Сиротка. В ладонях судьбы - Мари-Бернадетт Дюпюи

Скрестив руки на груди, Киона благоговейно слушала. В эту секунду она обожала Иисуса — всемогущего властителя, младенца, родившегося для спасения людей. Чистый и сильный голос Эрмины наполнял ее странным счастьем. Этот хрустальный голос сегодня соперничал с глухим ворчанием Уиатшуана. Никто не заметил этой важной детали. Ангар находился достаточно далеко от водопада, но сюда все же доносилось его шумное дыхание, словно аккомпанемент дикого оргáна, созданного самой природой, которая как будто бросала вызов представителям хрупкого человеческого рода, собравшимся у яслей.

О Иисус, о Всемогущий Властитель!Царствуй вовеки над нами…

Молодая женщина замолчала, но Жослин тут же заиграл «Нежную ночь» на своей губной гармошке. Настал черед юных актеров. Мукки немного наклонился над корзиной, где лежала кукла, и важно произнес:

— Смотрите, гости, вот наш сын Иисус!

Мари наклонила голову, затем протянула материнскую руку к целлулоидному новорожденному и погладила ему лоб. Лора решила, что Пресвятая Дева из скромности должна молчать. Акали, дрожа от волнения, подошла к ней и опустилась на колени.

— Я принес миро, — очень тихо произнесла она.

Луи сделал то же самое, сообщив, что принес в дар ладан. Мельхиор выглядел более элегантно, что было связано с личностью самой Мари-Нутты. Девочка встряхнула широкими рукавами с золотистой каймой, быстрым движением поправила красный тюрбан, грозивший сползти с ее волос, затем громко сказала:

— Я Мельхиор, я принес золото!

Стоявшие зрители начали ощущать ночной холод, но им явно нравились зрелище и уверенность маленьких актеров. Жозеф осмелился шепнуть на ухо Андреа Дамасс:

— Мадемуазель, вы заметили, как красива Мари в этом наряде?

— Просто прелесть, — не раздумывая, ответила учительница, растроганная песнями, которые только что слышала.

Тем не менее она отметила, что Жозеф стоит к ней слишком близко. При малейшем движении он касался ее. Но она не стала отстраняться. Именно в эту секунду Киона начала бегать между главными действующими лицами рождественских яслей, вполне убедительно изображавшими благоговейность. Девочка приподнимала руки, чтобы ее крылья шевелились.

— Какая прекрасная рождественская ночь! — звонким и радостным голосом произнесла она. — Слава Господу, слава!

От избытка чувств она погладила шею пони и почесала морду коровы. Среди присутствующих пробежал сдержанный смешок. Эрмина таяла от нежности, глядя на детей, которые выглядели так трогательно. Их серьезное отношение к своим ролям было для нее настоящим бальзамом на сердце.

Шарлотта похлопала ее по плечу. Эрмина вздрогнула. Она совсем забыла про последнюю песнь!

Слава Тебе, о Воскресший Христос!За Тобой победа на века!Сияющий светом ангел спустился,Он отодвигает камень от могилы.Слава Тебе, о Воскресший Христос!За Тобой победа на Века!Смотри: это Он, Иисус,Твой Спаситель, твой Владыка, о, не сомневайся более!Возрадуйся, народ Господа,И повторяй без устали: «Христос — победитель!Слава Тебе, о Воскресший Христос!За Тобой победа на века!»

Прижавшись к Жослину, Лора самозабвенно слушала прекрасный голос своей дочери. Каждое слово находило отклик в ее душе. Она пообещала себе чаще ходить на мессу, молиться, восхвалять Бога, который осыпал такими благами ее, обычную грешницу. Когда молодая певица поклонилась, раздался шквал аплодисментов. Базиль испугался, и, если бы не Мукки, пони разнес бы хрупкую декорацию.

— Большое спасибо! — воскликнула Лора. — Спасибо, мои дорогие друзья! Спасибо, что пришли! Я так рада, что смогла представить вам наши живые ясли в честь празднования конца 1942 года! Я всем сердцем надеюсь, что скоро наступят лучшие времена. Разумеется, вы все приглашены к нам, чтобы достойно отметить это событие. Полагаю, Мирей приготовила горячего вина с корицей по рецепту нашей подруги Бадетты, почтившей нас своим присутствием по случаю Рождества.

Все взгляды устремились к молодой женщине, которая была для них иностранкой и которая, оказавшись в центре всеобщего внимания, смущенно и растерянно улыбалась. В черном берете на светло-русых волосах до плеч, одетая в элегантное габардиновое пальто, она выглядела достаточно своеобразно для Валь-Жальбера.

Облегченно вздохнув и начав вести себя более свободно, бегать, смеяться и болтать, дети принимали поздравления от гостей. Мадлен задувала свечи. Шарлотта с корзиной следовала за ней и собирала их. Незаметно некоторые свечи оказывались в карманах ее пальто.

— Завтра придем сюда и снимем шторы со стен, — сказала Эрмина, беря под руку Бадетту.

Жослин раздавал гостям керосиновые лампы.

— Так наше возвращение будет похоже на рождественское шествие, — весело сказал он. — Месье мэр, держите! Онезим, Мирен, Жозеф, мадемуазель Андреа…

Избавившись от своей фальшивой бороды, Мукки вел пони, держа его за веревку. Мари-Нутта настояла на том, чтобы сопровождать корову, тыкая ее в бок прутиком.

— Перестань мучить бедное животное, — проворчал Жозеф. — Она прекрасно знает дорогу и будет дома раньше нас.

Все двинулись друг за другом по улице Сен-Жорж. Киона шла между Лорой и Жослином. Эрмина не верила своим глазам: девочка держала за руку не только отца, но и Лору! «Это настоящее чудо! Слава богу, я не пила и это мне не снится. Мама и Киона… Они улыбаются друг другу и болтают, как две подружки!»

Бадетта заметила ее ошеломленный взгляд и, прижавшись к ней, тихо спросила:

— Что вас так удивило, Эрмина?

— Я расскажу об этом позже, Бадетта. Я едва успела поблагодарить вас за то, что приехали к нам, проделав такой путь.

— Да я ни за что не отказалась бы от такого приглашения! — весело ответила журналистка. — Рождество в городе-призраке! Согласитесь, что атмосфера этого места действительно особенная. Возможно, сейчас за нами наблюдают глаза тех, кто раньше жил здесь и умер. За всеми этими темными окнами я представляю себе лица.

— О нет, у меня от ваших слов мурашки бегут по коже!

— Мне очень жаль, моя дорогая подружка, но эти пустые, заброшенные дома совсем не внушают доверия. К счастью, ваш отец снабдил нас керосиновыми лампами! И дети создают достаточно шума, чтобы прогнать духов.

Внезапно погрустнев, Эрмина кивнула. «Может, Симон и Арман наблюдают за нами из другого мира? — задалась она вопросом. — И Тала тоже видела наше представление… И Бетти… Нет, я не могу поверить, что умершие бродят вокруг нас, как неприкаянные души, возможно завидуя, что мы продолжаем жить, вкусно есть и любить».

Она испытала облегчение, оказавшись в теплом и светлом доме Шарденов. Козырек над крыльцом украшала гирлянда электрических лампочек, что было безумием, по мнению Жослина, но безмерно радовало Лору. В гостиной возвышалась традиционная елка, украшенная золотом и серебром. Ветви сгибались под лакомствами, которые Шарлотта развесила перед уходом, не забыв в очередной раз стащить несколько штук. Она твердо решила навестить Людвига, пусть даже посреди ночи. Молодой немец обещал бодрствовать. «Он будет меня ждать! Мой возлюбленный будет меня ждать!» — молча напевала она, вне себя от радости.

Лора ликовала. Более пятнадцати человек стояли посреди гостиной, восторженно оглядываясь по сторонам. Камин был украшен еловыми ветками, перевязанными красными атласными лентами. На стенах висели гирлянды в виде звезд. В многочисленных зеркалах отражались малейшие отблески света, а из кухни доносились умопомрачительные запахи.

— Жосс, налей всем шампанского! — воскликнула хозяйка дома.

Она сняла свое тяжелое манто из чернобурки и осталась в бархатном платье темно-синего цвета и потрясающем колье из сапфиров вокруг шеи. Некоторые сочли подобное выставление напоказ своего богатства дурным вкусом, в частности Иветта Лапуэнт и мадемуазель Дамасс. «Шампанского, только и всего! — подумала учительница. — Бог мой, мадам Шарден не должна была проявлять такую расточительность и безудержность! Покупать французское шампанское в разгар войны, когда наша страна лишена самого необходимого… Интересно, откуда у нее столько денег? Я, конечно, не сетую, учитывая размер жалованья, которое она мне платит, это позволяет мне помогать родителям. Но на ее месте я вела бы себя скромнее. Черничного вина было бы вполне достаточно, или даже пива». Тем не менее она приняла бокал шампанского, который протянула ей Мирей.

«У этих Шарденов совсем нет совести, — говорила себе Иветта Лапуэнт. — Ведь они не унесут с собой в рай все свои доллары! И потом, эта мадам Лора не захотела взять моего Ламбера в свою частную школу! Где же ее пресловутое милосердие?».

Лицо Иветты приобрело недовольное выражение. Единственная дочь Озеба, бывшего тележника Валь-Жальбера во времена, когда рабочий городок еще кишел повозками с лошадьми, она сменила множество любовников, прежде чем выйти замуж за Онезима. Теперь она остепенилась и стала хорошей матерью, но все-таки от природы была завистливой и вспыльчивой.