обвиняете ученых климатологов в неэтичности?

– Нет, я просто хочу сказать: в данном случае имеются весьма веские причины для использования двойных стандартов. Послушайте, у каждого ученого есть представление о том, чем должен завершиться его эксперимент, что именно он должен показать. Иначе бы он просто не взялся за проведение этого эксперимента. У него есть определенные ожидания. Но ожидания… они, знаете ли, работают самым загадочным образом и не всегда осознанно. Вам вообще что-либо известно о теории научной предвзятости?

– Нет, – Эванс отрицательно покачал головой.

– Хорошо. Тогда такой простой пример. В две разные лаборатории была направлена на тестирование группа генетически идентичных крыс. Первой лаборатории сказали, что вывели крыс с высокоразвитым интеллектом. И что они могут выбираться из лабиринта быстрее, чем обычные. Второй лаборатории заявили, что крысы эти тупые и быстро выбираться из лабиринта просто не в состоянии. Ну и вот поступили результаты. В первой лаборатории крысы выбирались быстрей, во второй – гораздо медленней. А ведь все эти особи были генетически идентичны.

– Так, значит, ученые обманули. Подделали результаты.

– Они уверяли, что нет. Ничего подобного. Более того, вот вам еще один пример, – продолжила она. – Испытывалась группа по опросу общественного мнения на выборах. Одним сказали: мы знаем, что вы можете повлиять на голосование, пусть незначительно, но повлиять. И мы хотим этого избежать. А потому, когда постучитесь к кому-нибудь в дверь, и как только кто-то вам ответит, начинайте читать только то, что у вас написано на карточке. «Добрый день, я провожу опрос общественного мнения и читаю по карточке, чтоб ни в коем случае не повлиять на вас… ну и так далее, в том же духе». Короче, они не должны были говорить ничего, кроме того, что написано у них на карточке. И еще этой группе внушили, что они должны получить семьдесят процентов позитивных ответов. Второй группе говорилось, что они должны получить всего тридцать процентов позитивных ответов. Вопросники у них были абсолютно идентичные. Вскоре были получены результаты: семьдесят и тридцать процентов.