Луна доктора Фауста - Франсиско Луке

- Попробуйте сами! Докажите, что вы мужчина! Глаза Карвахаля, горевшие ненавистью, сделались тусклы. Гуттен смотрел на него с презрением. Карвахаль стоял точно в столбняке. Филипп, с удовлетворением убедившись в том, что вызов его принят не будет, повернулся и пошел туда, где ждали его сторонники. Когда он был уже на середине площади, Карвахаль вдруг стряхнул с себя оцепенение:

- А-а, негодяй! Я покажу тебе! - и вскочил в седло.

С копьем наперевес он поскакал за Гуттеном, намереваясь пронзить его насквозь, но Гуттен, предупрежденный криком Пласенсии, успел обернуться и отскочить от несущейся на него лошади. Послышалось ржание, и Карвахаль вместе со своим конем повалился наземь. Гуттен понял, что это Вельзер выехал навстречу Карвахалю и убил под ним коня. Губернатор встал на ноги и бегом бросился к своему дому. Гуттен с мечом в руке последовал за ним: он принял решение. Однако ни Карвахаля, ни Каталины он не обнаружил и на крики его никто не отзывался. Гуттен выбежал на площадь к ожидавшим его солдатам - их было тридцать человек. Гуттен приказал им забрать с собой всех лошадей и все оружие, и маленькая армия на глазах у растерявшегося врага ушла, уводя полсотни лошадей, навьюченных аркебузами, копьями и мечами.

Хуан Вильегас, не смущаясь грозным видом солдат, приблизился к Гуттену и кротко спросил:

- Неужели вы, сударь, с вашим добрым сердцем оставите нас безоружными на милость окрестных дикарей?

- Есть о чем говорить! - отвечал тот.- Ваш язык - лучшее оружие Карвахаля. Вы сплетете очередную интригу, предадите все и вся и обратите индейцев в рабство.

К его отряду присоединились и те, кого Карвахаль вывел из Коро: Пласенсия, Ромеро и Диего Руис Вальехо. Но зато Кинкосес, командовавший арьергардом Гуттена, теперь стоял как вкопанный, глядел на него печальными глазами и явно не собирался следовать за ним. Точно так же вел себя и Диего де Монтес. Лекарь Перес де ла Муэла с равнодушным видом беседовал с Альмарчей и Лимпиасом. Перико и Магдалена сидели вдвоем в седле норовистого коня. Падре Тудела осенил уходящих крестным знамением, словно расставаясь с ними навсегда. Филипп объявил во всеуслышание:

- Доводится до сведения всех, что я, Филипп фон Гуттен,- единственный законный губернатор Венесуэлы! Я направляюсь в Коро, откуда пошлю письмо императору. Отряд галопом выехал из Токуйо. Не успели проехать и полулиги, как из густых зарослей вынырнул Янычар.

- Благословенны гурии и праведники, ниспославшие тебе удачу!

Узнав обо всем, что произошло на площади, он сказал:

- Хорошо, что забрали лошадей и оружие: по крайней мере его не повернут против нас. Людей у них - даже если не принимать в расчет индейцев - несравненно больше, чем у нас. А этот писец пугает меня сильней, чем все султанское воинство: он хитер как черт и коварен, как сам Великий Евнух.

Гуттен велел двигаться по дороге на Кибор.

- Что ты делаешь, Филипп? - недоуменно спросил Янычар.- Что мы там забыли?

- Я хочу, чтобы отряд восстановил силы в Баркисимето.

- В своем ли ты уме? Враг преследует по пятам, а ты задумал отдыхать? С заходом в Баркисимето мы явимся в Коро на восемнадцать дней позже. Если же двинемся по берегу Токуйо, как советует Перико, то дойдем до подножья сьерры дней за восемь.

- Я ничего не боялся и не боюсь,- с вызовом отвечал Филипп,- кроме мучительного перехода через сьерру: он грозит нам куда большими опасностями, чем все хирахары.

По прибытии в Кибор он велел было разбить лагерь, но воспротивился Янычар:

- Ради бога, не надо! Они на то и рассчитывают, что ночью мы устроим привал. Погляди - сегодня полнолуние, совсем светло; мы вполне можем прошагать еще несколько лиг.

- Не будет этого! - непреклонно сказал Филипп.- Я не собираюсь удирать от преследователей, как жалкий трус. Кого мне опасаться? Карвахаля? Я победил его, и я его унизил. Он потерял почти всю свою конницу и большую часть оружия. Жаль, что ему досталась добыча и план покорения Эльдорадо.

Не вдаваясь в дальнейшие объяснения, он приказал своим тридцати всадникам устроить бивак под сенью небольшой рощицы, прохлада которой была особенно желанна после перехода по колючим зарослям.

30. КЛЯНУСЬ МАГОМЕТОМ!

Филипп улегся в гамак и устремил взгляд на лунный диск, полускрытый переплетением ветвей. Ему казалось, что он то возносится куда-то ввысь, то погребен заживо.

Завершался этот бурный, богатый событиями и неожиданностями день день его триумфа, и только поведение Каталины вселяло в душу Филиппа недоумение и досаду. Янычар подтвердил его подозрения: да, там, у реки, Каталина заманила его в засаду.

- Если бы я не подоспел вовремя, песенка твоя была бы спета. Я узнал это от солдат за минуту до того, как они попытались схватить меня.

- Это не женщина, а дьяволица! - отвечал ему Гуттен.

- Э-э, дон Филипп, какая там дьяволица! Самая обыкновенная шлюха. У этих тварей особенный дар: они нутром чуют удачу. И не мудрено: они ведь с рождения должны быть настороже. Они широко открывают объятья первому встречному, но глаза у них открыты еще шире, и уж они своего не проморгают, будь уверен. Раз попавшись, они начинают морочить других и взыскивают с дурней то, что задолжали им прохвосты. Мне ли не знать этого - я ведь сын знаменитой проститутки "Уноси ноги", потаскухи по ремеслу и отравительницы по призванию.

Филипп, улыбаясь, слушал его, мысленно сравнивая речи Герреро с тем, что когда-то в Арштейне говорил ему их замковый капеллан: "Чем красивей женщина, тем больше вероятия, что она - орудие сатаны, только и мечтающего погубить таких юношей, которые, подобно тебе, принесли обет целомудрия".

Как потешался над этим Федерман!

"И ты, и твой монашек просто с ума спятили! Что общего между женщиной и сатаной? И мужчины, и женщины повинуются непреложному закону, а такие красавицы, как Берта, едва ли не с пеленок знают, что способны покорить мир, вот они и тешатся с кем и сколько их душе угодно. Оттого и проистекает их уверенность с теми, кому они по сердцу: они точно вода для жаждущих уст. Если, как обычно это бывает, лицо воздыхателя в их присутствии озаряется радостью, они тотчас начинают ломаться и жеманничать: сегодня, мол, нет, но завтра - ваша. И ведут они себя в точности как суки в поре - убегают от кобелька, чтобы потом остановиться и отставить хвостик. Но если им попадается такой, на кого их ужимки не действуют - вот ты, например,- то они готовы позабыть и приличия, и стыд, лишь бы добиться своего. И уж тогда не ты их обхаживаешь, улещиваешь и прельщаешь, а они сами сбрасывают с себя одежду и взбивают подушки. Вот чем объясняются все твои приключения с бабами: вовсе они не бесстыдные дщери сатаны, а ошалевшие от похоти самки, позабывшие о притворстве".

Гуттен предавался этим воспоминаниям, вслушиваясь в стрекот цикад, нарушавший безмолвие ночи. Сон не шел к нему. Во рту пересохло. В десяти шагах от него журчал ручеек. Весь отряд спал. Лишь четверо часовых - по одному на каждую сторону света - охраняли сон своих товарищей. Гуттен медленно направился к ручью, ничком бросился на землю и припал губами к роднику. Ощущение того, что рядом кто-то стоит, пронизало его: он поднял голову. На другом берегу стояла, улыбаясь ему, женщина.

- Ваша милость! Очнитесь! Что с вами? - говорил один из часовых, с силой тряся его за плечо.

- Где я? - ошеломленно спросил Филипп. Он провел ладонью по лицу, увидел кровь и понял, что губы у него разбиты.

- Когда мы подбежали, вы бились, как в падучей, а изо рта у вас шла пена.

На рассвете Филиппа разбудил Янычар:

- По дороге из Эль-Токуйо скачут трое...

- Должно быть, еще кто-то решил покинуть Карвахаля,- сонно ответил Филипп.

- Непохоже,- возразил Герреро, узнавший в одном из верховых Хуана Вильегаса.

- Приветствую вас, ваша милость! - закричал тот.- Я прибыл к вам, чтобы повторить уже сказанное: вам нечего больше опасаться Карвахаля после вчерашнего поражения он совершенно раздавлен.

- Ваша милость,- заговорил второй,- не оставляйте нас без оружия и лошадей на растерзание тысяч дикарей, которые не преминут воспользоваться нашей слабостью.

- Сжальтесь над нами, ваша милость! - воскликнул третий.- Подумайте хотя бы о наших женщинах и детях.

По мере того как звучали эти слова, угрюмое чело Гуттена прояснялось.

- В залог того, что мы говорим правду, мы привезли вам вашу добычу, незаконно присвоенную Карвахалем, и бесценные бумаги, указующие путь в Эльдорадо,- сказал Вильегас, показав на лошадь, навьюченную двумя кожаными мешками.

Глаза Гуттена загорелись.

- Их отняли у вас силою,- сказал третий всадник.- Судьба Токуйо в ваших руках! Убедитесь же, ваша милость, что никто не питает к вам зла. Вы - наш единственный и законный губернатор!

- Отдайте нам лошадей, которые вам не нужны,- настойчиво произнес Вильегас,- и мы вернем вам драгоценности и документы.

Гуттен, к негодованию своих спутников, согласился, оставив себе тринадцать лошадей.