Птицы небесные. 1-2 части - Монах Афонский

Нам с Виктором удалось оформить несколько детских и некоторое количество взрослых художественных книг о каких-то приключениях на границе. Все эти книги были на таджикском языке. За них издательство выплачивало нам гонорар. Из общих денег мы покупали продукты и одежду. И литовцу купили обувь, которая у него износилась. Но он сам купил себе черный кожаный пиджак и черные туфли, что придало ему очень импозантный вид. Так как наш друг не мог отлучаться с работы, он всегда с затаенной грустью провожал нас в горные походы. Его любимой поговоркой были слова: «литовец рисковать не любит», которые мы переиначили: «Антон рисковать не любит», но он добродушно посмеивался.

С неразлучным Виктором летом мы прошли многие перевалы на Дарвазе и заглянули в Мунинобадские фантастического вида ущелья, отроги хребта Хазрати-Шох с их поразительными каменными столбами, которые назывались Чильдухтарон, «Сорок девушек». В этом походе, выходя к Чильдухтарону и испытывая сильный голод, я соблазнился поесть неизвестных грибов, которые оказались ядовитыми. После грибного ужина пришлось всю ночь ползать к ручью и вызывать рвоту. Только к утру немного полегчало. Мой друг отделался плохим самочувствием. Случай с грибами научил нас быстро реагировать на отравление и немедленно промывать водой желудок. Это умение пригодилось нам очень скоро. На реке работала золотодобывающая драга, к которой мы вышли совсем изголодавшиеся, так как еда давно закончилась. Хотя вход на золотой прииск был запрещен, директор, узнав, что мы голодны, отправил нас в рабочую столовую. Повар притащил из кухни кастрюлю вермишели, вперемежку с черным медвежьим мясом ужасного вида и компот. Мы поели свой обед с содроганием, так как вкус медвежьего мяса вызывал отвращение. Но, чтобы не обижать повара, горячо поблагодарили его за обед и поспешили к ручью, где нас долго выворачивало наизнанку. Только спустившись с перевала в Товиль-Дору, мы смогли купить гречневой крупы и сварили похлебку из крапивы.

Всюду, где мы устраивали привалы, утро и вечер мы старались провести в молитве. Именно молитва делала эти походы для нас такими увлекательными.

Одной из удивительных по своему горному разнообразию оказалась поездка в Фанские горы с их невероятной красотой, запавшей в душу, — могучими вершинами и уединенными Алаудинскими озерами. По пути мы заночевали в небольшом высокогорном кишлаке, где обменяли русскую шаль на отличное зеравшанское мумие. К нашему походу присоединился дантист из Москвы, дальний знакомый Виктора, в общем то, неплохой парень. Случай с собакой, сторожившей дом охотника за мумие, заставил меня насторожиться. В вечернем сумраке, поднимаясь по невысокой лестнице в дом вслед за хозяином, я заметил под лавкой лежавшего пса. С полным доверием я протянул руку под лавку, намереваясь погладить дремлющую псину. С жутким ревом пес выпрыгнул из темноты, оказавшись мне по пояс. Клыки его пасти щелкнули у самого моего лица.

— Друг, знаешь поговорку, — держись к хозяину ближе, а от зубов его собаки подальше? — обернувшись, строго выговорил мне таджик. — Даже не злой пес кусается очень больно!

Это происшествие стало своего рода прелюдией к Фанским горам. Меня давно привлекало озеро Искандеркуль, что означало озеро Александра Македонского. Войско прославленного полководца в давние времена построило крепость в Ходженте, тогда именовавшуюся Александрия Эсхата, внушительные развалины которой возвышаются по сей день на берегу Аму-Дарьи. Само озеро и окрестные горы вызывают у таджиков мистическое почитание. Необыкновенный цвет скал с безчисленными переходами цветовой гаммы привлекал взор: мы вертели головами во все стороны, пока добрались до озера.

Аквамариновая гладь Искандеркуля заставила задержать дыхание: нежный абрис сиреневых хребтов, поросших темно-зеленым редколесьем арчи, таял в благоухающей вечерней дымке. Стоя на берегу, мы с Виктором погрузились в созерцание. Мягкие очертания горных далей окутывали душу каким-то забытьем. Дантист, чтобы не мешать нам, отошел в сторону и занялся бензиновой походной горелкой. Когда мы подошли к нему, то нас ожидало разочарование: недавно купленная, она ни в какую не хотела работать. Пришлось взяться за это капризное устройство. Бензин бил в бок, обливал лицо и руки, но устойчивого пламени добиться не удалось. Сколько ни прочищал я форсунку, толку не было, а раздражения у всех — хоть отбавляй.

— Ничего не выйдет! Нужно у таджиков примус какой-нибудь попросить! — в конце концов предложил я.

Мы отправились к расположенной в отдалении кибитке. Как ни странно, примус нашелся, и его даже удалось приобрести за небольшую плату.

— А чем знаменито это озеро? — спросил Виктор пожилого таджика.

— О, этот озер сильно знаменит! Каждый ночь конь Искандера выплывает из воды! Совсем живой… Кому можно, тот видит.

Подивившись такому поверью, наша компания вернулась к палатке.

Мы занялись нашим новым примусом, который тоже оказался очень капризным. Ужин прошел в молчании. Луна взошла над горами, отразившись в озерном кристалле мерцающей дорожкой. Лошадь Македонского не выплыла, а сердце, потеряв благодушие, не подчинялось молитве. Виктор кивнул мне, чтобы я прочитал вечернее молитвенное правило. Москвич раздраженно отвернул голову в сторону.

— А ты неверующий? — мой наивный вопрос встретил неожиданное ожесточение.

— Я сознательный атеист и никогда верующим не буду! — отрезал он.

Его озлобленный выпад удивил меня:

— Почем знать? Сколько атеистов уверовало в Бога…

Моя попытка смягчить напряжение не удалась.

— Вот что, Федор, я знаю одно: есть наука, и она все объяснит без вашего Бога! Религия — это просто невежество! — огрызнулся дантист.

— Почему невежество? Святые по благодати могут знать все, что есть на земле и на небе.

— Да что они могут знать? Что происходит на Солнце или хотя бы на Луне?

— Могут, если захотят, и это откроет им Бог!

Спор накалялся.

— Тогда почему же они нам не расскажут об этом? — мой собеседник перешел на крик, злобно сверля меня глазами.

Не удержавшись, я тоже повысил голос:

— Из-за твоей науки уже и так жизни на земле нет! Все, что можно, ученые испортили и продолжают портить!

— А вы инквизицию устроили! — орал дантист, ожесточенно размахивая кулаками.

— Хватит вам, успокойтесь! Это на вас, наверное, примус так подействовал… — миролюбиво вмешался Виктор в наш спор. — Ну, допустим, инквизицию не мы устроили, а католики. Значит, эти ученые тогда уже всех достали… — поддержал он меня.

Мы с другом сидели молча, закутавшись в спальники, пораженные внезапной злобностью нашего попутчика. Луна закатилась за темную вершину. Пейзаж сразу же стал угрожающим и неприветливым. Больше мы не поднимали тему о Боге: прежней задушевности уже не было.

— Вот в компанию я попал… — буркнул наш спутник и ушел в палатку.

Не выдержав холодного ветра, Виктор ушел вслед за ним. Я постелил полиэтиленовый коврик и улегся на острых мелких камешках скального склона. Над головой вспыхивали и дрожали, словно крупные слезы, ночные созвездия. Ветер нес из ущелья пряный дух горных трав. Молитва, перемежаемая острым чувством боли из-за того, что спор опорочил что-то самое святое в душе, не давала успокоения.

— Так о Боге не говорят, — думал я. — Если Бог — это добро, то и говорить о Нем нужно по-доброму…

Под посвисты разыгравшегося ветра пришло решение никогда не говорить о Боге с запальчивостью. От этого на душе стало легче.

«Даже добрый пес кусается очень больно!» — мелькнула в голове фраза, и я уснул.

Наутро обнаружилось, что под ковриком вода замерзла в лед, застудив мне спину. Взошло яркое, в упор бьющее в лицо солнце и вернуло нам мир и спокойствие. Начались утренние сборы. Встретившись взглядом с москвичом, который вышел из палатки, мы улыбнулись друг другу: от прежнего раздражения не осталось и следа. Рябоватая поверхность озера, бледно-зеленая вблизи и густо-синяя вдали, отражая солнце, резала глаза невероятной насыщенностью цвета.

— Красота-то какая! — Виктор, протерев очки, с изумлением осматривался вокруг.

— Ради этого стоило приехать! — поддержал его дантист.

Радость вернулась в мое сердце: «Боже, достаточно всего лишь изменить отношение к людям — и снова жизнь прекрасна!»

Возвращались мы с Фанских гор друзьями.

Обаяние этого горного края оставило в душе чувство соприкосновения с трогательной и нежной красотой этих сказочных мест и ощущение важности обретенного опыта. Любой разговор о вере должен быть молитвой, а не спором. Много лет спустя, разговорившись с одним опытным гидом, я услышал признание: «Сколько гор по белу свету объездил, а лучше Фанских гор ничего не нашел!» С ним невозможно было не согласиться.