После пожара - Уилл Хилл
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Мы с ней сидим в уголке за пластиковым столом и наблюдаем, как Джеремайя и Аврора гоняются друг за дружкой туда-сюда, а еще трое ребят ведут обратный отсчет от пятнадцати до нуля, и по мере приближения к финалу радостное возбуждение и громкость голосов нарастают. Правила игры для меня сплошная загадка, ну и ладно.
– Некоторые смогут это перебороть, – говорит Хани, словно прочитав мои мысли. – Не все из них, и даже не большинство, но кое-кто справится.
– Все, кого они знали, мертвы, – качаю головой я.
– Дети от природы жизнестойки. Случившееся навсегда останется с ними, но они будут двигаться дальше. И, как бы невероятно это сейчас ни звучало, научатся не вспоминать об этом – основную часть времени, во всяком случае.
– Их головы до сих пор забиты учением отца Джона, – возражаю я.
– В будущем они узнают много нового, – пожимает плечами Хани.
Я смотрю на нее и хочу ей верить – верить в то, что доктор Эрнандес и его коллеги освободят детские головки от многолетней лжи и заполнят их новой информацией, полезной и правдивой, склеят все трещинки, и все будет хорошо. Однако, глядя на Джеремайю, Аврору, Рейнбоу и остальных, я вижу кошмары, которые не отпустят их полностью, и раны, которые не затянутся до конца. Я вижу долгую дорогу, лежащую перед каждым из них.
– Когда ты перестала верить в Легион и отца Джона? – спрашиваю я. – Когда поняла, что это вранье?
Хани слегка хмурит лоб.
– Я не верила с самого начала, – отвечает она. – С того самого дня в детстве, когда осознала себя и начала думать самостоятельно. Как и ты.
Я вспыхиваю от стыда.
– У тебя не так? – прищуривается Хани.
Качаю головой.
– Моя вера начала рушиться после того, как изгнали маму. До этого она была крепка. Я думала, ты знаешь.
– Нет, я этого не знала, – признается Хани. – Всегда считала, что у нас одинаковая история.
– Прости.
Серьезное выражение на лице Хани сменяет широкая улыбка.
– Не говори так. В конце концов ты увидела правду. Немногие оказались на это способны.
– А как же ты сумела разглядеть ее с самого начала?
– Не знаю. – Хани пожимает плечами. – Для меня всегда было очевидно, что единственный человек, который получает реальную выгоду, состоя в Легионе, – это отец Джон.
Я смотрю на Хани, и голова у меня идет кругом. После ее объяснений все так просто, так понятно. Почему же мне потребовалось столько времени, чтобы сделать правильные выводы? Почему я была глупее нее?
– Так что бы ты сделала, если бы не случилось пожара? – спрашиваю я.
– Ушла бы, – не задумываясь отвечает Хани. – Как только стала бы совершеннолетней, чтобы меня не могли отослать обратно к матери. Разве ты не собиралась поступить так же?
– Собиралась, – киваю я. – До самых последних дней, пока считалась невестой отца Джона. Я планировала сбежать до того, как меня выдадут за него замуж.
– И отыскать маму?
– Наверное. То есть да. Если она еще жива.
– Конечно жива.
– Откуда ты знаешь?
– Верю, – улыбается Хани.
Я тоже улыбаюсь. Задаю вопрос:
– А твоя мама?
Улыбка Хани тает, на лице мелькает тень печали – едва заметная, но все же.
– Что – моя мама?
– Она бы не ушла вместе с тобой?
– Ни за что. Она была предана Легиону до мозга костей. Не представляла для себя иной жизни.
– Тебе ее не хватает?
Хани отвечает не сразу.
– Да, – наконец произносит она. – Очень. Но вряд ли она смогла бы приспособиться к Внешнему миру, поэтому мне где-то даже кажется, что смерть стала для нее избавлением. Ты же знаешь, что она болела?
Киваю. О недуге Астрид, который, как поговаривали злые языки в Легионе, резко усиливался, как только ей поручали какую-нибудь скучную или неприятную работу, было известно всем.
– Она надеялась, что после смерти Вознесется, уповала на это всем сердцем, и, пожалуй, в итоге ее желание сбылось. Если бы она выжила в пожаре и сейчас сидела бы на допросе у федералов, которые в клочья кромсали бы все, во что она верила, то просто не выдержала бы. Так что, может, оно и к лучшему.
Я смотрю на Хани и не знаю, как реагировать на ее слова.
– Кто знает, – с мрачной улыбкой продолжает она, – Возможно, те, кто верил, всю дорогу были правы и мама сейчас сидит на небесах рядом с Богом.
– Возможно, – киваю я.
В центре комнаты возбужденный обратный отсчет снова доходит до нуля. Джеремайя исполняет странный короткий танец – дергает руками и ногами, словно его подключили к розетке, потом падает навзничь, а Рейнбоу и Аврора прыгают на него сверху. Все радостно вопят и визжат, Хани улыбается.
– Почему ты на это пошла? – спрашиваю я. – Почему отказалась выходить за него?
Хани не сводит глаз с младших Братьев и Сестер, однако я вновь замечаю на ее лбу морщинку.
– А как я должна была поступить?
– Сказать «да» было проще.
– Ты права, – соглашается Хани. – Проще.
Какое-то время мы молча наблюдаем за малышами.
– Ты действительно считаешь, что у них все будет хорошо? – спрашиваю я.
– Не знаю, – отзывается Хани. – Надеюсь. Но точно знаю одно, Мунбим: несмотря на все, что случилось, несмотря на пожар, утраты и горе, сейчас у них больше шансов на нормальную жизнь, чем прежде. Гораздо больше.
Я смотрю, как мои Братья и Сестры бегают, играют и гомонят, и их мордашки светятся простым счастьем от того, что они живы и находятся в кругу друзей. По идее, слова Хани и ее вера в человеческую жизнестойкость должны хоть немного поднять мне настроение, учитывая, что дети стали сиротами и попали в это унылое место из-за меня. Мне, однако, не легче. Нисколько.
До
Я иду по двору к Девятому корпусу, перед глазами – лицо Хани в тот момент, когда дверцу ящика запирали снаружи. По-моему, такую злость я испытываю впервые в жизни. Честное слово. Когда изгнали маму, я
