Смерть в душе. Странная дружба - Жан-Поль Сартр

тяжелым сердцем. Братья мои, здесь надо выбирать: или вы будете стенать и рвать власы свои, причитая: почему именно со мной случилось это несчастье? Со мной, а не с моим соседом, который был многогрешным богатеем, не с политиками, которые привели мою страну на край гибели? Если вы будете рассуждать так, то вам только и остается умереть в ненависти и злобе. Или же вы сами себе скажете: мы были ничем, а теперь мы избранные страдальцы, страстотерпцы, мученики. Мы как те ниспосланные небом избранники, как те, кого Господь всегда призывал во Франции, когда она бывала на волосок от гибели…» Брюне уходит на цыпочках. Он находит Шнейдера и наборщика у стены казармы. Он говорит: «Этот знает свое дело». — «Еще бы! — отзывается наборщик. — Он обитает в двух каморках от меня, по вечерам только его и слышно, за это время он набил себе руку». Мимо проходят двое — высокий сухопарый с вытянутым черепом и пенсне на носу и маленький толстяк с высокомерно поджатыми губами. Высокий говорит мягко и степенно: «Он очень хорошо говорил. Очень просто. И он сказал именно то, что нужно». Брюне начинает смеяться: «Черт возьми!» Они делают несколько шагов. Наборщик недоверчиво смотрит на Брюне; он спрашивает: «Итак?» — «Итак? — повторяет Брюне. — Что ты думаешь об этой проповеди?» — «В ней есть и хорошее, и плохое. В каком-то смысле он работает на нас: он им объясняет, что плен не будет увеселительной прогулкой; и я полагаю, что он будет твердить об этом и дальше: это в его интересах, как и в наших. Пока эти парни будут думать, что в конце месяца они увидят свою подружку, ничего нельзя сделать». — «Да?» Наборщик слегка выпучил красивые глаза, щеки его стали серыми. Брюне продолжает: «С этой стороны все в порядке. Вы даже можете использовать его проповеди. Отводите людей в сторону и с глазу на глаз говорите им: «Слышал попа? Он сказал, что придется туго». Наборщик с тревогой спрашивает: «Так ты думаешь, все это надолго?» Брюне сурово смотрит на него: «Ты веришь в сказки?» Наборщик молчит, он глотает слюну; Брюне поворачивается к Шнейдеру и продолжает: «Хотя, с другой стороны, я не думал, что они так быстро ему поддадутся, я рассчитывал, что они захотят предугадать события. Что ж, плевать! Но его проповедь — настоящая политическая программа: Франция — старшая дочь Церкви, а Петэн — вождь французов. И это неприятно». Он бросает быстрый взгляд на наборщика: «Что о нем думают в твоем окружении?» — «Его очень любят». — «Вот как?» — «Его не в чем упрекнуть. Он делится всем, что имеет; но всегда дает это почувствовать. У него постоянно такой вид, будто он говорит тебе: я даю тебе это из любви к Богу. Лично я предпочитаю вовсе не курить, чем курить его табак; но я один такой». — «Это все, что ты о нем знаешь?» — «Но дело в том, — извиняющимся тоном говорит наборщик, — что он на месте только вечером». — «А где его носит днем?» — «Он бывает в медпункте». — «Как, теперь есть медпункт?» — «Да, в другом здании». — «Он что, санитар?» — «Нет, но он приятель майора, он играет в бридж с ним и двумя ранеными офицерами». — «Ха-ха! — смеется Брюне. — И что об этом говорят ребята?» — «Они ничего не говорят: они догадываются, но не хотят этого знать. Я узнал это от Гартизе, санитара». — «Ладно, что ж, ты им выскажешь все без обиняков; ты у них спросишь, как это получается, что попы всегда путаются с офицерами». — «Согласен». Шнейдер уже давно смотрит на них, странно улыбаясь. Он говорит: «Другое здание — это там, где фрицы». — «А!» — восклицает Брюне. Шнейдер поворачивается к наборщику; он продолжает улыбаться: «Теперь ты понимаешь, что ты должен сказать: поп бросает своих товарищей, чтобы подхалимничать перед фрицами». — «Ну, знаешь ли, — вяло говорит наборщик, — я не думаю, что он там видит много фрицев». Шнейдер с притворным нетерпением пожимает плечами: Брюне кажется, что он просто забавляется. «А вот у тебя есть право разгуливать по зданию фрицев?» — спрашивает Шнейдер у наборщика. Тот, не отвечая, пожимает плечами. Шнейдер торжествует: «Вот видишь! Мне плевать на его замыслы: может, он хочет спасти Францию. Но объективно он — французский пленный, который проводит дни с врагами. Вот о чем должны знать товарищи». Наборщик в замешательстве поворачивается к Брюне. Брюне не нравится тон Шнейдера, но ему не хочется вступать с ним в спор. Он говорит: «Действуй осторожно. Не пытайся в данный момент подорвать его авторитет. Впрочем, их здесь больше пятидесяти, тебя все равно не хватит. Изловчись сказать в разговоре, что поп думает, будто мы не скоро вернемся домой, а он это знает, потому что якшается с офицерьем и точит лясы с фрицами. Пусть ребята мало-помалу уразумеют, что поп для них — чужой. Понял?» — «Да», — говорит наборщик. — «Есть кто-нибудь из наших в комнате священника?» — «Да». — «Он смышленый?» — «Еще бы!» — «Пусть он позволит заговаривать себе зубы, пусть делает вид, что поддается, нам необходим информатор». Прислонившись к стене, он некоторое время размышляет и говорит наборщику: «Сходи за товарищами. Двумя или тремя. Новыми». Когда они остаются одни, Брюне говорит Шнейдеру: «Я бы предпочел немного подождать; через месяц-другой люди как раз созреют. Но попы слишком сильны. Если мы не начнем сейчас же, то потеряем темп. Ты по-прежнему согласен работать с нами?» — «Работать над чем?» — спрашивает Шнейдер. Брюне хмурит брови: «Я считал, что ты хотел работать с нами. Ты передумал?» — «Я не передумал, — отвечает Шнейдер. — Я просто спрашиваю тебя, над чем вы собираетесь работать?» — «Что ж, — говорит Брюне, — ты слышал попа? Он тут не одинок: через месяц будут повсюду. Более того, я не слишком удивлюсь, если фрицы подберут среди нас двух-трех Квислингов и заставят на себя работать. До войны можно было противопоставить солидные организации, партию, профсоюзы, комитет бдительности. Здесь же ничего нет. Стало быть, речь идет о том, чтобы хоть что-то воссоздать. Естественно, это часто будет сводиться к разглагольствованиям, я всегда этого очень не любил, но у нас нет выбора. Итак: обнаружить здоровые элементы, организовать их, приступить к подпольной контрпропаганде — вот ближайшие цели. Развернуть две темы: мы отказываемся признавать перемирие; демократия — единственная форма управления, которую мы можем сегодня принять. Пока не следует идти дальше: поначалу нужно быть осторожными. Я же обязуюсь найти товарищей из коммунистической