Первые леди Рима - Аннелиз Фрейзенбрук

В результате в IV веке появился маленький, но заметный класс богатых, независимых и образованных женщин, отмечаемых в христианской литературе как «невесты Христа»; они сменили преданность мужу на преданность Богу. Они изучали Библию, учили иврит (редкое достижение даже для мужчины того времени), ездили в Святую землю на Востоке, где основывали монастыри для единомышленников-аскетов, а иногда, как женщина из Галлии по имени Эгерия, оставляли дневники о своих путешествиях. Некоторые из них даже включались в церковную иерархию, назначались деканессами и могли помогать при личном наставлении верующих женщин.[833]

Представляло ли это все прогресс для женщин Римской империи? Некоторые скажут «да» — ведь законодательство Константина вкупе с движением аскетизма либерализовало жизнь христианок, освободило их от пут брака, опасностей деторождения и домашней тирании, обеспечило им возможность для путешествий, учебы и платонической дружбы с мужчинами, которые отвергали бы их прежде.[834] Другие укажут, что такие аргументы лишь повторяют клерикальную пропаганду и что аскетическая жизнь все еще была крайне наполнена ограничениями. Стереотипный образ женщин как дочерей Евы — тщеславных, фривольных и опасных — все еще превалировал в господствующем сознании, а женщины, заслужившие похвалы от все более усиливавшегося аскетического крыла христианства, воспринимались как поднявшиеся над слабостью своего пола. Женщины, ставшие образцом, — христианка начала III века Вибия Перпетуя, жертва преследований христиан Септимием Севером, и аскетичная паломница IV века Эгерия. Незадолго до мученической смерти в амфитеатре Карфагена Вибия Перпетуя записала свое видение, в котором она превратилась в мужчину и поразила своего врага — Дьявола; по словам восхвалявшего ее Иеронима, Эгерия с «мужским мужеством» победила египетскую пустыню.

В то время как жены I века, подобные Фульвии, Агриппине Старшей и Агриппине Младшей, обычно критиковались за мужское поведение, образцом для христианских женщин стало игнорирование уз темперамента, которые общественное мнение накладывало на их пол. Это делало образец христианской женщины аскетичным и противоположным традиционной римской матроне, который все еще доминировал в общественном представлении. Но когда IV век перетек в V и далее, женщина-христианка все более обнаруживала себя исключенной из традиционного римского образца.[835]

Несмотря на вызов, сделанный IV веком семейным традициям Рима, продолжение династии оставалось важной заботой императорских и аристократических родов. Образ императора и его семьи на монетах, в статуях и картинах, в общественном и частном искусстве и архитектуре оставался при Константине и его наследниках таким же вездесущим, как всегда.[836] После победы Константина над Лицинием в 324 году Елена и Фауста были возвышены со статуса nobilissimae feminae (знатнейших женщин) до ранга Август — эту честь продемонстрировали новые римские монеты в согласии с процедурой, принятой для предыдущих женщин императорской фамилии. Монета Елены изображала ее бюст с надписью, голова покрывалась повязкой, усыпанной драгоценными камнями, а реверс монеты изображал аллегорическую женскую фигуру с ребенком на руках под надписью «Securitas Reipublice» («Защита Республики»).[837] Монета Фаусты была похожа по стилю и изображала ее вместе с молодыми мужчинами, аллитеративно обозначенными как Константин II, Констанций II и Констант. Фауста и Константин имели пятерых детей — троих сыновей и двух дочерей (по имени Константина и Елена), родившихся между 316 и началом 320-х годов.[838]

Некоторые из менее официальных жестов, сделанных в честь нового императора и его семьи в провинциях, имели все низкопробные черты современного поклонения высшей власти. Например, найденный в 1992 году в деревушке Хокси в Саффолке тайник с серебром, закопанный в V веке, принес нам необычайную новинку — полую серебряную перечницу. Вращающийся диск для помола дорогой индийской специи изображал императрицу — возможно даже, саму Елену.[839]

Тем не менее имелась серьезная и заслуживающая особого внимания политическая необходимость в облагораживании Константином своей матери. Вслед за объявлением ее Августой по Риму и в других частях империи появились надписи, отмечающие ее под новым титулом. Они напоминали глядящим на ее статуи, что она жена и супруга умершего Констанция Хлора, а также мать и бабушка Константина и его отпрысков. Местные сановники, высекавшие такие надписи, обычно при статуях или дарах, демонстрировали тем самым свою поддержку Константину в его претензиях на легитимность как наследника всей империи и отрицание его потенциальных соперников — сводных братьев от брака Констанция с Феодорой.[840]

Современные эпохе скульптуры и живописные портреты Елены и ее невестки Фаусты трудно идентифицировать, несмотря на попытки сопоставить их с женщинами с панелей расписанных потолков в Трире. С того времени сохранились надписи, которые, вместе с более поздними литературными свидетельствами, говорят, что такие скульптуры существовали — например, на форуме нового столичного города ее сына, Константинополя.[841] Но панели существовали отдельно от тех статуй, и таким образом, нельзя надежно установить какой-то определенный образ; нет уверенности даже в самом знаменитом портрете, считающемся обычно ее изображением, — это голова сидящей статуи в Капитолийском музее, которой когда-то так восхищались, что она стала моделью для портрета матери Наполеона, Летисии Бонапарт, созданного великим итальянским скульптором начала XIX века Кановой; слепок его находится в коллекции Чатсворд-Хаус в Дербишире. Некоторое время скульптуру считали одним из изображений Агриппины — неудачный выбор модели для матери Наполеона, если только она не была более молодой версией; и лишь в 1960-х годах ее переопределили как изображение Елены.[842] Без сомнения, прическа Елены Капитолийской с толстой косой, обернутой вокруг головы, гораздо лучше соответствует стилю, который стал популярным у дам IV века, нежели гроздьям колечек, которыми щеголяли Агриппина Старшая и ее дочь.

Такая неопределенность в идентификации — общая беда женского портрета конца Античности, которые даже больше, чем более ранние портреты их царственных предшественниц, делают акцент на обобщении символов добродетели и гораздо меньше фокусируются на конкретной индивидуальности и физическом сходстве.[843]

Более надежные напоминания о воздействии Елены на ландшафт империи Константина включают, например, переименование ее сыном места, где, как считается, она родилась — из Дрепана в Еленополис. Это повторяет переименование Марком Аврелием города Халалы в Фаустинополис после смерти там его жены.[844] Дрепан в начале XIX века был идентифицирован британским географом полковником Уильямом Ликом как турецкая деревушка Херсек. Четкие следы связи Елены с Римом также сохранились в юго-восточном углу города — их достаточно, чтобы предположить, что это место, которое образует часть богатого района Делийского холма, стало ее основной резиденцией на время правления ее сына, несмотря на потерю Римом при Тетрархии особого значения как политического центра империи.

Через некоторое время после того, как ее сын разбил в 312 году Максенция у Мульвийского моста, Елена приобрела в Риме большое имение, fundus Laurentus, годовой доход с которого шел в пользу церкви. Это место стало центральной точкой для открытого объявления императорской семьей своей христианской идентификации и обеспечивает нас максимальным количеством свидетельств о деятельности Елены вне Святой земли как патронессы при строительстве зданий, как христианских, так и некультовых. Одна из первых римских церквей, возведенная во имя Марцеллина и Петра, была построена в ее имении. Надпись, найденная возле местной базилики Святого Креста в Иерусалиме, также сохранила для нас сообщение о том, что Елена восстановила близлежащие бани, уничтоженные пожаром, и которые в память с тех пор были известны как Termae Helenae (бани Елены).[845]

Сама базилика, одна из самых знаменитых римских христианских усыпальниц, сегодня является богатым хранилищем реликвий из жизни Елены. Она находится возле строительного комплекса, известного как Сессорианский дворец — частная императорская резиденция, примыкающая к fundus Laurentus. Кроме восстановленных бань Елены, когда-то она могла похвастать цирком, маленьким амфитеатром, садом и другими удобствами. Считалось, что Сессорианский дворец был передан в пользование Елене и служил ей домом. Сохранились лишь незначительные развалины его оригинального основания, но во время правления Константина, вероятно, в конце 320-х годов, одна из комнат во дворце была переделана в часовню, известную в те годы по-разному: как basilica Hierusalem (базилика Иерусалима) или basilica Heleniana (базилика Елены). Basilica di Santa Crose in Gerusalemme (базилика Святого Креста в Иерусалиме) является ее современной реинкарнацией, а также домом для нескольких статуй и картин, восхваляющих мать Константина. И тема этих художественных работ, и различные имена, дававшиеся зданию за многие годы, отражают известную легенду, выразившуюся в конструкции часовни: она была построена, чтобы разместить реликвию — Истинный Крест, спасенный Еленой из Иерусалима. Эта самая известная глава из жизни Елены как раз должна была начаться — но не раньше, чем семейная трагедия бросила едва укрепившуюся династию ее сына в новый и разрушительный конфликт.