Император вынимает меч - Дмитрий Колосов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Запомни, сынок, от яда нет спасения кроме как ядом! — говаривал отец, Митридат Эвергет.
Отец был искушен в тонкостях дворцового бытия, но это его не спасло. Он умер, как многие, естественной для королей смертью — от яда. Хотя в беде обвинили гнев, будто бы вызвавший у царя приток дурной крови. Но даже гнев не способен окрасить лицо в иссиня-черный цвет.
И каждый знал — чьих рук это дело. Царица Лаодика, дочь сумасшедшего и яростного Эпифана,[59] такая же яростная и властолюбивая. Муж давно был ненавистен ей, жаждущей власти. Мало того, он грозился взять другую жену. Но не успел! Не успел…
Лаодика тихонько улыбалась своим мыслям, провожая усопшего супруга в последний путь. Теперь уже ничто не мешало ей занять трон. Разве что…
Митридат знал, что мать недолюбливает его. Мягко говоря, недолюбливает. Он был слишком похож на мать — и в его жилах текла дурная кровь Эпифана, царя, осмелившегося схлестнуться с самим Римом. Двум пантерам не ужиться в одной клетке. Кто-то должен уступить.
— Она убьет тебя! — шепнул Митридату один из доверенных слуг. — Сегодня же ночью!
Митридат кивнул в ответ. Этой же ночью он оставил дворец и укрылся в горах Париандра. Здесь, на крутых, заросших склонах его было не так-то легко разыскать. Здесь трудно было подкрасться, чтобы вонзить нож, и не было чаши, в какую можно было б подсыпать отраву. Юноша, которому исполнилось лишь двенадцать, научился обходиться без чаши. Он пил из ручьев, а питался мясом собственноручно подстреленных оленей, приправляя скромную трапезу хлебом и зеленью, какие раз в несколько дней приносил доверенный слуга.
Он мужал не по дням, а по часам. Холодные ночи и охота закалили тело, юнец научился терпеть голод и жажду. Общаясь с проживавшимися по соседству крестьянами, он изучил их язык и быт. Он привлекал людей и вскоре собрал вокруг себя отчаянных молодцов — свою личную гвардию. Теперь он не боялся не только ножа или яда, но даже мечей воинов, каких могла прислать мать.
Но она позабыла о сыне, решив, что он умер. А он был жив, он копил силу и ненависть, он изучал мир и людей, он учился общаться со зверьми и повелевать слугами. Он многому научился.
В один из дней — прекрасный или не очень — Митридат нагрянул в Синопу. При нем был отряд вооруженных воинов, а верные клевреты, проживавшие в столице, заблаговременно позаботились о том, чтобы законный царь был с восторгом встречен народом и войском. Мать встретила Митридата с лицемерным радушием, никого не обманувшим.
— Мой дорогой сынок! Какой же ты стал большой!
Теперь все зависело от того, кто нанесет удар первым. Этим первым оказался Митридат. Он собственноручно заколол мамочку во время очередной аудиенции, после чего приказал перебить ее слуг. Столь жестокий поступок был встречен подданными если не с одобрением, так с пониманием.
— Кто — кого. Понимаем, чего уж там!
Толпа радостным воплем приветствовала юного красавца, вышедшего к ней с увитым диадемой челом. Митридат и впрямь был красив. Лицо его выражало силу, уверенность, ум; могучее тело было столь выносливым и сильным, как ни у одного из его сверстников. Он обращался с оружием лучше бретера и объезжал диких лошадей, обладая способностью держаться в седле по несколько дней кряду. А еще он был умен, как никто из царей. Он знал людей — их лживость, коварство, трусость — и стремился знать их все лучше и лучше. Он постиг многие науки: филологию, грамматику, географию, историю, астрологию. Он знал языки — так много, что поражал этим знанием царедворцев. А позже Митридат изучит аж двадцать пять языков, чтоб говорить без толмача с любым своим подданным, в каком бы уголке гигантской державы этот подданный не проживал. Одним словом, это был повелитель, о каком народ мог только мечтать. Но…
Была и обратная сторона медали. Наделенный многими лучшими качествами, юный царь обладал и целым букетом дурных. Жесткость, коварство, надменность — все это было у Митридата. Он не любил людей, обращаясь даже с ближайшими из своих приближенных, словно с рабами. Он слишком рано и слишком сильно уверовал в свою силу и исключительность. Человек — кем бы он не был — являлся для Митридата лишь одушевленным животным, существующим на этом свете для исполнения воли царя. И жить ему или умереть — должен был решать царь. А Митридат легко относился к смерти, ибо не находил в ней ни ужасного, ни дурного. Что из земли пришло, должно в землю и вернуться. И потому он легко выносил смертные приговоры своим родным, друзьям, чего уж говорить о сторонних людях. И потому в скором будущем он одним словом будет обрекать на смерть многие тысячи, и ни одна струна его души не шевельнется при этом. Ну а пока…
Пока должны были умереть те, кто представляли угрозу власти юного царя. И первым — брат Хрест, человек недалекий и о власти не помышляющий. Но Хрест привлекал к себе уцелевших сторонников матери Лаодики и потому был опасен.
— Пусть умрет! — приказал Митридат. — Добрым нечего делать в этом злом мире![60]
За Хрестом последовала одна из митридатовых сестренок, самая старшая и прыткая. Она намекала братцу, что неплохо был поделиться властью. Митридат посчитал иначе. Одну сестру он собственноручно зарезал, на другой женился. Ее звали Лаодикой, и она была на редкость хороша собой.
— Если не будешь дурить, будем жить в любви и согласии! — посулил Митридат.
Увы, через несколько лет он обвинит супругу в неверности и прикажет казнить. Что поделать, Лаодикам было трудно ужиться подле Митридата.
Укрепившись на троне, Митридат занялся делами своего государства. В те времена Малая Азия представляла конгломерат множества небольших царств, ни одно из которых не обладало силой, дабы вознестись над прочими.
— Раз никто, значит, я! — решил Митридат и начал набирать армию.
Понтийская держава, словно распластавшийся спрут, нависла над черноморским бассейном, выбирая добычу. Ага, зашевелились скифы в Северном Причерноморье, пытающиеся подчинить своей власти греческие города. Те взвыли о помощи, и Митридат без промедления направляет на север войско. Ага, раздоры в Колхиде — и понтийские полки спешат на восток. Ага, что-то неладное в Малой Армении — и митридатовы воины спешат к предгорьям Кавказа.
Всего три года понадобилось юному царю на то, чтоб вдвое увеличить свои владения. На севере под его власть перешли Феодосия и Пантикапей. Дикие скифы были разгромлены отважным Диофантом и искали спасения в степях Тавриды. Также под власть Митридата попали восточное побережье Черного моря с Диоскуриадой и Малая Армения. На эту небольшую, но весьма прибыльную область зарился армянский царь Тигран, но Митридат сумел договориться с ним, отдав в жены дочь Клеопатру.
— Воюй на востоке, а я возьму себе запад! — предложил Митридат.
— А Рим?! — опасливо спросил Тигран, краем уха наслышанный о железной поступи римских когорт.
— Чихал я на этот Рим! Азия должна принадлежать нам — азиатам, наследникам славы Кира и Дария, а римляне пусть распоряжаются в Европе. Я научу их вежливости!
Чихал не чихал, но связываться с Римом Митридат до поры до времени не хотел. По крайней мере, этого не стоило делать без надлежащей подготовки. На третьем году своего правления Митридат предпринял разведывательную поездку по странам, какие намеревался включить в состав своей империи и на какие, не скрывая намерений, уже зарился Рим. Под видом обычного путника, в сопровождении нескольких друзей он посетил Каппадокию, Галатию и Вифинию. В Каппадокии, только что лишившейся царя, был полный хаос.[61] Здесь правил сопливый юнец, приходившийся племянником Митридату. В Галатии тоже не было твердой власти. Лишь вифинский царь Никомед был довольно крепок. Это был хитрый и расчетливый мужичок, и они с Митридатом быстро нашли общий язык.
— Поделимся? — предложил Никомед.
— Почему бы и нет, — согласился Митридат.
В назначенный срок понтийские и вифинские полки хлынули в Пафлагонию и Галатию. Митридат вел стотысячную армию и довольно быстро потеснил вифинцев из захваченных ими провинций, ясно указав союзнику на его место. Галаты сразу поняли, в чем дело, и подчинились, а вот каппадокийцы оказались недогадливы. Они даже стали протестовать. Тогда Митридат пригласил юного племянничка в свой лагерь, а когда тот, по глупости своей, явился, заколол юнца мечом. Вакантный престол занял сын Митридата, восьмилетний сосунок.
— Самое время, чтобы начать царствовать! — хохотал Митридат.
Теперь владения понтийского царя охватывали почти все черноморское побережье. Митридат сделался самым могущественным властелином в Азии, что пришлось не по вкусу Риму. После войны с Карфагеном римляне пристально следили за тем, чтобы поблизости от их владений не появилась вдруг держава, способная оспорить первенство у Вечного города. К тому же Каппадокия находилась под покровительством Рима. Сенат высказал недовольство бесцеремонными действиями Митридата и приказал Сулле, воевавшему в Киликии против разбойников и пиратов, разобраться с наглым царьком. Под началом Суллы была лишь горстка солдат, но тот без колебаний вторгся в Каппадокию и вытеснил оттуда Митридата, вовсе не желавшего враждовать с Римом, а потом и его зятя Тиграна, ловко втянутого понтийским царем в опасную авантюру. Сулла потребовал от Митридата освободить все занятые тем земли. Понтиец согласился.