Единственный крест - Виктор Лихачев

— Вадим, о каком сгущении красок можно говорить после убийства родителей Лизоньки? — возразила ему Толстикова.

— Сдаюсь.

— Слушай, Глазунов, зачем ты сбиваешь людей своими дурацкими вопросами? — начала заводиться Галина.

— Почему дурацкими? — обиделась ее вторая половина.

— Да потому, что всем давно понятно: Лизу в тюрьму упрятали, а он — «сгущаете краски»!

— Ребята, не ссорьтесь, — примирительно произнес Сидорин, — лучше скажите, на чем я остановился?

— На том, что в твоей квартире, кроме картины, нашли бы что-нибудь еще, — подсказала Лиза.

— Точно. Когда мы вернулись от Слонимского, стало понятно, что в квартиру пытались залезть, но у них ничего не получилось. Не спрашивайте, пожалуйста, о подробностях. Понятно — и все. Похоже, нынешняя осень — не самая удачное время для Львовского. Это обнадеживает. И, тем не менее, пора перехватывать инициативу в свои руки. Ждать дальше вряд ли стоит, тем паче, что нам задумки Георгия Александровича дорого обходятся… Еще до похода на дачу Слонимского я зашел в детскую библиотеку и взял вот это, — с этими словами Сидорин извлек из пакета, стоявшего рядом с ним, небольшую книгу. — Не сомневаюсь, когда-нибудь ее читали все. «Золотой ключик или приключения Буратино» Алексея Николаевича Толстого.

— Читали, в далеком детстве, — ответила за всех Братищева. — Ты извини меня, Асинкрит, но тебе не кажется все это несколько странным?

— Кажется, но только на первый взгляд. Мы имеем дело с любопытным типом. Люди для него — куклы, марионетки, а он — нет, не кукольник, берем выше — вершитель судеб на отведенном ему участке суши. Демиург. Я понимаю твой скепсис, но ошибка Лизы была скорее тактическая…

— Что ты имеешь в виду?

— Персоналии были угаданы не правильно. Стратегия же определена верно. В новой сказке Львовского место лисе и коту нашлось, но кто они — мы пока не знаем. Точнее, вы не знаете, — неожиданно улыбнувшись, произнес Сидорин.

— А ты знаешь? — не без ехидства спросила Толстикова. — И на чью дачу мы сейчас поедем?

— Мы поедем в музей, дорогая. К черепахе Тортиле. Видишь ли, нам пришлось столкнуться с человеком, для которого не существует мелочей. В вашем разговоре слово «Тортила» не было произнесено, но в сказке Толстого она, то бишь черепаха — персонаж ключевой. — И вдруг он опять заулыбался:

— Львовский назвал меня деревянным человеком. Не будем спорить, деревянный, так деревянный. И, исходя из этого, глядя на книгу глазами папы Карло, я стал читать «Золотой ключик» И понял: мы имеем дело с настоящим кудесником. Толстой, Бажов, Родари, братья Гримм и Шарль Пьеро — отдыхают!

— Асинкрит, пожалуйста, постой! — взмолилась Братищева, — можно я?

— Нужно!

— Каморка папы Карло — это квартира, в которой ты обитаешь. Картина Богданова — золотой ключик…

— Умница! Но я же сказал: Толстой рядом не стоял.

— Что ты имеешь в виду? — спросила Братищева.

— В сказке, сочиненной Львовским золотой ключик несет двойную нагрузку. Это — и картина, и Елизавета Михайловна.

— Я? — удивилась Лиза.

— А разве Мальвина не была тем самым «призом», за который боролись герои книги?

— Кажется, поняла, — Братищева от нетерпения словно ученица подняла руку, прося снова дать ей слово, — каморка-ключик… ключик пока вне жилища Буратино. Похищают ключик, то есть похищают и картину. И Алиса… нет, что-то не сходится.

— Все сходится, Любочка, — ответила за Сидорина Лиза, — ты просто забыла: я в телефонном разговоре назвала Карабасом Барабасом Исаева, а Львовского — Дуремаром.

— Картину-ключик похитили кот и лиса — здесь Лиза угадала, — продолжил Сидорин, — и, как бы это было замечательно, окажись ключик у безмозглого Буратино.

— Но безмозглый меняет в каморке дверь, — тихо, словно очнувшись, произнесла Галина. — И Рыбкин не захотел быть пиявкой для Дуремара… Но, Асинкрит, на что рассчитывал Львовский дальше?

— На свое окончательное торжество. Лизе оставалось признать Дуремара Демиургом, а уж он вытянул бы счастливый билет и для нее, и для меня.

— Считаешь, ты мог рассчитывать на его великодушие?

— Если бы Лиза попросила, то да. А куда нам деваться? Убийство заслуженного человека, кража особо ценного имущества… Психушка — вот мой счастливый билет. Что же касается Лизы…

— Асинкрит, давай лучше вернемся к «Золотому ключику», — предложила Толстикова.

— Согласен, — ответил Сидорин и открыл книгу.

— Итак, страница шестидесятая. Кто читал книгу раньше — потерпите, кто услышит эти строки впервые, наслаждайтесь. «Все мальчики и девочки напились молока, спят в теплых кроватках, один я сижу на мокром листе. Дайте поесть чего-нибудь, лягушки.

Лягушки, как известно, очень хладнокровны. Но напрасно думать, что у них нет сердца. Когда Буратино, мелко стуча зубами, начал рассказывать про свои несчастные приключения, лягушки одна за другой подскочили, мелькнули задними ногами и нырнули на дно пруда. Они принесли оттуда дохлого жука, стрекозиное крылышко, кусочек тины, зернышко рыбьей икры и несколько гнилых корешков. Буратино понюхал, попробовал лягушиное угощенье…

— Меня стошнило, — сказал он, — какая гадость!..»

— Постой, Асик, я не понимаю…

— Да, Вадим.

— А в этой сказке… лягушки, кто они?

— Лягушки.

— Я понимаю. А в иносказательном смысле.

— Мне кажется, это работники музея, — ответила за Сидорина Галина. Все рассмеялись.

— Может быть, — согласился Асинкрит. — Или работники милиции — на лицо ужасные, добрые внутри. Продолжаю: «Тогда лягушки опять все враз! — бултыхнулись в воду…

Зеленая ряска на поверхности пруда заколебалась, и появилась большая страшная змеиная голова. Она поплыла к листу, где сидел Буратино. У него дыбом встала кисточка на колпаке. Он едва не свалился в воду от страха.

Но это была не змея. Это была никому не страшная, пожилая черепаха Тортила с подслеповатыми глазами.

— Ах ты, безмозглый, доверчивый мальчишка с коротенькими мыслями! — сказала Тортила. — Сидеть бы тебе дома да прилежно учиться! Занесло тебя в Страну Дураков!

— Так я же хотел же добыть побольше золотых монет для папы Карло… Я очччень хороший, благоразумный мальчик.

Деньги твои украли кот и лиса, — сказала черепаха. — Они пробегали мимо пруда, остановились попить, и я слышала, как они хвастались, что выкопали твои деньги, и как подрались из-за них… Ох ты, безмозглый, доверчивый дурачок с коротенькими мыслями!..

— Не ругаться надо, — проворчал Буратино, — тут помочь надо человеку… Что я теперь буду делать? Ой-ой-ой… Как я вернусь к папе Карло? Ай-ай-ай!..

Он тер кулаками глаза и хныкал так жалобно, что лягушки вдруг все враз вздохнули:

— Ух-ух… Тортила, помоги человеку.

Черепаха долго глядела на луну, что-то вспоминала…

— Однажды я вот так же помогла одному человеку, а он потом из моей бабушки и моего дедушки наделал черепаховых гребенок, — сказала она. И опять долго глядела на лужу. — Что ж, посиди тут, человечек, а я поползаю по дну, — может быть, найду одну полезную вещицу.

Она втянула змеиную голову и медленно опустилась под воду. Лягушки прошептали:

— Черепаха Тортила знает великую тайну.

Прошло долгое-долгое время. Луна уже клонилась за холмы… Снова заколебалась зеленая ряска, появилась черепаха, держа во рту маленький золотой ключик.

Она положила его на лист у ног Буратино.

— Безмозглый, доверчивый дурачок с коротенькими мыслями, — сказала Тортила, — не горюй, что лиса и кот украли у тебя золотые монеты. Я даю тебе этот ключик…» Пожалуй, хватит.

— Нет, не может быть! — воскликнула Лиза.

— В этой жизни может быть все, — грустно произнес Сидорин. — Догадалась?

— Милица Васильевна Сечкина?! Нет, это абсолютно честнейший и порядочнейший человек. Я ручаюсь за нее. Асинкрит, ты ошибаешься.

Никто из присутствующих, кроме Толстиковой и Сидорина не знал, кто такая Сечкина, а потому все посмотрели на Лизу. Она же смотрела на Асинкрита, будто желала услышать от него опровержение собственных догадок.

— Асинкрит, здесь что-то не то! Не могла Милица Васильевна быть замешана в этом грязном деле.

— Ты все-таки бестолочь, Алиса.

— Благодарю покорно.

— Извини, конечно, но я же сказал: слушай внимательно. Пруд, черепаха… В сказке у Тортилы только голова страшная, а душа добрая. У черепахи ключик, понимаешь?

— Картина в музее? — ахнула Братищева.

— Правильно. В кабинете Сечкиной.

— Ребята, дорогие, — голос Глазуновой был весом, — хватит загадок. Вопрос первый: кто такая Сечкина?

— Наш старейший сотрудник, — ответила Лиза. — Божий одуванчик. Милейший человек, интеллигент не знаю в каком поколении. Работает реставратором. Сидит в своей комнате и возвращает к жизни старые картины. Сейчас кропит над Моравовым — его нам передали из одного районного краеведческого музея в плачевном состоянии… Нет, она в этом деле не могла быть замешанной…