Оптимальный социум. На пути к интеллектуальной революции - Аркадий Юрьевич Недель

или на Филиппины, где за минимум долларов получали азиатских нимфеток, а порой просто детей малых. Западное общество ужаснулось, оно осудило Дютру и всех тех, кто пользовался его продукцией. Почему это произошло? Почему подобного Дютру никто бы не заметил, а тем более не стал бы осуждать, скажем, в эпоху Просвещения?

Мой ответ таков: дело не в самой монструозности деяний бельгийца, сколько в том, что своими занятиями он продемонстрировал читателям газет и зрителям теленовостей биологическую экспоненту их культуры. Взрослый человек не помнит свое природное прошлое, он с годами забывает свою беспомощность. Дютру напоминает ему об этом, истязая его в качестве другого ребенка. Что же до Просвещения, то такие как Дютру ему были не опасны, поскольку сама эпоха вела себя подобным образом. Зато просвещенные европейцы осудили Гийома Рейналя, бросив в огонь его «L’Histoire philosophique et politique des établissements et du commerce des Européens dans les deux Indes» (1770), где он отважился написать правду о колониальном опыте своего времени. Мучения детей, правда другого континента, были не редкостью.

Ваше предложение спросить с Фрейда за действия sexkiller’ов соблазнительно, но я все же не решаюсь ему последовать. Крафт-Эббинг описал массу случаев сексуального насилия, затем убийства жертвы, что имело место задолго до психоаналитических открытий. В конце концов, серийный убийца существовал всегда, проникнув и в литературу, и в историю (вряд ли Чикатило был большим знатоком Фрейда). Сексуальный маньяк, убивающий других, делает это из-за того, что он не в состоянии видеть в себе биологического человека. Эротическое составляющее серийных убийств, если допустить таковое, в том, что убийца всегда претендует на свою культурную сверхценность, он требует от общества признать за ним его антиприродное начало.

Мне представляется справедливой начертанная Вами «история бедствий» писателей в России от Пильняка и Замятина до Сорокина. Отличие последнего, пожалуй, в том, что его не то, чтобы осудили зазря, его попросту не поняли («идущие вместе» читатели, если предположить, что они на самом деле прочли этот текст). Прежде чем высказать свое мнение о романе, я позволю себе краткую историческую ремарку. Акция «идущих вместе» собрать книги недостойных писателей и обменять их на достойных, применяя при этом силу, не нова.

В самом начале XIX века комиссар полиции Луи-Николя Виолет занялся приблизительно тем же самым, совершая со своими подчиненными рейды по парижским книжным лавкам. Комиссар искал продукцию, которая, с точки зрения блюстителей морали эпохи, не соответствовала высокому духу их эпохи. «Идущие вместе» составили список недостойных авторов, Виолет такой список не только составил, но и распространил его среди низших и средних полицейских чинов (пробудив у последних, сам того не желая, любопытство к изящной словесности). Комиссарский список открывали имена де Сада и Андре-Робера де Неркия (ныне совсем забытого). Чуть раньше этих событий, в конце XVIII века, во французской полиции был создан особый «департамент по делам морали», откуда и проистекала инициатива полицейского надзора за литературой.

Важность создания этого департамента, как и деятельности Виолета, заключается в том, что это была первая попытка в новой истории заставить писателя нести уголовную ответственность за свою продукцию. Если согласиться с тем, что приход к власти Владимира Путина завершил третью русскую революцию в ХХ веке, как установление наполеоновской империи завершило революцию французскую, то «идущие вместе» вполне историчны, правда, сами того не подозревая.

Теперь о самом предмете спора. «Идущие вместе» обвиняют Владимира Сорокина в создании порнографического романа. По их мнению, Сорокин писатель недостойный (обмениваемый), поскольку в своем тексте он исказил историческую правду, причем исказил при помощи непотребных сцен. Исказил? Да, пожалуй, ибо скорее всего Никита Хрущев не вступал с Иосифом Сталиным в педерастическую связь. Но меня в данном случае интересует не степень искажения исторической правды, а то, почему обвинение, предъявленное писателю, является столь неадекватным его статусу, тем более принимая во внимание все им написанное. Почему бы «идущим вместе» не обвинить Сорокина, скажем, в несправедливости к русской литературе, в непочтении к классическим именам («Роман»), в недооценке роли рабочего класса («Тридцатая любовь Марины»), в пропаганде каннибализма («Пир») или, что самое простое и очевидное, в непочтении к режиму? Не секрет, что в Европе практически любой опытный писатель, сочинявший порнографическое произведение, преследовал тайные или явные политические цели. Если учесть, что Россия сейчас страна западная, во всяком случае в терминах политики, то подобное обвинение выглядело бы максимально правдоподобно.

Кто предшествовал «порнографу» Сорокину? Итальянский ренессанс, Винали сочиняет свою «La Cazzaria» (1525–1526), где в качестве персонажей действуют Хуи, Пёзды, Яйца, безошибочно прочитываемые современниками поэта как аллегорическая критика папства и епископата. Неоплатоник Пьетро Аретино публикует «Ragionamenti» (1536), выдержавшей массу изданий на английском и французском языках. В форме философского диалога – не полемизирует ли Аретино с Джордано Бруно? – старая шлюха (Нанна) объясняет молодой девице (Пиппе) секреты отношения полов. Вывод таков, что предшествующее знание и научный опыт никуда не годятся, поскольку они не могут решить загадку человеческой натуры, придуманной богами. Церковь так же беспомощна, она учит смирению и воздержанию, а людская похоть, между тем, неистребима. Нанна не видит пользы в науках, искусстве и философии; у славных мужей нет мудрости, которой ее наделила природа и которую природа спрятала у нее «между ногами». В Англии во времена Генриха VIII порнографическая сатира делает своим объектом католиков, отказывая им тем самым в праве на социальную и религиозную идентичность. В Голландии эпохи Просвещения церковь уцелела от нападок порнографов лишь потому, что занимала специфическое положение и не была связана с государством напрямую.

Во Франции, в самый пик абсолютизма, публикуются два произведения, напоминающие по жанру философские диалоги: «Школа для девочек» (1655) и «Академия женщин» (1680). В первом беседуют две кузины – Фаншон и Сюзанна – об управлении мужчинами и способах получения телесных наслаждений. Фаншон девственна, Сюзанна имеет сексуальный опыт. О политике и религии девицы почти не говорят, однако все их рассуждения никоим образом не соответствуют канону абсолютистской морали. Главная идея такова, что никакие социальные ограничения не могут подавить желание получать удовольствие. Сразу же после выхода в свет властям удалось изъять почти все экземпляры книги, после чего началось судебное разбирательство с целью обнаружения подлинного автора. Подозревались в первую очередь двое: Мишель Мийо и Жан Ланж, заплатившие издателю за публикацию. Жан Ланж получил большой тюремный срок, а Мийо подвергся символической казни, его мумию повесили на площади. В «Академии женщин» бисексуальная мать, мальчики и всякого рода брутальные типы делятся своими сексуальными тайнами и сокровенными желаниями. Как и в первой книге, здесь