Воспоминания о монастыре - Жозе Сарамаго

То была колоссальная прямоугольная плита, громада из шероховатого мрамора, покоившаяся на сосновых стволах, подойдя поближе, мы наверняка услыхали бы, как из стволов этих, словно слезы, капают капли сока, точно так же, как услыхали мы вопль изумления, вырвавшийся из уст людских, когда глазам собравшихся предстал камень-гигант в королевском своем величии. Нарядчик из главной конторы подошел, положил на плиту ладонь, словно утверждая право собственности на нее от имени его королевского величества, однако же, если люди эти и эти волы не приложат всей силы, как должно, вся королевская власть обратится в пустой звук, во прах, в ничто. Но они приложат всю силу. Для того и пришли сюда, для того и покинули свои земли и привычную работу, тоже требовавшую от них всех сил, хотя сил не очень-то хватало, чтобы защитить эти земли, надсмотрщик может не беспокоиться, отлынивать никто не будет.

Подошли люди из каменоломни, они дочищают поверхность отвесного среза на одном из склонов невысокого взгорка, на который втащили плиту, срез находится со стороны самой узкой части плиты. Он будет служить опорной стенкой, к которой и подадут корабль для плаванья в Индию, но прежде людям из Мафры придется проложить широкий спуск, который будет доведен до самой дороги и по которому фура мягко съедет вниз, только после этого можно начинать путешествие. Люди из Мафры, вооруженные лопатами и кирками, подошли поближе, нарядчик уже наметил очертания выемки, и Мануэл Мильо, стоявший возле нашего знакомца из Шелейроса, сравнив собственные свои мерки с мерками плиты, которая была теперь совсем близко, проговорил, Это всем камням матерь, не отец сказал, а матерь, может быть, потому, что явилась она на свет из земной утробы и на ней виднелись еще пятна глины, матерь-великанша, сколько человек могли бы разлечься на ней, сколько человек могла бы придавить она, а вот подсчитайте, кому охота, длина плиты тридцать пять пядей, ширина пятнадцать, толщина четыре, и, дабы ничего не упустить, добавим, что после обработки и полировки, произведенных уже в Мафре, плита уменьшится, но ненамного, тридцать две пяди, четырнадцать и три, в том же порядке, а когда наконец пяди и футы выйдут из употребления и жители земли предпочтут метр, другие люди снимут мерки заново, и окажется, что размеры плиты таковы, семь метров, три метра, шестьдесят четыре сантиметра, запишите, пожалуйста, а поскольку старинные меры веса канули туда же, куда и старинные меры длины, то мы не скажем, что вес плиты две тысячи сто двенадцать арроб,[90] а скажем, что балконная плита в том здании Мафрского монастырского ансамбля, каковое зовется Дом Благословения, весит тридцать одну тысячу двадцать один килограмм, тридцать одну тонну, если округлить, уважаемые дамы и господа, а теперь просим экскурсантов в следующий зал, нам еще придется пройти изрядное расстояние.

Весь день пришлось людям копать землю. Погонщики тоже подсобляли, Балтазар, не чинясь, снова взялся толкать тачку, не стоит отвыкать от тяжелых работ, никто не может поручиться, что никогда больше не придется заниматься ими, представим себе, что завтра вдруг все позабудут о том, что такое рычаг, останется одно спасение, приналечь да поднатужиться, покуда не воскреснет Архимед и не скажет, Дайте мне точку опоры, и я вам переверну мир. К закату был готов спуск протяженностью в сотню шагов, он доходил до замощенной дороги, по которой с гораздо меньшими трудами добрались сюда утром. Поужинали люди и разбрелись по здешним полям, ища, где бы притулиться на ночь, под деревом или близ одной из каменных глыб, они были белее снега и, когда взошла луна, замерцали в темноте. Ночь стояла душная. Если кое-где и зажглись костры, то лишь потому, что сидеть компанией приятнее всего вокруг костра. Волы жевали, роняя сгустки слюны, с которыми возвращались в землю ее собственные соки, ибо все возвращается в землю, даже камни, которые так трудно добыть из недр ее, и люди, что добывают эти камни, и рычаги, которыми они их поднимают, и подпорки, которыми они их подпирают, сеньорам даже не вообразить, сколько труда затрачено на этот монастырь.

Еще не рассвело, когда зазвучал рожок. Люди повставали, свернули одеяла, погонщики пошли запрягать быков, нарядчик вышел из дома, где ночевал, спустился в каменоломню со своими подручными и надсмотрщиками, дабы втолковать этим последним, какие приказы придется давать им и с какой целью. Достали из повозок веревки и канаты, расставили упряжки быков по дороге двумя рядами. Но еще не было на месте корабля для плаванья в Индию. Он представлял собою платформу из толстых досок на шести массивных колесах с жесткими осями, размерами платформа была чуть побольше, чем плита, которую должны были на ней перевезти. Ее тянули на лямках люди с оглушительным гомоном, в котором сливались вопли тех, от кого требовалась вся их сила, и тех, кто от них ее требовал, один из тянувших зазевался, нога его угодила под колесо, послышался рев, крик нестерпимой боли, плохо началось путешествие. Балтазар со своими волами был неподалеку, видел, как брызнула кровь, и вдруг оказался в Херес-де-лос-Кавальерос, перенесся на пятнадцать лет назад, как бежит время. Время обычно врачует боль, но для того, чтобы уврачевать боль этого бедняги, времени прошло слишком мало, вон уносят его, кричащего, на носилках в Морелену, там есть лазарет, может, и выживет, только с куском ноги распростится, дерьмовая жизнь. В Морелене Балтазар как-то раз ночевал с Блимундой, так уж ведется в этом мире, в одном и том же месте можно познать великое наслаждение и великие муки, ощутить добрый запах здоровых соков тела человеческого и гнилостное зловоние гангренозной раны, чтобы изобрести рай и ад, достаточно всего-навсего познать человеческое тело. На дороге уже не осталось следов крови, затерли их колеса фуры, затоптали ноги людей и широкие копыта волов, земля впитала остаток, смешав со своими соками, только на отлетевшем в сторону камне еще алеет пятнышко.

Фура очень медленно съехала вниз, причем люди из предосторожности при спуске ослабили натяжение лямок, и наконец подкатилась к земляной стенке, которую накануне выровняли камнедробильщики. Вот теперь настало время показать и смекалку, и сноровку. Большими камнями люди подперли все шесть колес, чтобы фура не откатилась от стенки, когда плиту столкнут с бревен и она соскользнет, вернее, обрушится на платформу. Всю поверхность фуры смазали глиной, чтобы уменьшить трение камня о железо, и только после этого принялись накладывать на плиту канаты продольно, по одному с каждой стороны, так, чтобы они прошли над бревнами, на которых плита покоилась, а еще один канат протянули поперек, все шесть концов закрепили на толстом брусе, окованном для прочности железными полосами, этот брус помещался на передке фуры, и от него тянулись два каната еще толще остальных, это и были основные постромки, от них шли ответвления потоньше, их должны тянуть волы. Наш случай не из тех, когда на объяснения того, что нужно делать, больше времени уходит, чем на само дело, наоборот, солнце уже народилось, поднялось над холмами, что видны нам отсюда, а все еще закрепляются последние узлы, сбрызнули водой глину, уже успела высохнуть, но сначала нужно правильно расставить по местам воловьи упряжки, натянули все канаты таким образом, чтобы сила тяги не уменьшилась из-за разнобоя в движениях, ведь я тяну, ты тянешь, а еще нужно место для двухсот упряжек, тянуть же надо направо, прямо и вверх, Ну и работушка, сказал Жозе Малый, он стоял первым при лямке, что слева, если Балтазар тоже заметил что-либо по сему поводу, слов его не расслышать, он стоит дальше. Сейчас распорядитель работ подаст команду, и вот слышится вопль, он начинается тягуче, а кончается сухо, как выстрел, без малейшего отзвука, Э-э-э-э-и-и-и-ух, если юлы потянут неравномерно, с одной стороны сильнее, чем с другой, плохо наше дело, Э-э-э-э-и-и-и-ух, вот и раздался крик, волы встрепенулись, потянули, сперва рывком, потом ровнее, хотя и не без перебоев, иной вол отлынивает, другой тянет не в ту сторону, все дело в сноровке погонщика, лямки натирают спины, наконец в гуле восклицаний, брани, понуканий волы рванули слаженно, плита на пядь сдвинулась с места, расплющив подложенные под нее бревна. Первый рывок удался, второй не вышел, третий исправил дело, сейчас тянут только с одной стороны, с другой выжидают, и вот плита поползла к фуре, нависла над нею, все еще приподнятая бревнами, а затем, потеряв равновесие, свалилась на фуру, бум, шероховатая грань ее вдавилась в доски, и камень лег неподвижно, мало оказалось бы проку от глины, не будь приняты и другие меры предосторожности. На фуру залезли люди с длинными и толстенными вагами, с усилием приподняли камень, еще не закрепленный, а другие подсунули под него салазки с железными полозьями, которые могли скользить по глине, теперь дело легче пойдет, Э-э-э-э-и-и-и-ух, Э-э-э-э-и-и-и-ух, Э-э-э-э-и-и-и-ух, все с восторгом тянут лямку, и волы, и люди, жалко, нет здесь короля дона Жуана V, полюбовался бы с вершины холма, во всем мире не сыщешь другого народа, который тянул бы лямку так же рьяно, как наш. Продольно наложенные канаты уже отпущены, вся сила тяги приходится на поперечный, ее хватает, камень кажется легким, как по маслу, скользит на платформу, только когда ложится на нее всей тяжестью, слышится глухой гром, и вся фура скрипит, хорошо, земля здесь все равно что мощеная, камни с камнями слежались, а то увязли бы колеса по самые ступицы. Теперь можно отодвинуть от колес глыбы мрамора, их подпиравшие, фура теперь никуда не откатится, бояться нечего. Теперь черед плотников, орудуя деревянными молотками, сверлами и долотами, проделывают вдоль всей плиты через равные промежутки прямоугольные отверстия, всаживают и вбивают туда клинья и закрепляют их огромными гвоздями, на эту работу тоже уходит время, остальной люд толпится здесь же, отдыхает в тени, волы жуют жвачку и отмахиваются хвостами от оводов, очень жарко. Когда плотники свое дело сделали, послышался сигнал к обеду, нарядчик пришел распорядиться, чтобы привязали плиту к фуре, это солдатам поручено, может, потому, что они приучены к дисциплине и ответственности, может, потому, что привыкли выполнять задачи вроде этой по службе в артиллерии, получаса не прошло, а камень уже крепко-накрепко привязан к фуре, весь опутан канатами, словно прирос к платформе, куда она, туда и он. Ничего не скажешь, чистая работа. Издали смахивает фура на какую-то тварь с панцирем, на черепаху куцелапую, приземистую, а поскольку вся она в глине, можно подумать, будто только что выползла из земной утробы, она и сама словно земля, словно продолжение холма, к которому все еще прислонена. Люди и волы уже заняты обедом, потом соснут, не будь в жизни таких приятных минут, как еда и отдых, не стоило бы строить монастыри.