История русской армии. Cлавные военные традиции российских и советских полководцев - Сергей Павлович Андоленко
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Русская армия при Николае I
Суждения об армии Николая I не очень лестны. Вот, например, мнение генерала Куропаткина: «После победоносных войн начала XIX века наша армия не только не сделала ни шага вперед, но, напротив, отступила. Идеи Аракчеева глубоко укоренились на всех ее уровнях. Внешняя форма заслоняет содержание. Первое место занимают ружейные приемы и маршировки. Разрешено просверливать некоторые детали ружей, чтобы добиться более четких щелчков во время исполнения ружейных приемов. Продвижение офицеров производилось по протекции. Без протекции по службе продвигались лишь те, кто особо ревностно выполнял все капризы начальников. Вся Россия оделась в мундир и вытянулась во фрунт. Ей и ее армии дозволялось лишь дружно отвечать: „так точно“, „слушаюсь“ или „никаких происшествий не произошло“. С солдатами плохо обращались и плохо их кормили. Были распространены всевозможные злоупотребления. Какое бы то ни было проявление инициативы было запрещено. Малейшее обсуждение любого военного мероприятия воспринималось как революционный акт. В том, что касается вооружения, мы сильно отстали от иностранных армий. Очевидно, что с тех пор, как ружье стало рассматриваться в качестве предмета для исполнения строевых упражнений, отпала необходимость в его замене. В войну 1853–1855 гг. мы вступили с гладкоствольными ружьями против нарезных. Самыми слабыми нашими местами были высшее командование, Генеральный штаб и интендантство. Снабжение продовольствием было организовано так плохо, что войска нуждались во всем. Организация медицинской службы была недостаточной[102]. Пьянство и карточные игры были бедствием». Генерал Андрианов полностью солидарен с Куропаткиным: «Уставы были сложны и абсолютно непригодны к войне. Парады и эволюции составляли верх обучения. Рассыпной строй, навязываемый войной, рассматривался как наносящий вред дисциплине. Боевую подготовку заменили плац и манеж. Стрельба находилась в небрежении. Кавалерия упражнялась в манежной вольтижировке в ущерб боевой подготовке. Во время артиллерийских стрельб солдаты все выполняли с театральными жестами и жонглировали фитилями. Все было строго регламентировано. Инициативе нигде не было места. Были даже изобретены боевые построения для любой погоды и любой местности. Для пехоты и артиллерии таковых было пять, для конницы — четыре. Самым серьезным было то, что братские отношения между офицерами и солдатами, которых всегда требовали наши великие полководцы, уступили место отчужденности». Форма красива и воинственна, но абсолютно непрактична. Она содержит большое количество излишеств. Солдат вынужден носить много тяжелых и ненужных вещей[103]. Каски настолько обременительны, что в походах солдатам разрешается носить предназначенные для штрафников фуражки. Основные особенности существующей тактики: атака массой, строгие и низкоманевренные построения, недостаточная огневая подготовка атаки и презрение к неприятельскому огню. Штыковому бою обучают только солдат стрелковых частей. Но если армия деградировала в боевом отношении, в плане парадной выучки она стала блестящей, безукоризненной и совершенной. В этом смысле она превосходит прусскую армию. Трудно даже вообразить степень совершенства, достигнутую ею в выполнении эволюций. Гвардейские полки точно и слаженно выполняют настоящие цирковые номера, поражающие зрителей. Строгость дисциплины невероятная. Часовые предпочитают сгореть заживо, чем отойти от поста на большее расстояние, чем позволено по уставу. Процветают телесные наказания.
С 1832 г. срок солдатской службы сокращен до 20 лет, из которых пятнадцать в строевых частях, а пять — в резервных. Затем солдат получает отпуск от двух до пяти лет, после чего исключается из списков армии. Эта категория составляет обученный резерв, который может быть призван в случае войны[104]. Солдат по-прежнему великолепен, унтер-офицерские кадры становятся посредственными — производят не самых лучших, а самых видных. На треть офицерский корпус пополняется выпускниками военных училищ, этого едва хватает, чтобы обеспечить офицерами гвардию, артиллерию и инженерные части. Две трети состоят из дворян, добровольно поступающих на службу, которые, прослужив некоторое время «стажерами», производятся в офицерское звание после несложного экзамена. Есть также небольшой процент офицеров, выходцев из рядовых[105]. Полковник Ден, переведенный в армию из гвардии, дает суровую оценку поведению и частной жизни офицеров и предпочитает им общество солдат. Вот любопытное мнение о последних, высказанное поляком Рукевичем, который был направлен рядовым на Кавказ после событий 1830 г. и дослужится в русской армии до генеральского звания: «Простой народ, чье мнение никого не интересовало, редко ошибается в своих суждениях. Я хочу сказать о солдатах того времени, обреченных носить форму до конца жизни, до полного истощения своих сил. Напрасно думать, что суровость дисциплины уничтожила у них ум и волю. Они прекрасно подчинялись ее требованиям, необходимым на войне: умение держать строй, подчинение приказу командира, но они сохраняли характерные для русских рассудительность и здравый смысл… Любые события становились для них предметом обсуждения, которое приводило к верным выводам. Действия и слова командиров, их характеристики, даже события внешней и внутренней политики становятся объектом обсуждения, порой в примитивных детских формах, но всегда в логичной и осмысленной манере… За мою долгую службу в