Обитель зла - Сабина Тислер

– Я сойду с ума! – сказал Нери и ударил кулаком по стене. – Ни один человек не совершит убийства без мотива. Даже если у кого-то поехала крыша, все равно у него есть причина. А единственный человек, у которого мог быть мотив, – это Романо. Но он сидит в тюрьме и, следовательно, не мог быть убийцей.

– Кроме того, у него нет мотива, чтобы убить свою дочь. А о ревности можно даже не говорить, – добавил Томмасо.

– Точно, – пробурчал Нери. – Значит, в окружении этой семьи нет никого, кто имел бы причину убивать обеих женщин. Но кто, скажи, имеет доступ в тратторию, чтобы дважды воспользоваться ножами оттуда? Это все – disastro, Томмасо, una catastrofe [108]!

– Мотив существует. Он определенно есть. Только мы его пока что не знаем.

Нери вздохнул. Умничанье Томмасо в такой день, каким выдался этот, было просто невыносимым.

Они поехали в Сиену. Магазин письменных принадлежностей в это время был еще закрыт, но Нери хотелось застать Антонио внезапно и спросить, где он был сегодняшней ночью. Ему хотелось увидеть, как Антонио потеряет контроль над собой, испугается или растеряется.

В квартире на улице Виа Пеллегрини никого не было. Нери так настойчиво звонил в дверь, что одна из соседок открыла окно и поинтересовалась, в чем дело.

Нери представился и спросил, где синьор Грациани.

– Он в Гроссето, – объяснила соседка. – Уже три дня. У его матери день рождения, пятидесятилетие, и там празднуют целую неделю. Но вообще-то он собирался сегодня вернуться.

Нери поблагодарил и сел в машину.

– Неудача. – Он хлопнул ладонью по рулю. – Если его семья в Гроссето подтвердит то, что говорит соседка, у него пуленепробиваемое алиби. С ума сойти!

– Но у него все равно нет мотива! – не понимал, из-за чего такое волнение, Томмасо.

– Надо же за что-то ухватиться! У тебя есть идея получше?

Томмасо покачал головой. В конце концов Нери решил создать специальную комиссию и выступить на пресс-конференции. Ему нужна была помощь населения. Ничто не проходит незамеченным, и Нери был убежден, что все равно кто-нибудь что-нибудь да видел.

87

На следующее утро Романо вывели из камеры в пять часов сорок пять минут. Он подписал бумагу об освобождении, ему вручили личные вещи, и в шесть часов двадцать пять минут он стоял на улице. Как свободный человек. Смерть дочери открыла ему ворота тюрьмы. Но счастлив он не был.

Ему предстояла дальняя дорога. Надо было найти автобус, который ехал бы к вокзалу Санта Мария Новелла, затем добираться поездом до Монтеварки, а там снова искать автобус до остановки поближе к Монтефиере. А оттуда было еще добрых четверть часа пешком до дома. Он прикинул, что дорога займет полдня, если не дольше, и уже хотел отправляться в путь, как вдруг рядом с ним резко затормозила машина.

– Садись, – улыбнулся дон Маттео. – Я как раз еду в Монтефиеру.

– Тебя мне сам Бог послал, – сказал Романо.

– Точно. Так и должно быть, ведь я пастор.

Они остановились у ближайшего бара. Романо выпил два двойных эспрессо, дон Маттео взял себе только чашку чая.

– Меня вчера пригласила в Чену вдова Борса, – объяснил он, – и не знаю почему, но еда не пошла мне на пользу.

– Ты ее видел? – спросил Романо через несколько минут.

– Эльзу?

Романо кивнул.

– Да, я ее видел.

Романо подавленно молчал и больше ничего не спрашивал.

В Монтефиере он попросил дона Маттео остановиться у церкви. Денег у него почти не было, но он все же поставил три свечки.

«Девочка моя, – думал он, – на свете очень мало людей, которые могут в уме умножить триста шестьдесят пять на семьсот девяносто шесть и извлечь квадратный корень из трех тысяч восьмидесяти шести. Ты была такой умной, ты так быстро все схватывала и видела людей насквозь, тем не менее это не помогло. Убийца отрезал тебе голову, а потом сжег тебя, не зная, какой светлой была эта голова, не зная ее мыслей. Твои чувства не интересовали его, как и твои стремления и мечты. Все произошло быстро, и ты прошла через это. Как и твоя мать. Случившееся стоит у меня перед глазами, и мне так страшно, малышка моя! Где бы ты ни была, не забывай меня. Мысленно я всегда с тобой. Ciao, bella. Mia сага».

Он знал, что никогда больше ее не увидит. Все закончилось. Всему пришел конец, а он-то всегда думал: «Что бы ни случилось, я умру раньше тебя…» Она должна была плакать на его могиле, а не наоборот.

Жизнь закончилась, и ему уже нечего было ждать.

Он покинул церковь с видом человека, которому больше нечего терять.

Дон Маттео, когда они приехали в Монтефиеру, позволил Терезе уговорить себя еще на одну тарелку ribolitta [109]. Энцо сидел в своей комнате, уставясь в окно, и рассказывал про Умбрию Эди прятался в логове и яростно поглаживал кролика.

Все как всегда. За исключением того, что не было двух членов семьи.

Матери и дочери.

– Комисcapио допрашивает каждого человека в городе, – рассказала Тереза, – причем не меньше часа. Он сажает их в свою машину и хочет знать все. Все. Он надеется на что-то, но никто не может ничего сказать. Никто не видел убийцу.

Риболитту подогревали уже в третий раз, и на вкус она была великолепной.

– Я говорила с Марцией, Леонардо, Массимо, Джузеппе, Даниелой, Франческой и Сереной. Они все сказали комиссарио, что Сара и Эльза были прекрасными женщинами. Порядочными, аккуратными и умными. Они были частью нас, частью этого города. И они не заслужили смерти. Но комиссарио, который приехал из Рима, конечно, не может этого понять.

Тереза всхлипнула, расчувствовавшись от того, что сама сказала. Жители держались вместе. Они поддерживали Симонетти, чтобы показать: убийцы среди нас нет. Донато Нери мог хоть зубы на допросах проесть, ничто не могло продвинуть расследование ни на сантиметр.

После еды дон Маттео благословил дом и приложил крестик ко лбу Терезе и Романо.

– Да пребудет мир с вами! – сказал он, перед тем как уйти.

88

Марчелло Ванноцци возник на пороге спальни внезапно, как призрак. Пиа, которая как раз писала письмо школьной подруге на Капри, удивленно уставилась на него. Такого он себе еще не позволял. До сих пор он признавал за женой право желать, чтобы ее не беспокоили, и сидел в кухне перед древним телевизором, корпус которого был обмотан изолентой, но в остальном он был полностью исправен.

– Что такое? – недоуменно спросила она и машинально прикрыла письмо книгой.

– Убита Эльза Симонетти. Точно так же, как и ее мать. В том же доме. Кто-то перерезал ей горло.

– Я знаю, – тихо сказала Пиа. – В городе уже говорят об этом, и карабинеры допрашивают всех.

– Этому кошмару нет конца.

– Да.

– Кто-то хочет искоренить всю семью.

– Похоже на то.

Пиа понимала его. Пиа была того же мнения, что и он. Боже, как ему не хватало вечерних разговоров с ней! Ее юмора, ее тонких замечаний или просто молчаливого согласия, когда он высказывал свое мнение по какой-то проблеме, которая обсуждалась по телевизору.

Он решился сделать пару шагов.

– Прости меня, Пиа, – умоляющим голосом сказал он. – Возвращайся в спальню, и давай будем жить вместе, как раньше. Дай мне второй шанс. Пожалуйста!

Она посмотрела на него и улыбнулась.

– Наверное, мы сегодня думали об одном и том же. И я хотела поговорить с тобой, Марчелло, и сказать, что уезжаю. Я переселяюсь в Неаполь к Джанине. Ее муж умер год назад, и у нее достаточно места для двоих. Я поживу немного у нее, а потом подыщу отдельную квартиру.

– Ты не можешь так поступить, Пиа!

– Могу. Я должна. Здесь я сойду с ума.

Марчелло почувствовал, что его словно обдало огнем. Он понимал, что спорить не имеет смысла, но все-таки сделал еще одну попытку.

– Я извинился перед тобой, я попросил прощения, я раскаялся во всем, что было раньше, я поклялся тебе, что такое никогда не повторится… Что мне еще сделать? Пиа, прошу тебя! Мы живем вместе уже двадцать пять лет, этого просто так не отбросишь в сторону…

– Я не могу забыть, Марчелло! Не могу переступить через это.

Он подошел к ней и опустился на колени.

– Я люблю тебя, Пиа! Пожалуйста, помоги мне исправить мою ошибку. Не уходи. Останься со мной.

– Я не люблю тебя больше. Ты все разрушил.

– Неужели было бы лучше, если бы я промолчал?

– Может быть.

– Я думал, что самое главное – быть честными по отношению друг к другу.

Пиа вздохнула:

– Это справедливо лишь до определенной степени. Иногда рана бывает такой тяжелой, что можно проклясть честность.

– Я не смогу жить без тебя.

– Сможешь. Научишься. Это только вопрос привычки.

В этот момент Марчелло с тоской вспомнил мать, которая умерла десять лет назад. Ему захотелось снова стать маленьким, чтобы можно было плакать в ее объятиях и верить, что все будет хорошо и она решит все его проблемы. Ему было уже пятьдесят четыре года, а он так еще и не выплакался.

– Ты уезжаешь в Неаполь, и мы никогда больше не увидимся?