Последний мятеж - Сергей Щепетов

— А скажи, Свен… Что это Лютя тебя так странно вопрошал? Там, в доме, помнишь? Ведь почти грозил даже?

— То и вопрошал: уж срок в полюдье с Домлатом идти, а я от доли отказался и увел воев своих. Пошел от греха подальше — рано мне, кажись, на костер-то. Только Люте тот грех неведом пока.

— Великий грех?

— Да так, с маково зернышко. Уговорил-таки меня Домлат-наследник поторопить родителя своего владычливого. И то сказать: зажился Фрастен-то.

— И ты… убил князя, которому дал клятву верно служить?

— А что клятва? Видал я, как людишки Микланда живут — ни богов наших не ведают, ни клятв.

— Ты ушел потому, что Домлат мог тебя убить? Убить за то, что ты знаешь причину смерти его отца?

— А на что я ему живой-то? — кивнул воевода. — Ладно, вон деды идут — далее толковать будем.

— Слушай, Свен, зачем тебе это? Ты же и так можешь делать с ними что хочешь!

— Экий ты! Не разумеешь? Уйти нам надо отсель подалее. Только не поднять нам смердов поперек их воли. Их, сиволапых, хоть пори, хоть живьем вари, а с места не тронутся.

— Конечно! Они же… — Вар-ка прикусил язык, боясь сболтнуть лишнее, но воевода его уже не слушал. Он поднялся и пошел к деревянному кумиру, где боязливо топтались старики.

— Ну, деды, чо удумали?

— Не гневись, Свенушка, все по воле твоей сполним! Не гневись, а?

— Толком сказывай: чо хотите?

— Эта, Свенушка… Не гневись тока… Спытать бы, а? Перун-то батюшка не осерчал бы, а?

— Во-о-на чо… Хитры же, старые! А и ладно: ща спытаем! Э! э! вы кудай-то? Тута стойте!

— Не неволь, Свенушка: шибко боязно!

— Чо, старые, портки замарали от страху? Не боись, по зиме-то батюшка громы-молни не мечет!

— Вестимо, не мечет… Тока все одно боязно: коли не громом, так молотом али топором приласкает — грозен Перун-батюшка!

— Вам-то чо? Меня ж приласкает — не вас! А и ладно, стойте там!

Воевода поправил шлем, проверил, в порядке ли оружие, расправил усы, глубоко вздохнул и опустился на колени перед кумиром. Выдержал паузу и:

— Слушай мя, Перун-батюшка! Слушай да не гневись на дите неразумное. Ныне рушу я клятву воинску, клятву воинску — князю данную. С ныне буду я лишь тебе служить, в твоей воле быть, твою честь хранить. В том клянусь тебе, Перун-батюшка, и на клятву сю свою кровь даю!

Свен подтянул рукав на левой руке, вытащил из чехла на поясе нож и аккуратно сделал надрез чуть выше запястья. Пораненную руку он протянул вперед и стал смотреть, как кровь капает на камень у основания кумира.

Старики пали на колени и, выставив прикрытые тулупами зады, ткнулись лицами в землю. Воцарилась напряженная тишина в ожидании немедленной реакции бога.

Вар-ка не первый раз присутствовал при контактах людей со своими богами. В данном случае ему, человеку постороннему, было трудно оценить весь драматизм ситуации. По-видимому, то, что сказал Свен, является если не святотатством, то все равно чем-то очень серьезным. Старички (даже глухой!) пребывают в страхе, граничащем с паникой. Воевода не очень-то верит в деревянных богов, но он настолько откровенно (нагло? бесцеремонно? оскорбительно?) бросил вызов, что и сам слегка обмер в ожидании чуда.

А что, собственно, может произойти ярким солнечным днем в конце осени? Гром не грянет — совершенно точно. Метеорит упадет? Если бы тут была взвинченная до экстаза толпа, то можно было бы ожидать какого-нибудь события — истинного или мнимого, а так…

Минута ожидания… вторая… третья… Напряжение спадает: ничего не случилось! Что и требовалось доказать?

Всхрапнул конь Свена, привязанный в стороне. Ему ответило короткое ржание. Старики подняли головы, воевода оглянулся.

Со старой гари сквозь голые кусты в рощу вошел боевой конь Люти. Он осторожно приблизился и повернулся боком, как бы показывая людям свою ношу.

Всадник не сидел в седле, а лежал, обхватив руками конскую шею. В его спине торчал топор. Крестьянский топор с темной от работы ручкой. Изо рта свисали кровавые слюни.

Лютя был мертв.

Вар-ка всегда казалось, что выражение «почернел лицом» является литературной гиперболой. Однако с воеводой именно это и случилось.

Конь изогнул шею и попытался дотянуться до грязного сапога, застрявшего в стремени. Равновесие нарушилось, и труп начал сползать вниз. Свен подошел и подхватил тело дружинника. Опустил на землю и, придерживая рукой за плечи, вытащил из раны топор. Перевернул Лютю на спину, лицом к синему небу, не скрытому голыми ветвями дубовой кроны. Поднялся с колен, повернулся к старикам. Его тонкие ноздри с густыми пучками волос трепетали, а взгляд был страшен:

— Чо, псы, возрадовались?!!

Дед Пеха поднялся с колен, поправил на голове колпак и зачастил, прижимая руки к груди и брызгая слюной из беззубого рта:

— Како ж то!.. То ж мы!.. Свенушка, мы-то, мы-то чо ж? Воля батюшки! Явил — не побрезговал! Чо ты, Свенушка? Сполним, все сполним — не гневись тока! Внял-услышал тя Перун-батюшка! Князь, истинный князь! Принял, принял батюшка слово твое, как есть — принял! С ныне мы в воле твоей — чо повелишь, все сполним, не гневись тока!

— Уймись, старый, — выдохнул Свен и отпустил черен меча, так и не заголив оружие. — То — пустое все… Прибрал бог сыночка… Сколь лет пестовал… Пока-то другой вырастет…

Вар-ка чувствовал, как старый воин стремительно уходит от мира — то ли погружается в шок, то ли просто в себя. Его хватило на короткий всплеск, чтобы рыкнуть на дедов, и… пустота.

Сзади раздалось сопение и треск ломающихся веток. Вар-ка оглянулся — через кусты напрямик ломился Николай. Свен тоже посмотрел в его сторону, но, кажется, не увидел и отвернулся. Он шагнул к терпеливо ожидавшему коню и стал вынимать из седельной сумы Лютины доспехи. Потом опустился на колени и начал обряжать мертвого. Он действовал неумело, неловко, но помощи не просил.

— Ч-черт, не успел! — с трудом переводя дыхание и вытирая пот, прошептал Николай. — Понимаешь: идет и идет, вроде и не быстро, а никак не догнать! А тут еще пожог этот — коряги торчат! Думал, сдохну…

— Тише! Это ты его?

— Ты что?! Хотя… Я бы с удовольствием! Мужик это… Он там недалеко от нас тоже деревья рубил. Меня Лютя к нему подогнал и стал над ним издеваться — спрашивать, человек он или червяк. А если он человек, то не хочет ли с ним сразиться?

— Бить начал?

— Ну да — плетью… Мужик-то в одной рубахе работал. А Лютя… Ты же знаешь: он как первую кровь увидит, уже остановиться не может.

— Представляю!

— Мужик уже и кричать перестал, только голову руками прикрывает. Честно скажу: собрался я уже Лютю того… Но не успел. Из кустов пацан выскочил — Ганька наш. Люте в ногу вцепился и орет: оставь дядьку, меня бей! Ну тот, конечно, обрадовался… Короче, пока Лютя Ганьке шею сворачивал, мужик очухался и за топор. Засадил ему в спину, а сам на землю сел и ревет. Я к нему, а он бред какой-то несет: дед, мол, накажет, не велено было! Я так ничего и не понял, но подумал, что надо хоть Лютю прибрать, чтоб нашли не сразу. Все равно найдут, но, может, успеем что-нибудь придумать. Только он как-то так раскорячился и с седла не падает. Я к нему, а конь не подпускает, уходит. Так и не догнал. А здесь что такое?

— Убил все-таки Ганьку?

— Ну… Ему же велели сидеть в землянке и носа не высовывать, а он…

— Толку-то… Лютя его там нашел, а кроме нашего деда, мальчишку никто бы в деревне не принял.

— А что это Свен там делает? Тут что, капище?

— Потом расскажу… Хотя ладно: он собрал тут — возле Перуна — старейшин и сказал им, что знает, будто крестьяне собрались уходить жить на новое место.

— Да ты что?! — изумился Николай. — А мы и не знали!

— Разумеется — мы же чужаки. Но это еще не все. Он им сказал, что отказывается служить князю Рутичу, что отныне он сам будет князем. И пойдет вместе со смердами на новое место, где его никакой Рутич не достанет.

— Во дела! Так мужики, небось, потому и бежать собрались, что их эти князья с дружинниками задолбали сверх всякой меры! А он им на хвост садится?!

— Ты дальше слушай. Старички захотели, чтобы воевода перед Перуном отрекся от старой клятвы. Ну он отрекся, и все ждут, что будет. А тут этот коняга с покойником. Понимаешь, получается, что это вроде как сам Перун его топором-то.

— А почему не Свена?

— Откуда я знаю? Может, они думают, что Перун за Свена, а Лютя не отрекся и получил топором. Они же не знают, что это его сын.

— Ничего себе!!

— Тише ты! Еще не конец…

Воевода поднял на руках одетое в доспехи тело и медленно пошел к краю рощи. Старички потихоньку двинулись за ним. Возле конструкции из бревен, накрытых ветками, Свен остановился и с натугой выговорил: