Главный бой - Юрий Никитин

— Ты настолько дик?

Леся проворчала в захлопнувшуюся калитку:

— Грубые тут какие-то…

— Да нет, — ответил Добрыня. — Здесь не любят праздных вопросов. Он понимал, что я знаю, где корчма.

Она удивилась:

— Знаешь?

— Конечно.

— Где?

Он усмехнулся:

— Как всегда, на перекрестье дорог.

Леся застыла в седле настороженная, пальцы безотчетно щупали рукоять ножа на поясе. От тяжелых стен если и веет надежностью, то не для нее, выросшей в широком вольном поле. Ее угнетает даже лес, а эти каменные громады так и вообще…

По узким улочкам уже сновали тележки хлебопеков, что развозили испеченный ночью хлеб. На рынок потянулись подводы с битой дичью, рыбой, корзинами с ягодами.

На двух гигантов на огромных конях посматривали с вялым интересом. Леся решила, что женщины в мужской одежде здесь не в диковинку. Вскоре пошли нескончаемые ряды лавочек и крохотных рынков на каждом перекрестке. Добрыня высматривал корчму, находил, хмурился и понукал коня двигаться дальше.

Так проехали почти весь город, показалась городская стена, массивные врата открыты, стража дремлет, на подводы и путников не ведет и глазом.

Добрыня остановил коня. У входа в последнюю корчму танцевала полуголая женщина. Порыв ветра донес запах вина, растопленного воска, сосновой смолы, пота. Редкие поутру прохожие даже не оглядывались, спешили кто на рынок, кто на работу.

— Ладно, — сказал Добрыня. Леся ощутила в голосе витязя поражение. — Заглянем сюда. Остальные не лучше…

Они набросили поводья на крюки у коновязи. Добрыня метнул монетку мальчишке, остановился посмотреть, сколько тот сыпет в кормушку зерна, поднялся на крыльцо. Леся шла следом шаг в шаг, морщилась и старалась не смотреть под ноги. Ступеньки забрызганы блевотиной и кровью. Сильный запах мочи выворачивает ноздри.

Помещение оказалось заполнено разреженным дымом. В потолке широкая дыра, но дым выходил нехотя, плавал под сводами широкими кольцами, оседал черными лохмами на паутине. А сами пауки, огромные как воробьи, черные и лохматые, неслышно скользили по таким же толстым мохнатым нитям.

Посреди корчмы жарилась на огромном вертеле туша быка. Жар от красных углей заставил отодвинуться вместе со столами даже самых стойких, уже упившихся, а то и упавших под стол.

Вместо воздуха туман из дыма, чада и удушливого запаха горящего рыбьего жира: здесь его пользовали в светильниках вместо привычного бараньего или свиного.

Люди ели руками, будь то мясо или каша. Лица многих изуродованы шрамами, а у некоторых даже с выжженными клеймами. А у кого клейма не заметно, то лишь потому, что длинные волосы и бороды прятали все, кроме сразу насторожившихся глаз.

Добрыня провел Лесю к свободному столу. Горка грязной посуды, на столешнице потеки пролитого супа. Леся замерла в отвращении, Добрыня взял стол за край, перевернул. Посуда с грохотом ссыпалась на пол. Глиняные тарелки и кувшины разлетелись на черепки.

На шум примчался хозяин с двумя огромными помощниками. Не глядя в их сторону, Добрыня бросил на стол пару золотых монет:

— Вытереть стол досуха. Я не знаю, есть ли у вас хорошее мясо или рыба… но тащите все, что можно есть человеку, а не скоту!

За спиной Добрыни послышался ропот. Хозяин схватил монеты, попробовал на зуб одну за другой, кивнул помощникам:

— Быстро! Стол вытереть, принести скатерть, подать того гуся, что готовили для управителя… Быстрее, говорю!

Помощники умчались, а Добрыня бросил на стол еще золотую монету:

— А это за быстрое и правильное решение.

Монета быстро исчезла в громадной лапе. Леся решилась наконец сесть, обнаружила, что лавка под ней уже совсем другая, чистая, с удобной резной спинкой.

Когда от гуся осталось меньше половины, даже Леся стала есть медленнее, начала копировать манеры Добрыни, искоса посматривала, как он красиво пользуется ножом, как без шума добывает сладкий мозг из самых толстых костей.

Как ни был занят гусем, Добрыня заметил, как в помещение быстро вошел, почти вбежал, человек в темной дорожной одежде. Волосы наполовину блестели серебром, но сухое волевое лицо на взгляд Добрыни говорило ясно, что сил еще с избытком, человек готов драться, падать под ударами, но подниматься снова. Шрамы уходили с лица на шею, еще Добрыня заметил цепкий взгляд, а также дикий страх в темных глазах.

Двигался он быстро, Леся не успела и глазом моргнуть, как оказался возле их стола:

— Позвольте сесть с вами?..

Добрыня слегка помедлил с ответом. Вошедший весь в дорожной пыли с головы до ног. Сапоги покрыты грязью, словно мчался по росе, а потом через пыль, снова по росе, а затем собрал всю пыль по дороге в корчму.

— Буковинец? — спросил он. — Узнаю буковинцев по темным плащам с желтым подбоем. Ладно садись, только сильно руками не размахивай. Долгая дорога, да? И быстрая?

Человек рухнул на скамью. Леся услышала скрип костей, словно этот буковинец много дней не покидал седла, затем бежал без коня, задница отвыкла от прямой доски.

— Очень быстрая, — ответил он хрипло. — Очень!

— Кто гонится?

Буковинец коротко взглянул на Добрыню, Лесю, махнул хозяину, только тогда обронил лишь одно слово, от которого даже у Леси мороз пошел по коже, а Добрыня вовсе переменился в лице:

— Смерть.

После паузы Добрыня поинтересовался очень ровным, как замерзшее озеро, голосом:

— Смерть — это как?.. Кровники?.. Наемные?..

На стол опустились хлеб и кружка с пивом. Похоже, хозяин не доверял тем, кто пришел, не отряхнув на крыльце пыль.

Человек жадно осушил кружку, глаза скользнули по лицу Добрыни, задержались на шраме вдоль скулы, прошлись по морщинкам у глаз.

— Ты ведь повидал свет? Повидал, вижу… А если скажу, что сама Смерть?..

Леся видела, как рука Добрыни дрогнула. Вино слегка плеснуло мимо кубка, но Добрыня тут же красиво изогнул брови, спросил беспечно:

— И в каком виде?

Человек сказал мрачно:

— Не знаю.

— Ого! А почему решил, что Смерть по пятам?

— Да так, — ответил буковинец. — Решил. Если предсказано волхвом, который никогда еще не ошибался, что смерть настигнет завтра на рассвете, кто бы не поверил?

Добрыня согласился негромко:

— Я бы поверил.

Буковинец жадно отпил, ухватил ломоть хлеба. Ел он быстро, как волк, уши подрагивали, а глаза косились в сторону входной двери.

— Вот и я… задергался! Во мне жизни еще на пятерых… Мне еще рано под дерновое одеяльце. Я, понимаешь, перебрал все способы, как можно отвертеться от Смерти. Ну, всякие там россказни, что Смерть приходит и становится у головы, а если кровать повернуть так, чтобы она оказалась у ног, то не заберет… Брехня наверняка, но и это попробовать можно. Но пока я просто бегу, бегу. Авось не найдет, куда я унесся. У меня еще пара серебряных монет, останусь здесь на ночь, столяр вытешет мне постель, чтобы поворачивалась… Вдруг да тоже сумею? Попытка не пытка…