Лондон: биография - Питер Акройд

Мошенников-торговцев, как правило, ставили к позорному столбу. Здесь они оказывались буквально лицом к лицу с теми, кого обманули. Осужденного в шутовском колпаке сажали на лошадь задом наперед и везли на площадь; иногда перед ним двигались музыканты с трубами и дудками. По прибытии на место — один позорный столб находился на Чипсайде, другой на Корнхилле — недоброкачественные товары, обманом проданные покупателям, сжигались на глазах у мошенника. Если он был повинен в подделке, ему на шею вешали фальшивые монеты или кости. На груди у уличенного лгуна болтался оселок, как бы намекающий на его «отточенный» язык. Время стояния у позорного столба было строго определенным. За распространение ложных слухов о том, что иностранных купцов наделят теми же правами, что и коренных лондонцев, — один час. За продажу посуды из дешевых металлов под видом серебряной — два часа. За продажу тухлых ломтиков вареного угря — один час. Но мера страданий и унижения, выпадавших на долю осужденного, определялась не только продолжительностью наказания. Предстать перед соседями и товарищами по профессии в таком виде было настоящим позором для любого жителя Лондона. Вдобавок это могло быть и опасно. Многие зрители запасались гнилыми фруктами, тухлой рыбой и экскрементами, а жуликов, вызывавших наибольшее раздражение, порой забивали насмерть палками и камнями. Свидетельством консерватизма или суровости лондонцев может служить тот факт, что позорный столб не был отменен вплоть до лета 1837 года.

Среди прочих городских зрелищ можно было увидеть насаженные на кол головы бунтовщиков. Над главными воротами Лондонского моста торчали железные колья, на которых красовались останки казненных; на большинстве иллюстраций изображены пять или шесть таких memento mori, хотя остается неясным, превышал ли спрос предложение. В 1661 году один немецкий путешественник насчитал девятнадцать или двадцать отрубленных голов; это позволяет сделать вывод о том, что внутренние конфликты в ту бурную эпоху были плодотворны по крайней мере в одном отношении.

В следующем столетии головы переселились на Темпл-бар[59]; здесь «местные жители стали промышлять тем, что за полпенни давали желающим поглядеть в подзорную трубу»; на головы можно было посмотреть и в телескоп, установленный на Лестер-филдс, и это говорит о том, что они действительно были туристской достопримечательностью. Сами горожане, очевидно, привыкли к этим устрашающим свидетельствам неотвратимости наказания и, по замечанию Алефа, обращали на них внимание «только после очередной казни — тогда любопытные прохожие порой останавливались и спрашивали: „А это чья голова?“».

В конце 1760-х Оливер Голдсмит прогуливался по Уголку поэтов[60] в обществе Сэмюэла Джонсона, который, разглядывая памятники на могилах великих литераторов, пробормотал: «Forsitan et nostrum nomen miscebitur istis» («Возможно, и наши имена появятся здесь»). Но когда они дошли до Темпл-бара и увидели головы, Голдсмит остановил Джонсона «и лукаво шепнул: „Forsitan et nostrum nomen miscebitur istis“».

Во время одной памятной бури в марте 1772 году две головы казненных якобитов упали наземь. Миссис Блэк, жена редактора «Морнинг кроникл», вспоминала, как «завопили женщины, когда они упали; даже мужчины и те закричали. Одна женщина рядом со мной потеряла сознание». Тридцать лет спустя железные колья наконец были сняты со злосчастных ворот.

Однако вешать продолжали по-прежнему. В XV столетии повешением карались преступления восьми видов, в том числе поджог и «малая измена (убийство мужа женой)». Но тот, кто мог прочесть отрывок из Библии, известный под названием «стиха висельников» (первый стих 51-го псалма), автоматически становился монахом и поступал в распоряжение церковных властей. Таким образом, в течение двух столетий грамотность была достоинством, которое могло спасти жизнь его обладателю.

С XII века самым популярным местом проведения публичных казней был Тайберн: согласно письменным источникам, первого осужденного (Уильяма Длиннобородого) повесили здесь в 1196-м, а последнего (Джона Остена) — в 1783 году. О том, где именно стояла виселица, долго шли споры. Наиболее вероятным местом называли то Коннот-плейс, то Коннот-сквер — обе они находятся рядом с пустынной Эджуэр-роуд, чуть севернее Марбл-арч[61]. Позже было установлено, что искомое место находилось в юго-восточном углу Коннот-сквер. Один плотник вспоминал, что его дядя «убирал камни, на которые опирались стойки [виселицы]». В 1820-х, когда мостили саму площадь, был разрушен «низкий дом» на углу и найдено множество человеческих костей. Значит, иногда повешенных хоронили in situ (на месте). Во время прокладки соседних улиц и площадей в первые десятилетия XIX века были обнаружены и другие останки, а у дома на Аппер-Брайанстон-стрит, окна которого выходили на роковое место, были «необычные железные балкончики на первом и втором этажах — там обычно сидели шерифы, наблюдавшие за казнью». Кроме того, виселицу окружали деревянные скамьи, расположенные ярусами, вроде трибун на ипподроме: сюда за определенную плату пускали зрителей. Хозяйкой одной из таких трибун была широко известная «мамаша Дуглас, тайбернская пономариха».

Но конечно, еще большей известностью пользовались палачи, совершавшие публичные казни. Из тех представителей этого ремесла, чьи имена сохранила история, первым был некий Буль, которого сменил знаменитый Деррик. «Он отправится в гости к Деррику, — писал Деккер в своем „Лондонском стороже“ (1608) об одном конокраде, — и Тайберн будет местом, где он отдохнет». Существовала поговорка «надежный, как машина Деррика» — здесь подразумевалась хитроумная конструкция вроде подъемного крана, на которой можно было повесить одновременно двадцать три человека. Потом это устройство стало использоваться в более «мирных» целях, а именно для разгрузки судов в портах, и оно до сих пор носит имя знаменитого палача[62].

На смену Деррику пришел Грегори Брандон, чье имя обыгрывалось в нескольких каламбурах — среди них, в частности, были «грегорианский календарь» и «грегорианское древо» (виселица), — а этого палача, в свою очередь, сменил его сын Ричард, которому профессия отца досталась по наследству. Потом этот пост занимал Дан по прозвищу «Сквайр», а позже, в 1670-х, — пресловутый Ричард Жаке, он же Джек Кетч. Сохранилось много памфлетов и баллад, авторы которых издевались над Кетчем, например «Тайбернский призрак, или Странное падение виселицы: правдивая повесть о том, как знаменитое тройное древо близ Паддингтона было вырвано с корнем и разрушено некими злыми духами, а также плач Джека Кетча, оставшегося без работы» (1678). Виселицу называли «тройным древом», потому что она была треугольной формы, с тремя столбами. На каждой из трех соединяющих эти столбы перекладин умещалось по восемь человек, так что можно было одновременно повесить двадцать четыре преступника — на одного больше, чем на деррике.

Официальным днем казни был понедельник. Обреченных везли в открытой телеге из Ньюгейта; как правило, их сопровождала огромная бурлящая толпа. «Англичане смеются над чувствительностью представителей других наций, для которых казнь — это что-то из ряда вон выходящее — писал один путешественник-иностранец. — Тот, кого ждет виселица, тщательно бреется и облачается либо в траур, либо в свадебный наряд… Девушки иногда надевают белые платья с роскошными шелковыми шарфами и берут с собой корзины, полные цветов и апельсинов, чтобы разбрасывать их по дороге на эшафот». Таким образом, шествие к Тайберну превращалось в праздничную демонстрацию. У известных лондонских преступников было принято надевать на шляпу белую кокарду в знак торжества или насмешки; порой она также символизировала их невиновность. Самые знаменитые или любящие порисоваться смертники получали бутоньерку из рук «сестрицы» — проститутки, стоявшей перед церковью Гроба Господня напротив тюрьмы.

Процессия двигалась по Сноу-хиллу, через Холборнский мост, по Холборн-хиллу и самому Холборну. Народ приветствовал приговоренных восторженными кличами или проклятиями, а рядом с ними всегда ехали верхом стражники, сдерживающие толпу. Фердинанд де Соссюр отмечает в своей книге «Англия: взгляд иностранца», что многие преступники в XVIII веке, «отправляясь на эшафот, казались абсолютно беспечными, а некоторые, самые закоснелые, напивались допьяна и высмеивали тех, кто вздумал каяться». У церкви Сент-Джайлс-ин-де-филдс обреченным, согласно принятому ритуалу, давали кувшин с элем. Они утоляли жажду, после чего процессия возобновляла движение — по Броуд-Сент-Джайлс на Оксфорд-стрит, а оттуда в Тайберн.

Повозка останавливалась прямо перед виселицей. Там смертников переводили на специальную телегу, имевшую вид запряженной конями платформы, и подгоняли ее под «тройное древо». Затем приговоренным надевали на шею веревки, понукали коней и оставляли преступников болтаться в воздухе, пока те не расставались с жизнью. В эти минуты друзья и родственники порой «дергали повешенных за ноги, чтобы они скорее умерли и не мучились».