Писатель в газете - Гилберт Кийт Честертон

За спиной бесстрастного на вид художника таится страсть, и страсть эта безжалостно и весело расправляется с постылой скукой и безнадежной глупостью провинциальных нравов. Джейн Остин с филигранным и непринужденным мастерством владеет своим оружием — и сталь ее клинка тем тверже, чем жарче огонь, его породивший.

ИЗ СБОРНИКА «ЗАМЕТКИ СО СТОРОНЫ О НОВОМ ЛОНДОНЕ И ЕЩЕ БОЛЕЕ НОВОМ НЬЮ–ЙОРКЕ» (1932)

ВЕК БЕЗ ПСИХОЛОГИИ

Начав писать эти очерки в раздражающе беспристрастном тоне (а ничего более раздражающего, чем беспристрастность тона, действительно нет), я собираюсь и дальше с той же холодностью излагать свои шокирующие соображения. В предыдущей статье я позволил себе не согласиться с тем, что викторианская эпоха была эпохой Добродетели [261]. Здесь же я утверждаю, что нынешнее время ни с какой точки зрения не может быть названо эпохой Наслаждения. Я убежден, что в дни моей юности, и по большей части во времена наших предков, человечество умело наслаждаться жизнью куда искуснее. Я знаю, что найдется немало почтенных моралистов, готовых упрекнуть современность в чрезмерном стремлении к разного рода наслаждениям. Возможно, это и так, даже наверное. Однако между стремлением к наслаждениям и умением их получить большая разница. Более того, самый азарт, с которым люди гонятся за наслаждением, и есть лучшее доказательство того, что они не в состоянии его обрести.

Жизнь современного поколения изобилует подобными угнетающими парадоксами. Один из самых комичных — представление теперешнего поколения о Психологии. Стало модно рассуждать о психологии, не зная при этом, что это такое. Сейчас знают о ней меньше, чем когда–либо. Сегодня многие не понимают даже очевидного значения греческого слова, не говоря уже о глубинном смысле греческого мифа. Я допускаю, что нынешние «психологи» кое–что слышали о любви Амура и Психеи [262], но сомневаюсь, чтобы им пришло в голову, что между этой историей и сотворенной ими нелепой богиней по имени Психология существует какая–то связь. Во всяком случае, совершенно очевидно, что вульгарная сторона легенды для них понятнее утонченной. Наше светское общество куда лучше знакомо, или по крайней мере утверждает, что знакомо, с Амуром, чем с Психеей.

Самое смешное в этой ситуации, что все без умолку твердят о том, о чем не имеют никакого понятия. Даже само слово «психология» употребляют неверно, точно это не фундаментальная наука, а редкое заболевание.

Стоит открыть (упаси господи!) какой–нибудь душещипательный современный роман, как на любой странице наткнешься на фразу вроде: «Дафна была поражена тем, как тонко чувствует Морис ее психологию». С тем же успехом я мог бы сказать, что хочу встретиться с этим Морисом и хорошенько двинуть ему по физиологии. Откровенно говоря, я был бы не прочь это сделать, но я понимаю, что мне стоит выразить свою мысль более логичным образом. Физиология — это не тело, а наука о нем, так же как психология — это не душа, а наука о ней. Понимать психологию Дафны — значит разбираться не в ее характере, а в ее книгах и лекционных курсах, ее теоретических исследованиях по проблемам психологии. А насколько я представляю себе Дафну, она едва ли утруждала себя подобной чепухой. В трудах более академического характера встретишь, пожалуй, утверждение о том, то «психология Атиллы, предводителя гуннов, никогда еще не подвергалась научному исследованию». Добавим к этому, что и его геология также еще не изучена. У гунна, на его счастье, не было ни психологии, ни геологии. Он опустошал землю, не задаваясь вопросом, из чего она состоит, и получал свои маленькие удовольствия, не задумываясь о строении своей души. Да и не будучи гунном, можно радоваться жизни, совершенно не беспокоясь о психологии. Если же целое поколение потеряло голову, день и ночь твердя о психологии, мы вправе ожидать, что оно хоть что–то о ней знает.

Современное поколение не знает об этом ничего. Нынешнее образование сводится к набору заученных фраз, заимствованных из одного учения, единственное преимущество которого заключается в его новизне [263] и которое поэтому разлетится на мелкие кусочки, едва появится теория поновей. Впрочем и сейчас, пока это учение еще процветает, современный светский человек усвоил из него лишь все те же мелкие кусочки. Мы теперь научились говорить «комплекс неполноценности» в тех случаях, где христианин говорит «смирение», а джентльмен — «хорошие манеры». Но спросите человека, рассуждающего о «комплексе неполноценности», что такое «комплекс превосходства», и он станет пялиться на вас, пыхтеть и произносить нечленораздельные звуки, а то и просто упадет в обморок. Тут–то и обнаружится его собственный комплекс неполноценности, ибо, повторяя вычитанные в газетах слова и фразы, он никогда не задумывается над их смыслом. О том, чего не найдешь в газетах, он не имеет ни малейшего представления. При этом психология куда более древнего и глубокого учения основана на открытии, что комплекс превосходства — первопричина всякого зла. Эдипов комплекс (история о язычнике, убившем своего отца и занимавшемся другими любопытными вещами, которые могли бы украсить жизнь современной «золотой молодежи») [264] тоже стал излюбленной темой разговоров. Но спросите у великого поборника свежих теорий и новостей, знает ли он, что слово «весть» — это составная часть слова «совесть», и вы обнаружите, что как раз это ему никогда не приходило в голову. Во всех этих «комплексах» нет ничего сложного. Сравнительно с утонченностью древних философских идей они по–детски наивны.

По сути, нынешние молодые «психологи» ничем не отличаются от отсталых детей. Они не выучили азбуки и не знают даже азов той науки, о которой столько говорят. Мы вообще живем в эпоху, когда дом начинают строить с крыши. В наше время берутся расшифровывать сложнейшие коды, не обучившись грамоте. Среди тех, кто любит порассуждать об ошеломляющих трудах Эйнштейна, мало кто представляет себе суть законов Ньютона. Толпы людей, не читавших Декларации независимости, обсуждают план Дауэса. Но в случае с психологией подобная картина особенно очевидна и особенно печальна. Наши отцы говорили не о психологии, но о понимании природы человека. И они в отличие от нас обладали этим пониманием. Они интуитивно постигали то, о чем мы благодаря нескончаемому потоку информации не имеем ни малейшего представления. Ибо в наши дни забыты самые основные и простые истины.

Если в психологии есть неоспоримый закон, то его можно назвать законом контраста. Дама, которая хочет произвести впечатление на окружающих своим черным бархатным платьем, не встанет рядом со шторой из черного бархата; художник, пишущий огненного Мефистофеля, не станет изображать его на фоне кирпичной стены; иллюминации устраиваются в темноте, а не при ослепительном свете. Кажется, этот принцип достаточно прост и очевиден, чтобы каждый его придерживался. И все же никто не следует ему, а потому погоня за наслаждениями не может достичь своей цели. Настоящее удовольствие подобно каникулам в жизни школьника. Оно должно выделяться из ряда будней, самих по себе не столь примечательных. Бессмысленно писать белой краской по выбеленной стене Однако мне в наш век психологии еще не случалось встретить кого–нибудь, кто понимал бы эту очевидную психологическую истину В своей блистательной статье Олдос Хаксли отметил, что как раз те, чья жизнь проходит в погоне за наслаждениями, не только не спасаются от скуки, а острее других страдают от нее [265].

Для тех, кто стремится веселиться каждый день, нет настоящего веселья. Хаксли не романтик, не сентименталист и не, как сейчас принято говорить, «почитатель средневековья»; он реалист, если таковые вообще существуют [266]. Но и он признался, что хотел бы отыскать глухую деревушку, где еще проводятся сельские праздники, подобные тем, на которых гуляли наши отцы. Только жители таких деревушек еще устраивают настоящие торжества, ощущая исключительность праздника и радуясь ей. Но невозможно получить удовольствие от празднеств, ставших образом жизни. Свет, о котором я пишу, гордится тем, что упразднил все законы, но беззаконье, превратившееся в закон, никому не в радость. Что касается меня самого, то я совсем не подвержен скуке; не припомню, чтобы мне когда–нибудь в жизни приходилось скучать. Иногда я развлекаюсь тем, что воображаю себя в одиночестве в дремучем лесу или на необитаемом острове. Что такое невыносимое, адское однообразие, способное свести человека в могилу, я знаю только по фильмам, изображающим суету модного нью–йоркского общества. Смотря их, я на мгновение понимаю, что такое муки сытости или, точней говоря, пресыщения.

Второе правило психологии состоит в том, что человек не может сосредоточиться на нескольких вещах одновременно.