Милорадович - Александр Бондаренко

«Арьергардные дела происходят ежедневно», — докладывал Кутузов[988].

«Храбрость войск арьергарда под искусным Вашего Высокопревосходительства командованием отдаляет от армии беспокойство. Теперь приближающимся нам к Москве, где должно быть сражение, решающее успехи кампании и участь государства, на некоторое время неприятеля удержать должно, сколько возможно», — от имени главнокомандующего писал Милорадовичу генерал Ермолов[989].

«Светлейший говорит, что Москву до последней капли крови защищать будет; и готов хоть на улицах драться», — уверял москвичей Ростопчин.

По диспозиции, предложенной генералом от кавалерии Беннигсеном, исполнявшим обязанности начальника главного штаба объединенных армий, войска заняли растянувшуюся на четыре версты позицию между изгибом Москвы-реки и Воробьевыми горами. Она была не намного меньше, нежели при Бородине, но армия теперь была другая, обескровленная, а за спиной, вместо ровного поля, были овраги, большая река и огромный город, что исключало возможность маневра, перегруппировки сил. В сражении на такой позиции можно было либо победить, либо погибнуть. Последнее представлялось гораздо более вероятным.

«Милорадович, командуя передовыми войсками, принимает все удары на свой щит. Здесь составляется совещание об участи Москвы»[990].

Совещание состоялось ввечеру 1 сентября, войдя в историю как «Совет в Филях». В этой деревне, в избе крестьянина Фролова, князь Голенищев-Кутузов, произведенный государем в генерал-фельдмаршалы, но того еще не знавший, собрал высших чинов армии. Это были корпусные командиры — Остерман-Толстой, Дохтуров, Уваров, Раевский и исполнявший обязанности командира 3-го пехотного корпуса Коновницын, а также — главнокомандующий 1-й армией Барклай-де-Толли, начальники штабов Беннигсен и Ермолов, генерал-квартирмейстер Толь. Присутствие атамана Платова и дежурного генерала полковника Кайсарова[991] вызывает споры между историками, ибо протокола заседания не велось, а запись в «Журнале военных действий» столь скупа, что в ней не упомянуты даже несомненные участники совета Раевский и Уваров[992].

«В армии всем казалось весьма странным приглашение на совет Раевского, а не Милорадовича. Милорадович, командуя арьергардом, был начальником Раевского, был старше его чином и находился в числе тех немногих первенствующих генералов, мнением которых князь Кутузов особенно дорожил. В настоящее время слишком известно, что Кутузов собирал совет не для решения каких бы то ни было вопросов, а исключительно из политического приличия. В разговоре с принцем Виртембергским он высказал убеждение, что ему одному, без посторонней помощи, надлежит решить участь Москвы и дальнейшие действия русской армии. При таком убеждении, конечно, Милорадович был полезнее в арьергарде, чем в Филях, в военном совете»[993].

Мнения о том, следует или нет давать сражение на избранной позиции, разделились — но не потому, что собравшиеся военачальники думали розно. Всем было понятно, что ни позицию, ни Москву удержать не удастся, зато армия, потерявшая при Бородине до 50 тысяч человек, вообще будет разбита. Не знаем, например, насколько был искренен государев любимец Уваров, предлагавший идти навстречу французам, атаковать и с честью погибнуть, — при Бородине у него была такая возможность, однако 1-й кавалерийский корпус потерял всего лишь 40 нижних чинов…

«Не решился я, как офицер, не довольно еще известный, страшась обвинения соотечественников, дать согласие на оставление Москвы и, не защищая мнения моего, вполне не основательного, предложил атаковать неприятеля… С неудовольствием князь Кутузов сказал мне, что такое мнение я даю потому, что не на мне лежит ответственность», — с подкупающей откровенностью писал впоследствии Ермолов[994].

На карту поставлены судьбы Москвы, армии и России, а генерал озабочен мнением соотечественников о своей персоне… Недаром Пушкин назвал его «великим шарлатаном»[995]! «Один умный человек сказал, что Ермолов, в понятиях русских, не человек, а популяризированная идея. Когда в верхних слоях давно уже наступило в отношении к нему полное разочарование, масса все еще продолжала видеть в нем великого человека и поклоняться под его именем какому-то воображаемому идеалу»[996].

По счастью, большинство генералов менее всего были озабочены своей ролью в истории, а потому «…положено было пройти чрез Москву, предоставив неприятелю занять ее без боя; нам же перейти к югу, чтоб удержать сообщения с плодородными южными областями нашими, из которых мы могли бы получить продовольствие и подкрепления… Кутузов… выслушав всех и не открыв свое мнение, решился пройти чрез Москву на Рязанскую дорогу и к исполнению сего немедля дал приказ, к чему тотчас же приступлено было»[997].

Итак, отступать без боя… Но как? Вероятность сражения у стен Москвы оставалась весьма велика — причем из всех возможных зол это представлялось наименьшим. Чтоб отступить, 70-тысячной армии следовало пройти через Москву.

«Еще издали завидите вы золоченые купола московских церквей. Москва стоит среди равнины; ведь и вся Россия не что иное, как огромная равнина, и потому, подъезжая к большому городу, вы даже можете не заметить его обширности. Кто-то справедливо заметил, что Москва скорее деревня, нежели город. Все смешалось там: лачужки, дома, дворцы, базары, подобные восточным, церкви, общественные учреждения, пруды, рощи и парки…» — с восторгом писала m-me де Сталь, увидевшая город за считаные недели до пожара[998].

Через город, где все смешалось, следовало провести пехоту, кавалерию, артиллерию и многочисленные обозы — в том числе с ранеными, что требовало немалого количества времени. К тому же многие из московских жителей только теперь осознали опасность и спешно покидали Москву, так что улицы были забиты обывательскими обозами… Бой в городе привел бы не только к гибели тысяч мирных граждан и полному разрушению Москвы, но к катастрофе всей армии. На улицах каре против кавалерии не выстроишь, и батарею, чтобы сдержать пехоту картечным огнем, не установишь — каждому придется сражаться за себя, и превосходящий противник станет просто давить всей массой, вытесняя обороняющихся. Отступающая армия превратится в неорганизованные толпы, которые будут побиваемы на улицах, в домах и во дворах…

Французов следовало остановить у Московских застав и держать там до тех пор, пока русская армия не проберется через лабиринт московских улиц — но как?