В двух шагах от рая - Михаил Евстафьев

– Какие, к черту, похождения?!

– Ты что ж, целый месяц никого?..

– Не до это было.

…он так ничего и не понял…

– Значит, ты ненормальный! Чтоб я за две недели в санатории, ни на одну бабу не залез! – возмутился Женька. – Х-хэ! Да мне бы, блядь, хоть на пару дней куда улизнуть. Все чувствует! Любой запах чует. Хорошо вот к тебе отпустила, и то со скандалом. У-у-у! Сука! Паяльной лампой сжег бы! Две недели! Лафа! Какой же ты идиот! Помнишь, блондинку в Кабуле? Слушай, бля, давай в город махнем! – он взглянул на часы. – Начало первого.

– Пойдем спать, Женька. Нечего на пьяную голову баб искать.

– Растравил душу.

– Кто растравил?

– Ты! Кто?

Смерть напомнила о себе во сне, глаза слиплись, и он нащупал ее руками в кромешной тьме, словно она спала рядом, как раньше, до отъезда к маме, спала рядом Лена; смерть лежала рядом, под одним с Шарагиным одеялом, и ровно дышала; он чувствовал ее прикосновения, нежные, ласкающие, как руки любящей женщины, он даже мог поклясться, что она приняла женское обличие! все пространство пропиталось смертью, оно состояло из густой, тягучей массы, а когда он дотрагивался до нее руками, смерть превращалась в глину, и пальцы разминали ее.

В этих сновидениях о смерти обнаружил он неожиданно для себя определенное притяжение и очарование. Смерть не имела больше ничего общего с жутким видением в кабульском морге, обезображенными трупами, стеклянными глазами, в которых застыло ее отражение, как застывает в кусочке янтаря какое-нибудь древнее насекомое, не имело ничего общего с липким запахом умершего тела, который надолго впитывается в одежду и подошвы, ни имело ничего общего с сыростью земли, накрывающей и прячущей от мира людей, утративших способность дышать.

Смерть представлялась ему иначе; она умела плотно пронизывать пространство вокруг человека, она повисала в плоском небе над головой, растворялась в глубокой, мягкой пыли под ботинками, смешивалась с сухим, упрямым, назойливым ветром, прозванным «афганцем».

– Живой? – над ним стоял проснувшийся Чистяков.

Двусмысленность Женькиного вопроса не вызывала сомнений. Он спрашивал не только про похмелье, он спрашивал про боли, которые бывают по ночам, которых так опасался Олег. А ночь прошла спокойно, без приступа, и голова гудела только от выпитого накануне.

…значит он не верит мне… он так ничего и не понял…

После выкуренной натощак сигареты, Женьку как осенило:

– А чего б тебе,.бтыть, и впрямь не сходить насчет квартиры к Богданову. Не ханурикам же оставлять. У тебя награды, ранение. Замначпо подключи. В конце концов, знаешь, если с тобой что-нибудь случится, так хоть квартира семье останется. У него резерв есть, я, блядь, точно знаю, что есть!

– Посмотрим.

– Только сегодня не ходи. От тебя перегаром разит за версту. Осталось там что-нибудь? Налей. Рассол в холодильнике. Достань. Да и день сегодня плохой – понедельник. Сегодня все с головной болью проснутся. Эх, блядь, сейчас бы пивка! Если идти к Богданову, то уж лучше в среду или четверг. Ну, ты сам смотри. Чего тебя уговариваю?!

Глава девятнадцатая

ЦЕРКОВЬ

…убью гада! пристрелю, как последнюю тварь!.. зачем я пошел к

нему?!. унижался перед дерьмом!..

Трясло, как при малярии, скручивало внутри от обиды, распирало всего от гнева и ненависти. Чудом сдержался.

…собака зубами ляскает, огрызается, когда ей делают больно, когда

ее обижают, дразнят… а я промолчал…

Чуть не задушил в кабинете после того, как услышал от Богданова: «Да ты – писарюга, да что ты сделал такого, чтобы заслужить квартиру?!»

…сука! так вот откуда засада! значит, он не забыл того случая!..

Шарагин направлялся в батальон.

…возьму автомат… не знаю как, но возьму, и убью эту

сволочь!.. это из-за тебя, значит, меня психом считают! это ты слухи

по всему городку пустил, что я контуженый!..

В голове корчились последние слова Богданова:

…«Если с парашютом прыгать не можешь, зачем ты нам в ВДВ

нужен?! Тебя, старлей, сразу комиссовать надо было, а ты ко мне

насчет квартиры пришел. У меня не каждый комбат в отдельной

квартире живет! Так что, сиди у себя в штабе и не рыпайся!..»

– Товарищ старший лейтенант, разрешите обратиться? – козырнул выплывший навстречу солдат, застегивая на ходу крючок на гимнастерке.

…только тебя не хватало на мою голову, урод!..

– Слушаю вас, Антоненко.

– Товарищ старший лейтенант, это самое, понимаете…

– Ну, ну же, мямлить только не надо! – Чмошника этого он терпеть не мог, самый забитый, самый чахлый солдат в батальоне. Кожа на щеках рядового Антоненко была в порезах после бритья холодной водой.

…Антоненко никогда не умел следить за собой, грязный вечно…

образина! будто не моется, изо рта несет, говнюк…

– В следующий раз, Антоненко! – повернулся уходить Шарагин.

– …Понимаете, в общем, просить я вас хотел. Понимаете, письмо получил из дома.

– Если насчет отпуска – забудьте! Кругом!

– Товарищ старший лейтенант! Никто не поможет, кроме вас!

…а я что ж тебе, нянька?..

– Идите к комбату, товарищ солдат.

– Помогите, товарищ старший лейтенант, а я вам помогу!

– Что-о-о? – сощурил глаза Шарагин.

…оборзел, сука!..

– …Вас, товарищ старший лейтенант, комдив сгноить хочет.

– Что? Что ты сказал? Повтори! Откуда ты это взял?

…даже бойцы об этом знают… ну, Богданов!…издец тебе!..

– По дальней связи разговор про вас был.

– Какой разговор?

– Насчет вас.

– Выкладывай!

– Помогите сперва с отпуском. Кратковременный. По семейным обстоятельствам. Мне очень нужно…

…что же это такое?! солдат офицера шантажирует!.. обнаглели

«слоны»…

И вопреки всем своим правилам, Шарагин захотел заехать этому мерзавцу в челюсть. Но на аллее увидел он политработника, и почти уже было размахнувшейся рукой лишь провел себе по лбу, как бы пот вытирая.

…гляди у меня, Антоненко!..

– Я не просто так, вы не думайте, мне действительно надо! Я знаю такое, что вы никогда не узнаете нигде. Только я об этом знаю. Про полковника Богданова. Но вы должны меня отпустить домой! Мать написала, что с отцом инсульт случился, что он совсем плохой. Хотите письмо покажу? – солдат полез в карман гимнастерки. – Я уже пытался говорить с товарищем капитаном, он и письмо не захотел смотреть. Посмотрите вы. Не вру. А я вам расскажу, какой против вас Богданов заговор готовит!

– Не надо письмо. Верю. Что за заговор?

– Мне надо хотя бы на несколько дней домой смотаться. Чую, что помрет батька.

– Где родители живут?

– В Гродно.

…договорюсь с комбатом… как же не хочется говорить с комбатом…

– Хорошо, Антоненко, поговорю с комбатом. Три дня хватит?

– Четыре, товарищ старший лейтенант!

…сволочь!..

– Хорошо, постараюсь. А теперь выкладывай!

– Земляк у меня на дальней связи по вечерам сидит. На прошлой неделе Богданов с кем-то из отдела кадров в Москве говорил. О вас говорил.

– Ну, ну же! Не тяни резину!

– У вас положение очень фиговое.

– Ну-ка, давай все выкладывай! – Шарагин готов был схватить солдата за шиворот и трясти его, как Буратино.

– Вас хотят…

– Говорите, дословно!

– Дословно не могу, товарищ старший лейтенант.

– Я вам приказываю, Антоненко!

– Богданов сказал, что вы – инвалид. Что вам не место в ВДВ, что вы – псих. Сказал, что вас комиссовать надо.

– …

– Так как насчет отпуска, товарищ старший лейтенант?

– Завтра сделаем. Сейчас найду комбата и все решим.

…меня, боевого офицера! зря я тебя не задушил там в кабинете,

Богданов! и эту солдатскую сволочь задушил бы на месте! но я дал

ему слово!..

На полпути к батальону Шарагин передумал, остановился, постоял в нерешительности, развернулся, и пошел в батальон к Чистякову. Женьку он застал в оружейной комнате. Он только что заступил ответственным.

– Здорово, старина! – Женька кивнул через приоткрытую решетчатую дверь оружейки. – Погоди, я сейчас.

…здесь все оружие под замком… каждый пистолет, каждый автомат,

каждый патрон на учете… не могу же я ворваться и схватить

оружие?.. а вдруг другого такого шанса не будет?.. а что, если

Богданов даст приказ меня больше никогда ответственным не

ставить? что, если меня завтра на территорию полка не пустят?

тогда я никогда уже не доберусь до оружия… как же просто в

Афгане!.. все под рукой было!..

– Ну вот и все, старина, – на глазах Шарагина двери оружейной комнаты закрылись, Чистяков повернул замок. – Сержант! Опечатывай! Ты чего такой горем убитый? Случилось что? Аль не опохмелился сегодня?