Королева Шотландии в плену - Джин Плейди

— Значит, — сказал Норфолк, — они просят меня принять католичество.

— Сделайте это, и вы получите могущественную поддержку Испании и Рима.

Предложение было слишком заманчивым для жадного герцога. В конце концов он являлся протестантом в основном потому, что воспитывался Фоксом и перенял его убеждения. Норфолк не видел причины, почему бы ему сейчас не сменить веру?

Ридольфи потирал руки.

— Я подготовлю бумаги, которые должны быть подписаны вами и королевой Скоттов, а также другими титулованными лицами, в чьей помощи я могу быть уверен. Получив их, я отправлюсь в Брюссель и представлю их герцогу Альба; я уверен, что он согласится послать по меньшей мере восьмитысячную армию. С такой силой удача нам обеспечена.

Норфолк, изумленный открывающейся перспективой, отбросил в сторону религиозные предрассудки и торжественно поклялся, что выступит во главе мятежников, которые должны быть уверены в победе, поскольку за ними будет могущество Испании и Рима.

Ридольфи покинул дом весьма довольный. Все оказалось даже проще, чем он предполагал.

В своей брюссельской резиденции Ридольфи продолжал оставаться настроенным оптимистически. Все шло так, как он рассчитывал, и он был уверен, что к концу года ему удастся убрать Елизавету с трона Англии и поставить Марию на ее место. Он был доволен переговорами с герцогом Альба, правителем Нидерландов. Герцог, всегда ревностно относившийся к католической вере, не видел ничего сложного в английском проекте. Теперь Ридольфи предстояло ознакомить заговорщиков в Англии с результатами переговоров в Брюсселе, поэтому он написал Лесли, Норфолку и нескольким другим лицам. Оставалось только найти подходящего гонца, чтобы доставить письма в Англию, пока Ридольфи отправится в Рим к своему господину, папе.

Шарль Балье, находившийся в это время в Брюсселе, казался вполне подходящим для этой миссии человеком, и Ридольфи пригласил его в свою резиденцию. Будучи пылким сторонником Марии, Шарль Балье тотчас явился на зов.

В то время этот молодой человек был доволен своими достижениями. Он приехал во Фландрию, чтобы опубликовать в Льеже книгу епископа Росского, подтверждающую невиновность королевы Скоттов. Он превосходно справился с поручением, и теперь были уже готовы копии, которые предстояло отвезти обратно в Англию и Шотландию, где он и его друзья проследят за ее распространением.

Ридольфи рассказал пришедшему Балье о письмах, которые надо было отвезти в Англию.

— Я знаю, — сказал он, — что вы всегда были добрым другом королевы Скоттов, и по этой причине я возлагаю на вас эту опасную задачу. Письма зашифрованы шифром, который я объясню вам, так как если вам придется уничтожить их, то вы сможете передать их содержание устно. Было предпринято много попыток освободить королеву, поскольку за этим планом стоят сам папа римский и король Испании. Это их обязанность и цель — убрать Елизавету с английского трона и возвести на него Марию. Они не могут потерпеть неудачу. Но прежде всего Елизавета должна быть убита; как только это свершится, Альба с могучей армией пересечет Канал и соединится с английскими католиками. Вот суть того, что написано в этих письмах; так что, друг мой, вы понимаете, что, ввозя их в страну, где правит Елизавета, вы подвергаетесь смертельной опасности.

— Я с готовностью сделаю это ради королевы Марии и католической веры, — ответил Балье.

— Я надеюсь на это. Вот эти письма.

Балье взял их и отправился в Англию. Когда он покинул корабль в Дувре, то не заметил четырех мужчин, слонявшихся возле пристани. Радуясь, что вновь оказался на суше, он беззаботно направился к гостинице, в которой предполагал переночевать, прежде чем отправится в Лондон. Но вдруг эти четверо догнали его и окружили.

Его сердце заколотилось от страха. Грабители! И их четверо. Он не очень-то боялся за свои деньги, но он нес нечто куда более ценное.

— Чего вы от меня хотите, джентльмены?

Человек, стоявший перед ним, тихо спросил:

— Вы — Шарль Балье, только что приехавший с континента?

— Да, это я, — ответил он. — Я повторяю: чего вы хотите от меня?

— Вы арестованы, Шарль Балье.

— На каком основании?

— По подозрению в измене. Мы арестуем вас от имени нашей повелительницы, королевы Елизаветы.

— Я не понимаю.

— Поймете позже, — ответил их предводитель. Он сделал знак, и к ним приблизился человек с лошадьми, которого Балье раньше не заметил. Балье приказали сесть на коня, и ему не оставалось ничего, как повиноваться.

Они доставили Шарля Балье в Маршалсейскую тюрьму.

Сэр Фрэнсис Уолсингем был бдительным. Документы, найденные в Дамбартоне, встревожили его, Сесила, королеву и всех, кто понимал серьезность сложившейся ситуации. Было ясно, их враги-католики собираются использовать королеву Скоттов в качестве символа. В дело готовы вмешаться папа римский и король Испании, поэтому ситуация становится предельно опасной. Это уже не маленькое восстание.

Уолсингем, гордившийся созданной им системой шпионажа, радовался возможности доказать свою ценность. Он решил подвергнуть допросу всех, кто вызывал подозрения. Именно по этой причине Шарль Балье был арестован по возвращению с континента.

На столе перед Уолсингемом лежали письма, но поскольку они были зашифрованы, то казались совершенно безобидными. Как расшифровать их? В этом заключался вопрос. Возможно, что курьер интеллигентный человек, несомненно состоящий в заговоре, может расшифровать их.

Конечно, он не захочет этого сделать; но он находится в их власти, а у них имеются способы заставить узника заговорить.

Балье твердил себе, что он должен быть смелым. Они обнаружили письма, но не могут прочесть их, так как они зашифрованы. Они могут убить его, говорил он себе, но он никогда не предаст своих друзей — католиков.

Ему стало плохо от дурных предчувствий, когда его перевели из Маршалсейской тюрьмы в Тауэр. Может ли хоть один человек скользить по этим черным водам и проходить через врата изменников, чтобы ужас не охватил его душу! Каким бы храбрым ни считал себя человек, он вздрогнет.

Его камера была маленькой и холодной; сквозь железные решетки почти не проникал ни свет, ни воздух. Он говорил себе, что это его не волнует. Человек должен страдать за то, что считает правым делом.

Когда тюремщик вошел в его камеру и приказал ему следовать за ним, Балье знал, куда идет. Проходя за тюремщиком по темным коридорам, вниз по винтовым лестницам и касаясь дрожащими пальцами скользких стен, он не чувствовал ничего, кроме страха внутри себя. Он боялся не физической боли: страх рождали сомнения в собственной храбрости.

— Я никогда ничего не скажу, — повторял он. — Никогда, никогда…

Теперь он очутился в подземной камере. Он видел того, кто вел допрос; он чувствовал влажный запах реки, резкий запах уксуса. «Они используют его, — подумал он, — когда боль становится невыносимой и жертва теряет сознание. Они не позволяют человеку пребывать в этом блаженном состоянии, вновь и вновь приводя его в сознание, пока не добьются желаемого результата».

Начался допрос.

— Шарль Балье, вы привезли с собой письма из Фландрии. Кто дал вам эти письма?

— Я не могу этого сказать.

— Это глупо, Шарль Балье; но пусть будет так. Кому вы везли эти письма?

— Я не могу этого сказать.

— Что написано в этих письмах?

— Вы видели их. Вы читали их.

— Вы знаете, что они зашифрованы. Вы можете прочесть их, Шарль Балье?

— Я не могу.

— Вы скрываете. У нас есть способы заставить говорить тех, кто хранит секреты от нас.

Они подвели его к деревянному желобу; он увидел веревки, ролики; а когда они дотронулись до него грубыми руками и содрали с него одежду, то еще до того, как его положили на это сооружение, он уже предчувствовал боль в суставах.

И вот он уже лежит там, испуганный человек, безмолвно взывающий: «О, Божья Матерь, помоги мне это выдержать».

Последовали вопросы; он отрицательно качал головой. Он услышал, как вскрикнул человек, и с удивлением понял, что кричит он сам, поскольку пытка началась.

— Шарль Балье, кому предназначались эти письма?

— Я не знаю… я не могу сказать.

Боль повторилась снова, более мучительная, чем когда-либо, раздирая его конечности.

— Я ничего не знаю… Мне нечего сказать.

Все повторялось вновь и вновь… волны боли; он потерял сознание, но ненавистный уксус снова приводил его в чувство, и он вновь и вновь испытывал боль. Не надо больше… он больше не выдержит. Все его тело, его мозг кричали об этом.

Но у них не было жалости. Как долго может выдержать человек? Он не знал. Теперь имело значение только одно. Он должен был остановить эту боль.

Человек кричал: «Норфолк… Лесли…»