Бурят (СИ) - Номен Квинтус

— Вы не правы.

— Я прав, но это еще не конец. В городе рабочий тоже в довольство впадает: работа есть, зарплата есть, в магазинах товара все больше — и он теперь жилы рвать не желает. Получается, что и крестьяне, и рабочие ничего нового и не хотят особо — они просто не знают, чего еще желать-то. И вот партия должна им объяснить, чего же им на самом деле надо. Дать им мечту, ради достижения которой им нужно трудиться лучше и новому учиться. И помогать в учебе и труде.

— Как помогать?

— Идеями. Кружки всякие организовывать, вроде как, допустим, музыкальные или рукодельные, но в которых тем, кто в кружки эти ходит, потихоньку, ненавязчиво так, объясняют, что на самом-то деле они живут в дерьме, но если постараться, то из дерьма этого можно вылезти и… Я вот чего тут подумал: сейчас это Общество друзе воздушного флота среди молодежи довольно популярно стало…

— Оно как раз под руководством партии…

— Под неважным руководством. Разные статеечки в журнале печатает да детишек сказками кормит. Вы организуйте для молодежи, да и для взрослых тоже, кому интересно станет, летные кружки, пусть настоящие планеры строят, сами на них летать начинают. Станки-то ненужные в таких заведениях сгодятся, там же больше руками поработать придется, а мелось всякую и на допотопном станке сделать можно — при желании-то. А еще нужно тем, кто успехов каких-то в этом деле достигнет, организовать школы летчиков-любителей, на это правительство денег даст.

— Еще и самолеты понадобятся.

— И самолеты даст. Поликарпов уже разных учебных самолетов три штуки разработал, я смотрел, так пару из них даже в деревенской мастерской построить несложно будет. Моторы подходящие есть… Давайте-ка вы, Иосиф Виссарионович, этим вопросом займитесь.

— Я?

— Думаю, что летчик из вас не хуже чем из меня получиться сможет, особенно если нас в летную школу на пару лет поместить и не кормить, пока не научимся летать. Но мне такие перспективы не нравятся, так что вы просто подыщите среди большевиков людей, которые это дело поведут. Это раз, а два — подумайте и о том, чем еще народ увлечь можно. И как что-то надумаете, сразу мне и говорите: прикинем, во что идея ваша обойдется и… только вы уж сразу подумайте, кто персонально каждым делом заняться сможет. Вот это, я думаю, пока и будет важнейшей задачей партии: людей увлечь. И решить, чем именно увлекать — ну а я продолжу текущими делами заниматься: как ни крути, в с капиталистом нам воевать когда-то придется. И победит в такой войне тот, у кого промышленность, да и не только она, а вся экономика державы, окажется сильнее.

— Ну… не сказать, что я со всем, что вы сказали, согласен, но, похоже, пока выбора у меня нет.

— Ну почему? Выбор есть всегда, просто я предлагаю выбирать хорошее. А хорошее — оно всегда лучше плохого. Хоть с этим-то вы согласны?

Глава 28

Понимание «всего хорошего» Николаем Павловичем поначалу встретило сильнейшее сопротивление как в ЦК партии большевиков, так и — в значительно большей степени — в низовых ее организациях. Не самых низовых, а где-то до уровня райкомов — однако это сопротивление полностью сошло на нет уже к началу лета. Просто физически некому стало сопротивляться, хотя поначалу эти «местные большевики» даже представить не могли, что их «родная партия» будет зачищать столь интенсивно и безжалостно. Впрочем, зачисткой занимались, конечно, не обкомы какие-нибудь (обкомы тоже прилично зачистили), а МВД. А у милиции были свои счеты с «товарищами», ведь кроме министра из бывших жандармов в министерстве на разных должностях работало больше пяти сотен вполне профессионально подготовленных товарищей, а так же порядка десятка тысяч бывших царских офицеров.

Впрочем, дисциплину милиция соблюдала исключительно строго, просто так на улицах людей не хватала: занимались они исключительно людьми, которые либо официально числились преступниками, либо подозревались в преступлениях. И с преступниками они, конечно, вообще не церемонились, а вот с подозреваемыми обращались исключительно вежливо — ну, если те при задержании за оружие не хватались.

За неполные полгода только на Украине было арестовано или уничтожено при задержании около шестнадцати тысяч человек, а в Петрограде с окрестностями — порядка четырех тысяч. Особое внимание МВД уделило многочисленным сотрудникам Коминтерна, причем уделило это внимание столь тщательно, что даже у оставшихся членов ЦК не возникло ни малейших возражений против их ареста: почему-то коммунисты-интернационалисты очень любили личный комфорт, причем исключительно за чужой счет. И если «товарищи» комфорт себе устраивали за счет российской казны, то они просто отправлялись «на высокооплачиваемые работы» в отдаленные районы, чтобы из честно уже заработанного компенсировать ущерб. А если средства на сладкую жизнь к ним поступали из-за границы…

В число «подозреваемых» были записаны все члены (нынешние и бывшие) любых националистических партий, и с ними в основном проводились «воспитательные беседы», после которых некоторая (довольно незначительная) часть «националистов» почему-то спешно покидала пределы СССР, но оставшиеся больше обычно проблем не создавали и продолжали честно трудиться. Исключением тут были лишь члены армянской партии дашнаков: эти ребята практически все запятнали себя реальными преступлениями и товарищ Малинин решил, что с ними беседовать просто не о чем…

Отдельный указ правительства, вызвавший некоторые споры среди большевиков, касался «сохранения исторической памяти народов»: согласно этого указа было запрещено переименовывать города в честь любых людей ранее, чем через семьдесят лет после смерти «кандидата», и решение горкома Екатеринбурга о переименовании города было проигнорировано, а Троцку было возвращено название «Гатчина». Еще по указу Николая Павловича была проведена своеобразная «очистка Москвы»: был ликвидирован могильник в Кремлевской стене и часть прахов оттуда была перенесена на кладбища. На православные кладбища, а часть, для таких кладбищ «не годящаяся» — выкинута в Люберецкие поля орошения…

Товарищ Каменев, устроивший по этому поводу буквально истерику на заседании Пролитбюро, мгновенно вылетел из его состава, из ЦК, из партии и даже из числа «ныне живущих». Но, поскольку большинство даже членов ЦК его давно уже с трудом терпели и считали его в лучшем случае «оппортунистом», никто особо не расстроился — но вот слишком уж демонстративная «расчистка» Красной площади многих покоробила.

Сталин очень хотел «об этом поговорить» с товарищем Бурятом — но тот на некоторое время выехал из Москвы в Верхнеудинск, а куда он оттуда направился, было почти никому не известно. И — почти никому и не интересно: правительство работало, планы как-то выполнялись. Даже финансирование «идеологических мероприятий» — вроде создания сети аэроклубов по всей стране — шло без задержек…

Николай Павлович в Верхнеудинске не задержался, так как было у него важное дело совсем в другом месте. Дело, которое, кроме него, никто сделать вообще не мог.

В торговое представительство Монголии в Гааге вскоре после нового года зашел один американец. Конечно, никто в мире кроме СССР официально Монголию не признавал — но и СССР почти никто не признавал, однако торговать это никому не мешало. А так как договор на аренду остовов Ару Нидерланды заключили не со страной, а с простым человеком по имени Наранбаатар, причем даже паспорт у него не спрашивая, то кому какое дело, как этот человек свое торговое представительство называет. В общем, в него зашел американец, который даже знал довольно много слов на монгольском (или на бурятском — какая разница) языке. Звали человека Джон Френчи, и зашел он в это небольшое здание с деловым предложением по своей специальности. И там изложил свое простое предложение.

Совершенно американская компания US Steel, в полном соответствии со своей внутренней программой развития и модернизации, закупила кучу самого разнообразного оборудования — имея в виду заменить две сильно устаревшие доменные печи одной новой. Однако «внезапно выяснилось», что стали с чугуном великой заокеанской стране и без этой печи достаточно, и даже избыток наблюдается. То есть новая печь оказалась никому не нужна, но на закупку всего для ее постройки необходимого было уже потрачено три с лишним миллиона долларов — деньги очень даже немалые, и терять их было исключительно жалко. Джон предложил родной уже компании организовать продажу этого оборудования кое-кому, кто купить его точно не откажется, однако, когда он уже подготовил все необходимые документы, его вызвал сам председатель Совета директоров и сделал «небольшое уточнение» по предстоящей сделке: