Записки капитана флота - Василий Головнин

Наконец, губернатор желал знать, с которого времени мы стали помышлять об уходе нашем и каким образом мы намерены были произвести предприятие свое в действо. При сем случае господин Мур, обратясь к матросам, сказал им, чтобы они говорили правду, как перед Богом, ибо он все уже рассказал японцам.

Мы и без сего увещания не намерены были ничего скрывать, но, рассказывая японцам о всех наших сборах и намерениях, как уйти, мы тотчас узнали по выражениям господина Мура, что хотя матросам он и советовал говорить правду, как перед Богом, но сам в объявлениях своих японцам, кажется, не слишком много помнил о Боге, ибо, рассказав им все дело точно, как оно было, прибавил только безделицу, а именно, что намерение его прежде уйти с нами было притворное, ибо он давно уже заметил, что мы сбирались спастись бегством, и потому нарочно с нами согласился, чтобы, зная все наши планы, мог не допустить нас к исполнению их или открыть об оных японцам и тем оказать губернатору услугу. Что же принадлежит до него, то он вовсе положился на милость японского государя: если он велит отпустить его в Европу, то он поедет, а если нет, то будет довольным себя почитать и в Японии.

Чрез четверть часа после сего спросил нас губернатор, кто писал письмо к нему об Алексее, когда мы сбирались сами уйти, а его оставить На сие господин Мур сказал, что он писал, но, позабыв прежнее свое объявление, прибавил, что писал оное письмо, однако не по своей воле, а по моему приказанию. Это заставило и самих японцев засмеяться. Наконец, спросил губернатор, с какой целью мы ушли.

– Чтоб возвратиться в отечество, без сомнения, – отвечали мы.

– Какими средствами намерены вы были достигнуть оного?

– Завладеть на берегу лодкой и уехать с Матсмая на наши Курильские острова или на Татарский берег.

– Но разве вы не думали, что по уходе вашем тотчас будут разосланы повеления иметь караулы при всех судах?

– Мы ожидали этого, конечно, но в продолжение некоторого времени строгость караулов могла бы ослабеть, и мы успели бы исполнить свое предприятие там, где нас и не ожидали.

– Вы прежде шли по Матсмаю и в прогулках ваших могли видеть, что остров сей состоит из высоких гор, следовательно, должны были знать, что горами далеко вам уйти было невозможно. А по берегам у нас сплошь находятся селения, в которых множество людей, они не допустили бы вас идти берегом. А потому поступок ваш не походит ли на безрассудность или ребячество?

– Однако мы шесть ночей шли вдоль берега и прошли множество селений, но нас никто не остановил. Поступок наш был отчаянный, и потому японцам он может показаться безрассудным или ребяческим, но мы не так об нем думаем, положение наше все извиняло. Мы никогда не ожидали иным средством возвратиться в свое отечество, а напротив того, имели перед глазам лишь вечную неволю и смерть в заключении и потому решились на один конец: или возвратиться в Россию, а не то умереть в лесу или погибнуть в море.

– Но зачем ходить умирать в лес или в море для сего ездить? Вы и здесь могли лишить себя жизни.

– Тогда была бы верная смерть, а притом от своих рук, но, жертвуя жизнью, чтоб достигнуть своего отечества, мы могли еще с помощью Божиею успеть в своем предприятии.

– Если бы вы возвратились в Россию, то что бы вы там сказали о японцах?

– Все то, что мы здесь видели и слышали, не прибавляя и не убавляя ничего.

– Когда бы вы возвратились в Россию без Мура, то государь ваш не похвалил бы вас за то, что вы оставили одного из своих товарищей?

– Правда, если бы господин Мур был болен и по той только причине не мог нам сопутствовать, тогда поступок наш можно было бы назвать бесчеловечным, потому что мы не подождали его выздоровления, но он добровольно пожелал остаться в Японии.

– Знали ли вы, что если бы вам удалось уйти, то губернатор и многие другие чиновники должны были бы лишиться жизни?

– Мы знали, что караульные, как то и в Европе бывает, должны были бы пострадать, но не думали, чтобы японские законы были столь жестоки и осуждали на смерть людей невинных.

Тут господин Мур сказал губернатору решительным и твердым голосом, что мы точно знали об этом японском законе, ибо он сам нам сказывал об нем.

На сие мы отвечали:

– Это правда, что господин Мур сказывал нам, будто в Японии существует такой закон, но по нашему европейскому понятию о справедливости мы не верили его словам, а думали, что господин Мур выдумал сие для того, дабы отвлечь нас от нашего намерения.

Потом губернатор спросил:

– Есть ли в Европе закон, по которому пленные должны уходить?

– Именно на сие писаного закона нет, но, не дав честного слова, уходить позволительно.

Господин Мур и тут, сделав возражение, обращал ответ наш в насмешку и уверял японцев, что этого никогда не бывает. Тщетно мы приводили ему примеры, упоминая об английском генерале Бересфорде, полковнике Паке, морском капитане Сир-Сидней-Смите и о многих других чиновных особах, которые в наши уже времена уходили из плена и тем нимало себя не обесславили. Но господин Мур притворно смеялся и уверял нас в глаза, что случаев, о коих мы говорили, никогда не бывало.

Наконец, губернатор сказал нам речь, которая по изъяснению двух наших переводчиков заключала такой смысл: «Если бы вы были японцы и ушли из-под караула, то следствия для вас были бы весьма дурны, но вы иностранцы, не знающие наших законов, притом ушли вы не с тем намерением, чтобы сделать какой-нибудь вред японцам; цель ваша была единственно достигнуть своего отечества, которое всякий человек должен любить более всего на свете, и потому я доброго моего мнения об вас не переменил; впрочем, не могу ручаться, как поступок ваш будет принят правительством, однако я буду стараться в вашу пользу так точно, как и прежде, чтоб доставить вам позволение возвратиться в Россию. Теперь же, по японским законам, до решения об вас дела матросы будут помещены в настоящую тюрьму, а вы в другое место, называемое инверари»[56].

Окончив речь свою, губернатор вышел, а потом и нас вывели в прихожую. Прежде караульными при нас были императорские солдаты, но незнакомые нам лица; они были под командою того самого нарядного офицера, который нас вел. Теперь он вошел с четвертым по губернаторе чиновником, отправляющим должность уголовного судьи, по имени Накагава-Мататаро, коему и сдал нас. Потом приказал всем своим солдатам выйти вон, а в ту же секунду вошли матсмайские солдаты, прежние наши знакомые, коим Мататаро велел перевязать нас иначе: меня и господина Хлебникова таким образом, как они вяжут своих чиновников, а матросов – как простых людей. Японцы чиновников вяжут веревкой около поясницы, а руки привязывают по кистям против самых пахов так, чтобы нельзя было одной рукой коснуться до другой. Простым людям связывают руки назад – так, как в Кунашире мы были связаны.