Другая любовь. Природа человека и гомосексуальность - Лев Клейн

При всей весомости статистических обоснований, остается непонятным, приучение ли мальчика к женской социальной роли привело его к гомосексуальности или наоборот, его природная гомосексуальность привела к освоению женской половой роли. Просто гомосексуальность рано прорезалась и пока еще не пришли чисто эротические переживания, она проявилась в общем поведении, похожем на девчоночье.

А главное — даже эта связь под сомнением.

Вся эта группа объяснений натыкается на то противоречие, что у человека социально-половая роль не обязательно совпадает с его биологически-половой ориентацией, а объяснить надо именно последнюю. Каждый, у кого есть гомосексуальные знакомые, знает, что расхожий стереотип женственного и манерного «голубого», сложившийся в народе по естественной ассоциации (раз женская позиция в любви, значит…) глубоко неверен. Такие люди есть, но их ничтожный процент. Очень много гомосексуальных личностей среди людей, которые выглядят сугубо мужественными, — спортсменов, культуристов, моряков, профессиональных военных. А щуплые стеснительные юноши и пухлые женоподобные тюфяки часто обладают сугубо мужскими притязаниями в сексуальном плане. Сам же Бибер установил, что 65 % гомосексуалов не феминизированы — никаких признаков, а у 35 % такие признаки, правда, можно отметить — в движениях или в голосе, — но только 21 % обладают ими с детства, а 9 % приобрели их только во взрослом состоянии и еще у 9 % это было только в детстве, затем исчезло (Bieber 1962). Намного ли меньше таких проявлений у гетеросексуальных мужчин?

По наблюдениям Эвелин Хукер (Hooker 1957), только менее 10 % геев соответствуют стереотипу sissy («сестричка», «неженка», «маменькин сынок», «пай-мальчик»).

А многие известные гомосексуалы были в детстве типичными сорванцами — взять, например, кинорежиссера Дерика Джармена, или писателя Жене.

Кроме того, как подметил один из столпов движения «аутинг» в Америке Говард Браун (Brown 1976: 85), сам врач, все наблюдавшиеся Бибером гомосексуалы — это его, Бибера, пациенты, обратившиеся к нему за помощью, то есть явные невротики, а те «голубые», которые чувствуют себя нормально и адаптированы к среде, ни к какому врачу-сексологу и не обращались. Так что выводы Бибера об эффекте плохого отца и чересчур заботливой матери относятся не к гомосексуальности сына, а к его невротичности.

Далее, Трипп заметил, что во всех культурах мальчики обычно кучкуются с мальчиками и свое поведение моделируют скорее по сверстникам, чем по отцу. Из сверстников выбирают себе образцы для подражания, идеалы. По данным Кинзи (1948: 168, table 26), у 10-11-летних мальчиков товарищами игр являются в 72 % мальчики, в 23 % сверстники обоего пола и в 4,7 % девочки. Это достигает пика в возрасте полового созревания. При чем мальчики значительно строже друг к другу в деле соответствия принятым в их среде нормам, чем те требования, которые к ним предъявляют взрослые. Так что роль родителей сильно преувеличена (Tripp, 1976: 49–51).

Есть данные о том, что многие гомосексуалы враждебно относились как к отцу, так и к матери (Вепе 1965). Сопоставив воспитание гомо- и гетеросексуальных мужчин на большом материале, ряд исследователей пришел к выводу, что никакой существенной разницы между обеими группами в воспитании не было (Siegelman 1978; Ross and Arindell 1988).

Вообще все эти статистические подтверждения говорят только о тенденции, о вероятности, но не о четком предопределении. Плохие отношения с отцами могли сложиться именно в результате гомосексуальности сыновей и наложиться на воспоминания о детстве. Сыновья, растущие без отцовского внимания и заботы или вообще без отцов, по данным тех же и других авторов, встречаются примерно в таком же количестве и среди гетеросексуалов. Почему же эти не приобрели гомосексуальность?

Уже упомянутый Грин считает, что воздействие родителей (как отца, так и матери) несущественно, да и лечение бесполезно. Просто они такими родились, и всё.

4. Застывшее отрочество?

Еще одной разновидностью психологических объяснений является гипотеза о застывании так наз. юношеской (или подростковой) гомосексуальности (или интерсексуальности, недифференцированной гиперсексуальности). Ее высказывали уже в начале века (Moll 1899). В ее основе идея о нормальном прохождении каждого (или почти каждого) юноши через гомосексуальную стадию. По этой идее, у каждого на определенной фазе подросткового развития наступает неясная тяга к собственному полу — до возникновения тяги к противоположному полу или наряду ней. На этой стадии развития подросток может искать гомосексуальные приключения, идти на них, но ничего опасного в этом нет, вскоре это проходит. Не стоит фиксировать на этом внимание, лучше просто отвлечь его интерес к другим делам. Если же почему-то приключения оказываются крайне интересными и привлекательными, а нормальный флирт с противоположным полом затруднен, фаза затягивается и мимолетное увлечение перерастает в постоянную тягу. По этой гипотезе гомосексуальность — это продленная инфантильность.

У тяги этой к собственному полу несколько объяснений. По одному, восходящему к Фрейду, у подростков объект влечения еще вообще не определился. То есть всякий мужчина вначале бисексуален. И только потом постепенно сосредоточивает свои интересы на противоположном поле, в чем ему способствуют социокультурные нормы.

Хорошо сказал об этом Харитонов (1993: 242):

«Знаете, есть такой возраст, когда им хочется ласкаться, а как-то девушки еще нет под рукой, и он поневоле сидит в обнимку с другом или растянется у него на коленях, но это нет, не гомосексуализм. Это некуда деть свое тепло. И хочется временно облокотиться на друга. А я из этого временно больше не захотел выйти. А я в этом дивном временном страстно захотел остаться навсегда».

Впрочем, Харитонову больше импонировала мысль, что это всё-таки гомосексуальность. Свою идею он с увлечением пестовал. «Все вы — задушенные гомосексуалисты», — обращался он к гетеросексуальному большинству (Харитонов 1993: 248). О том же говорил в интервью и английский кинорежиссер Джармен. Корреспондент спрашивал его:

«— Вы думаете, все мужчины гомосексуальны?

— Да, все мужчины гомосексуальны, а какие-то из них превращаются в «натуралов» (гетеросексуальных. — Л. К.)» (Jarman 1992: 28).

По другому объяснению, более реалистичному, гомосексуальность подростков ситуационная и вынужденная. Тяга эта вырастает из их гиперсексуальности, которая в свою очередь есть результат всплеска гормональной активности растущего организма. Джулиус Лестер рассказывает о себе в рукописи «Быть мальчиком», цитируемой в книге Зилбергелда:

«Неудивительно, что мальчики говорят только о сексе. Каждую минуту мы спешим в туалет, и там он судорожно дергается, как толстый маленький червяк на рыболовном крючке. Когда мы принимаем ванну, он плавает в воде, как ленивая рыба, и Боже сохрани, чтобы притронуться к нему! Он оживает прыжком, как молния выскакивающая из-за тучи. Я хотел бы, чтобы его можно было отрезать или по крайней мере держать его спрятанным между ног… Но я был беспомощен. Он всегда был тут как тут, с собственной жизнью и собственным умом, и не имел других задач, как только причинять мне затруднения» (Zilbergeld 1978: 328–329).

Сладострастные представления рождаются из чистой физиологии, из собственных телесных ощущений. Столь ограниченный опыт толкает мальчика на воображение таких же ощущений у других мальчиков, у мужчин, и это придает им эротичность в его помыслах.

Японский писатель Юкио Мисима вспоминает о своих школьных годах.

«Мне было двенадцать лет, и я вот уже целый год страдал, — как страдает ребенок, которому досталась удивительная и непонятная игрушка.

Игрушка эта иногда вдруг набухала и всем своим видом показывала, что, если научиться с ней обращаться, возможны какие-то очень интересные игры. Но инструкции к ней не было, и всякий раз, когда игрушка выказывала желание вовлечь меня в свои забавы, я терялся. <…>

Со временем я стал прислушиваться к игрушке более спокойно, желая понять, куда она меня зовет. И тогда я обнаружил, что у нее есть свои определенные склонности, свое внутреннее устройство. Склонности эти постепенно выстраивались в единую цепочку: детские фантазии; загорелые тела юношей на пляже; пловец, которого я видел в бассейне; смуглый жених одной из моих кузин». Сладострастие вызывали у него и сцены насилия, кровь.

«При виде подобных картин игрушка немедленно оживлялась, проявляя все признаки любопытства. Возможно, точнее было бы назвать это не «любопытством», а «любовью» или, скажем, «требовательностью». Особенное впечатление произвела на него репродукция картины Гвидо Рени «Св. Себастьян».

«Когда же я увидел картину впервые, всего меня охватило просто какое-то языческое ликование. Кровь закипела в жилах, и мой орган распрямился, будто охваченный гневом. Казалось, он вот-вот лопнет от чрезмерной раздутости; на сей раз он настойчиво требовал от меня каких-то действий, клял хозяина за невежество и возмущенно задыхался. И моя рука неловко, неумело задвигалась. Тут из самых глубин моего тела стремительно поднялась некая темная, сверкающая волна. И не успел я прислушаться к новому ощущению, как волна эта разлетелась брызгами, ослепив и опьянив меня.