Кто хоть раз хлебнул тюремной баланды... - Ханс Фаллада

Среди шести священников был один знакомый Куфальта, католический священник, которому Куфальт в тюрьме убирал алтарь, старый, строгих правил человек. Куфальт иногда спорил с ним, пожалуй, священник давал ему почувствовать, что чиновники навязали ему «лютеранина» для такой работы.

И все-таки теперь, когда Куфальт, размышляя, шел по улице, священник казался ему неплохим человеком. Он старался для своих заключенных, пусть кричал и бранился, но всегда заботился о них.

Может, он позаботится о Куфальте?

Куфальт принимает быстрое решение: после этого проклятого Шалойя он сейчас же, немедленно пойдет к священнику.

Его встретила монашенка или существо, похожее на нее, он почти не видит ее белого лица, скрытого под большим капюшоном. Куфальту пришлось долго ждать. Он стоит в передней, в доме совсем тихо. Он долго стоит, но терять ему нечего, совершенно нечего терять.

Наконец появляется священник. Высокий крепкий мужчина медленно приближается к нему, тихо спрашивает, что ему нужно. Он не узнает Куфальта, и Куфальту приходится напомнить ему о тюрьме.

— Ах, да, — произносит священник, силясь вспомнить. — Но теперь вы выглядите совершенно по-другому. Очень прилично.

— Другая одежда, — замечает Куфальт.

— Да, конечно, — произносит священник. — Одежда другая, да.

Он продолжает говорить медленно и тихо, наверное, он из крестьян, откуда-то с севера, там они все такие тихие и крепкие.

— Чем я сейчас могу быть вам полезен?

Куфальт рассказывает ему, священник слушает, один раз даже задает вопрос. Куфальт видит, что тот понимает, каково человеку в его шкуре.

Наконец священник коротко произносит:

— Я дам вам письмо к управляющему кожевенного завода. Не обещаю, что письмо поможет. Но я дам вам его.

Он садится и пишет, неожиданно смотрит вверх, спрашивает:

— А вы не нашей веры?

Куфальт хочет солгать, но все-таки тихо признается:

— Нет.

— Хорошо, — произносит священник, продолжая писать.

— Итак, идите немедленно, — говорит он затем. — Сейчас этот господин придет домой обедать. — Он качает головой. — Но не надейтесь, — произносит он. — Есть гораздо более страшная нищета. Вы еще при деньгах?

— Да, — отвечает Куфальт.

— А одежда?

— Да, — произносит Куфальт.

— Вот, может, вы придете еще раз, если ничего не получится. Я подумаю, подумаю…

Он протягивает Куфальту руку.

Тот отдает письмо в квартире управляющего и ждет за дверью. Сердце у него колотится, добрый старый человек, он ничего не обещал ему, но может быть, что-нибудь получится?

Возвращается горничная, она сует ему в руку деньги и говорит: «Больше не приходите». И запирает дверь.

Расстроенный, он стоит на лестнице, считает деньги, тридцать пфеннигов. Он слышит, как служанка возится на кухне, сует тридцать пфеннигов в почтовый ящик и, как только монеты, звеня, падают в ящик, быстро спускается по лестнице вниз.

Хмурый, недовольный он плетется домой. В лавке на Кенигштрассе покупает две селедки, дома есть хлеб, есть молоко, так что обед «а ля Маак» готов. Поев, можно лечь спать или не ложиться спать, как вздумается, а затем наступит радостный момент: вечер, визит к Эмилю Бруну. И может, если Эмиль Брун за неделю хорошо заработал на деревообделочной фабрике, они пойдут на танцы. Вот какие фантастические у него планы! С завернутыми в промасленную пергаментную бумагу селедками в руке Куфальт входит в свою комнатку и останавливается в дверях.

У окна сидит стройный рыжеватый человек с длинным носом и читает газету, теперь он ее складывает пополам.

— Вероятно, вы господин Куфальт? — произнес человек. — Извините, что я у вас расположился. Хозяйка не возражала.

— Ради бога, — недоумевая, произнес Куфальт.

— Дело в том, что моя фамилия Дитрих, — произнес человек, его быстрые мышиные глазки, сидевшие почти на самом носу, ласково смотрели на Куфальта.

— Куфальт, — совершенно ни к месту представился Куфальт. Он все еще не знает, кто этот визитер.

Тот это понял сразу.

— Да-да, — сказал он. — Откуда вам помнить. Ведь вы написали в редакцию «Городского и сельского вестника», что хотите работать. Что у вас трудное положение. В редакции ваше письмо обсудили, но, конечно, никто из больших людей и пальцем не шевельнет. Вот потому-то я здесь!

Он обаятельно улыбнулся, видимо считая, что и так все объяснил.

«Городской и сельский вестник» был конкурентом той самой крупной газеты, в которой Куфальт только что посетил господина Шалойя.

— Да, — с надеждой произнес Куфальт и положил копченую селедку на умывальник. — Значит, у вас есть для меня работа?

— Может быть, — произнес господин Дитрих. — Ищите и обрящете.

— А что нужно, чтобы получить эту работу?

Оба присели и ласково смотрели друг на друга.

— Знаете, — произнес господин Дитрих, наклоняясь к Куфальту так близко, что тот понял: господин Дитрих сегодня уже пил коньяк. — Знаете, я ведь тоже не работаю в штате «Городского и сельского вестника». Я человек свободный.

Куфальт подался назад, как из-за запаха, так и услышанного им.

— Но, — продолжал господин Дитрих, и в этом «но» было по меньшей мере семь «о», — у меня много дел. У меня в голове много планов.

Куфальту показалось, что он сегодня уже слышал нечто подобное, и поэтому сидел молча и выжидал.

— Во-первых, — пояснил ему господин Дитрих, мягко кладя свою руку на руку Куфальта, — во-первых, я вербую подписчиков для «Городского и сельского вестника».

Он поднял руку и внимательно посмотрел на нее. Казалось, он заметил грязь под коротко обгрызенными ногтями. Налюбовавшись на свою руку, он вторично положил ее на плечо Куфальта.

— Во-вторых, — произнес господин Дитрих, — я собираю объявления для той же газеты.

Снова движение рукой. И снова рука вернулась на руку Куфальта.

— В-третьих, — сказал господин Дитрих, — я страхую пациентов добровольной больничной кассы и взимаю с них взносы.

Рука снова взлетела в воздух и снова вернулась на прежнее место.

— В-четвертых, я собираю взносы здешнего союза трактирщиков.

Куфальт был убежден, что господин Дитрих сегодня утром уже собирал взносы у трактирщиков. Он не знал, сколько господин Дитрих пребывал в его комнате, во всяком случае комната успела проспиртоваться.

— В-пятых, — торжественно объявил господин Дитрих, — я собираю также взносы гимнастического общества «Старый дуб». В-шестых, я являюсь еще и управляющим здешнего отделения союза экономики и транспорта и выдаю все справки, которыми обычно ведает целый штат сотрудников «Среднеевропейского бюро путешествий».

Куфальт ждал, будет ли что-нибудь еще, но рука повисла в воздухе, а затем вернулась в карман господина Дитриха, где принялась звенеть мелочью.

«Во всяком случае, он не собирается одалживать у меня деньги», — решил Куфальт.

— Ваша судьба прямо-таки потрясла меня, — произнес господин Дитрих, переходя к делу. — Уверяю вас: меня она прямо-таки потрясла.

Пауза.

Собственно, Куфальту нужно было что-то сказать. Но он ничего не сказал. Внезапно господин Дитрих резко повернулся лицом к собеседнику.

— Как вы думаете, что я могу сделать для вас? — спросил он.

— Ну я не знаю, — помедлив, сказал Куфальт.

— Жалованья я вам платить не могу, — решительно произнес Дитрих. — Но у вас есть шанс.

— Вот как! — воскликнул Куфальт.

— Я вот что вам хочу сказать, — заявил господин Дитрих. — Я хочу откровенно поговорить с вами. Я вообще очень откровенный человек. Моя откровенность, — ласково улыбаясь, он посмотрел на Куфальта, не зная, однако, что сказать дальше. Но тут ему пришла в голову мысль. — Знаете что, — произнес он. — Здесь за углом у трактирщика Ленке заведение. Позвольте мне пригласить вас на кружку пива и рюмочку водки? Там можно потолковать по душам.

Куфальт секунду помедлил, а потом отказался:

— Я никогда не пью до обеда. Я просто не переношу этого.

— Я тоже нет, — произнес господин Дитрих. — Но понимаете, будучи казначеем союза трактирщиков…

Куфальт погрузился в молчание. Господин Дитрих поерзал, недовольно взглянул на свою сигару и затем, как бы обращаясь к сигаре, сказал:

— Вы должны прийти к какому-то решению.

— Да, — вежливо заметил Куфальт.

И тут господин Дитрих встрепенулся.

— Знаете что, дорогой господин Куфальт, — воскликнул он, — В конце концов вы меня не знаете, кроме того, я сегодня уже выпил немного коньяку. Приходите завтра в двенадцать в редакцию. Там сидит наш самый главный начальник, Фреезе, он вам скажет, что я за человек. Кроме того, я передам вам за известный процент право на кассовый сбор у всех союзов и союза трактирщиков. Вы можете также собирать объявления и вербовать подписчиков, а если вы будете делать для меня еще какую-нибудь работу, то я буду платить вам за нее отдельно. Что вы думаете по этому поводу?