Сильварийская кровь - Антон Орлов

В том- то и опасность снов чужого мира, что они порождают навязчивые наваждения, которые человек принимает за плод собственной умственной работы.

Это забавно, пока дело не коснется близких тебе людей. Дафна не хотела устраивать дяде неприятности, но ведь он уже ознакомил со своим проектом Три Палаты, уже заручился одобрением партии Дубовых Листьев, уже ухитрился убедить всех, кого надо, в экономической целесообразности своей реформы… Он сам ей об этом рассказывал, настаивая на том, что кругом прав, и все это поняли, одна Дафна почему-то упрямится и не понимает.

Навещал он ее каждый день. Дверь не отпирал, но внизу находилось окошко, через которое можно просунуть поднос с едой, тазик с водой для умывания или ночной горшок.

– Дафна, что-то у тебя голос нездоровый… Ты, часом, не заболела?-интересовался дядя с той стороны. – А то, может быть, ты рассчитываешь на бесплатный тромбо-ас или иммуноглобулин?

Дафна не знала, что такое «тромбо-ас» и «иммуноглобулин», но в дядиной интонации угадывалось какое-то нехорошее затаенное ожидание, и она отвечала, стараясь говорить бодро:

– Нет, спасибо, я хорошо себя чувствую.

А то вдруг он решит, что она больна и ее тоже надо убить?…

Воздух затхлый, и никак не проветрить. Старая кирпичная кладка толщиной в несколько локтей, за оконной решеткой маленький туннельчик, разве что кошка пролезет, а в конце – запыленный витраж и еще одна решетка. Свет еле сочится. Душный полумрак, в послеполуденные часы пронизанный зыбким цветным лучом. До окна не добраться. Впрочем, нет необходимости выбивать его, чтобы позвать на помощь, она ведь и так может отсюда выйти, воспользовавшись потайной дверцей за зеркалом. Но это будет означать, что она объявила дяде Анемподисту войну, и все, что связывало их раньше, перечеркнуто.

Попробовать еще раз с ним поговорить? Вдруг это проклятое наваждение ослабнет и он все-таки образумится?

Бледная, опухшая от слез Дафна сидела на полу, прислонившись к стене – так хоть чуть-чуть прохладней, – и мысленно перебирала аргументы, готовясь к новому спору. Как ей хотелось выпутаться из этой истории, никому не навредив – ни себе, ни дяде, ни тем, кого он собрался «осчастливить» своей реформой!

Вредная Евника оказалась права: Марек их не понял. Ну, не мог он понять, чего хорошего в том, чтобы ввалиться в ресторан с «гостевыми столами», или на свадьбу к незнакомым людям, или на поминки, куда по обычаю пускают всех желающих, нажраться там до отвала, потом сбегать в уборную или на задний двор, сунуть два пальца в рот и исторгнуть из желудка все только что съеденное, а после вернуться за стол – и по второму кругу, и по третьему… Зачем?! То ли врожденная эльфийская утонченность не позволяла ему проникнуться нехитрыми радостями простых смертных, то ли, наоборот, как раз отсутствие утонченности мешало ощутить всю прелесть такого времяпрепровождения.

Он бы расстался с новыми знакомыми после первого же раза, если бы не Пиама Флоранса. Наконец-то у него есть настоящая любовница, как у самостоятельного взрослого парня! И к тому же красивая. Ради нее он каждый вечер слонялся с Сотрапезниками в поисках «харча», как они это называли. Ел немного, на один раз, в дальнейшем не участвовал, отговариваясь поврежденными ребрами, которые от рвотных спазмов сместятся и разболятся. Пиама Флоранса видела, что у него грудная клетка перебинтована, и объяснение принимали на веру, хотя он морочил им головы.

Ребра беспокоили его в течение нескольких дней, потом все прошло. То ли за это надо сказать спасибо повелителю темных эльфов (пусть Марек и не хотел говорить ему спасибо за что бы то ни было), то ли, как и предполагала Шельн, в нем понемногу начала просыпаться способность к быстрой регенерации. Судя по ощущениям – все зажило, а повязку он не снимал из-за Сотрапезников, чтобы и дальше ссылаться на травму.

Он попытался выяснить у Пиамы Флорансы, для чего ей все это нужно.

– Неужели тебе незнаком голод? – глядя на него из-под царственно длинных ресниц, усмехнулась та. – Харч – это не просто еда, это для меня то же самое, что кровь для вампира. Меня сводит с ума вкусная пища, но я хочу остаться стройной. Посмотри, разве ты видел у кого-нибудь еще такой плоский живот при выпуклых, как спелые дыни, ягодицах?

Она горделиво изогнулась, стоя на коленях и оглаживая свои шелковистые бедра, и Марек перестал ломать голову над посторонними вопросами. Потом любопытство вернулось, но Пиама Флоранса каждый раз переводила разговор на свою внешность – как будто она была произведением искусства, о котором можно написать целую монографию, или парком с аллеями, фонтанами и цветниками.

Смешливая Берта, подружка полугоблина, обожала сладкое, но боялась растолстеть. Еще ей нравились сами по себе приключения Сотрапезников: нашкодить и сбежать – это пикантно, это здорово, тут они с Мугором были единодушны, недаром тот говорил, что в душе его девушка немножко гоблинка.

Ехидную тощую Евнику привлекала возможность кому-нибудь испортить настроение – хозяевам заведений, посетителям, гостям на свадьбах и поминках, куда Сотрапезники вторгались без приглашения, но с таким видом, словно они тут давно ожидаемые персоны. Если доходило до стычек, Евника с удовольствием скандалила и оставляла за собой последнее слово. Она пыталась соперничать за главенство в компании с Пиамой Флорансой, но из этого ничего путного не выходило – словно гиена наскакивает на львицу. Флиртовала с Арчи и Сегером, раньше у них был любовный четырехугольник с участием Пиамы, но теперь та увлеклась Мареком, и оба прежних кавалера достались Евнике. Она постоянно старалась столкнуть их лбами, однако те смотрели на это, как на игру, в которой надо соблюдать меру, и дальше ленивого соревнования в колкостях дело не заходило: любовь – это вам не харч! Евника и других норовила поддеть. По секрету сообщила Мареку, что Пиаме Флорансе тридцать четыре года, а вовсе не двадцать пять, как та заливает. Он не поверил.

Арчи и Сегер косили под куртуазных и пресыщенных завсегдатаев аристократических салонов, туманно намекали на свои громкие титулы, но Марек по некоторым малозаметным черточкам понял, что на самом деле оба происходят из того же сословия, что и он сам – сыновья городских буржуа среднего достатка. Эти догадки он держал при себе: парни его не задирают, и он с ними ссориться не будет.

Бурундук, скорее всего, тоже понимал, что они пускают пыль в глаза остальной компании, и тоже помалкивал. Вот он, похоже, был настоящим аристократом, хотя выдавал себя за негоцианта из портового города Хавдага, «торговой столицы» Королевства Траэмонского. С Сотрапезниками его связывала причина простая и понятная: больше всего на свете он любил вкусно поесть.