После бури. Книга вторая - СЕРГЕЙ ЗАЛЫГИН

— Не понимаю...

— Кадры-то у нас должны серьезно проверяться, кадры решают все! Кадры нам присылают — бывшего князя Ухтомского прислали, например, но ведь и проверяют тоже. Без этого не обойдешься. Без этого в наше время нельзя.

В Красносибирске среди прочих многочисленных газет и журналов — партийных, сельских, профсоюзных, национальных, ведомственных, охотничьих, женских и детских — выходила молодежная газета, она так и называлась — «Молодой большевик», она по своему значению и тиражу уступала только краевой газете.

В редакции «Молодого большевика» был, разумеется, и главный редактор.

Им был товарищ Мартынов — примечательная личность! Совсем юноша — ему, наверное, только-только перевалило за двадцать,— он был человеком очень известным, один из признанных молодежно-комсомольских лидеров края, оратор, публицист, организатор и проводник всех начинаний Советской власти.

Так вот, кроме всего прочего, товарищ Мартынов был близок и к Крайплану — ко всем его перспективным разработкам, наметкам и замыслам.

И объяснялось это необыкновенной какой-то любовью Мартынова к Сибири, к ее природе, к истории и людям, ко всему тому, о чем очень часто говорилось — «будущее Сибири».

Сначала Мартынов присылал в Крайплан и в КИС сотрудницу своей редакции — не очень-то расторопную, не очень грамотную, возрастом уже переросшую комсомол, но, по-видимому, еще не доросшую до ответственной партийной работы, она-то и получала в Крайплане всякого рода цифры и плановые соображения, о которых давала затем информацию на страницах «Молодого большевика» — вот, мол, какое будущее, какое грандиозное, ждет нашу Сибирь в самые ближайшие годы.

Информация получалась так себе — не броской и не яркой, хотя и дельной — факты сами по себе были дельными.

Но, видимо, это не устроило главного редактора, и вот он сам стал забегать в Крайплан и к Прохину, и к Вегменскому, а к Корнилову, пожалуй, и почаще других, беседовал с ними, записывал эти беседы, запасался цифрами, а тогда заметки и небольшие статьи о природных ресурсах Сибири, о геологических, ботанических, лесных и прочих экспедициях, современных и прошлых, об истории всякого рода географических открытий в Сибири стали в газете «Молодой большевик» прямо-таки увлекательным чтением.

И не только увлекательным, но и полезным. Корнилов завел даже специальную папочку для газетных вырезок такого рода, а Прохин, тот уже несколько раз прилагал эти вырезки к своим официальным отчетам и докладным.

Самое удивительное было в том, что Мартынов все понимал: ему слово-другое о деле скажешь, а он уже суть дела схватил, уже интересуется подробностями этого дела.

И никаких никогда ошибок, передержек, неточностей, даже неумелого обращения со специальной терминологией, столь обычных для газетных материалов, в статьях Мартынова не бывало. А вот эмоциональность была. Даже восторг был, но только не глупый, не телячий, а совершенно к месту. Доказательный и убедительный. Корнилов прочтет, бывало, такую вот статейку и даже изумится: сам же он давал Мартынову материал, сам беседовал с ним, а восторга почему-то в материале, во всей теме их разговора не заметил.

«Вот что значит молодость! — думал Корнилов о Мартынове.— Молодость и умение... Молодость и личность... »

Что и говорить, умел Мартынов подавать материал: тонны олова, которые намечено добыть в крае за предстоящее пятилетие, он вдруг переведет на число оловянных ложек — смешно получается и показательно; а то вдруг расскажет остяцкую легенду об одном чудом спасшемся охотнике...

Охотник этот заблудился зимой в Васюганских болотах, он погибал там, замерзал от холода, потому что его огниво высекало совсем слабую искру и не давало огня, но вдруг увидел он оконце в снегу, и там, на дне, была вода, от нее пахло керосином... Керосин принял слабую искру, загорелась вода, спасся охотник. Все это было написано с литературным вкусом, а, кроме того, все следовало читать так: ищите в Васюганье нефть! Ищите, ищите и найдете!

Трудолюбием Мартынов обладал необычайным — он был главным редактором газеты, он учился на вечернем факультете Института народного хозяйства, а еще он ездил в Томск, дополнительно слушал там лекции самых известных профессоров.

Многие томские профессора незадолго до того вызвались безвозмездно читать по особой программе лекции для краевого совпартактива, список слушателей был составлен лично товарищем Озолинем, и вот человек двадцать, а то и тридцать краевых руководителей, собравшись вдвоем, втроем, а то и по одному, несколько раз в год ездили просвещаться в Томск. В «Сибирские Афины» — так называли иногда этот город.

Знавал ведь когда-то Корнилов очень способных молодых людей, сам учился в свое время с блеском, ну и в те времена знавал, когда был уже приват-доцентом Санкт-Петербургского Императорского — тоже наблюдал этакие фигуры, как будто самой природой предназначенные поглощать и поглощать всякого рода знания и понятия, но такого вот Мартынова ему, помнится, не встречалось, нет.

А ведь таежный был парень, из глухого-густого кедрача вылезший чуть ли не прямиком в главные редакторы.

Этакая природа и натура Корнилова не могла не привлечь, и вот он очень любил, а в последнее время прямо-таки нуждался в тех редких даже не часах, а только половинках и четвертинках часа, когда Мартынов заглядывал в его крохотный кабинетик. Да-да, молодой этот таежник только-только формирующийся интеллигент, только-только повзрослевший человек, только-только принявший на себя обязанности «главного» — главного редактора большой газеты, всей этой изначальностью своей был Корнилову интересен. Его, Мартынова, в Крайплане не без юмора так и называли — Главным, наверное, потому, что это к нему не шло — уж очень он был не только молод, но и чересчур как-то естествен. Слишком был непосредственным, но в то же время не слишком наивен... Вот какая личность.

И не один Корнилов каждому появлению Главного искренне бывал рад, Никанор Евдокимович Сапожков тоже радовался, а то, бывало, катится на своих колесиках по крайплановскому коридору Ременных и смеется.

Его спросят: ты чего это, Ременных? Что за смех? «А как же,— отвечает тот,— сейчас встретил Главного, так он мне такую охотничью байку рассказал, такую байку — умора... Про медведя... которого вытащили из берлоги... честное слово, умора!

А недавно, совсем недавно, Главный, этот довольно высокий, довольно смуглый и всегда чуть-чуть кому-то, а может быть, и самому себе улыбающийся парень, и еще удивил Корнилова, оказавшись — кто бы мог подумать? — тонким политиком краевого масштаба... Месяца два-три тому назад он вот что сделал — он напечатал в своей газете ряд статей воспоминаний Юрия Гаспаровича Вегменского... О временах подпольной работы была первая статья, о первых годах Советской власти в Сибири — вторая, о введении нэпа — третья. И здесь-то, в третьей статье, Вегменский вполне тактично рассказывал о том, как партийные и советские деятели привлекали к активному сотрудничеству специалистов старой школы и выучки. Как, в частности, после решения ВЦИК о помиловании был привлечен бывший генерал Бондарин, всего несколько фраз, так ведь больше и не нужно было, ни в коем случае не нужно. Корнилов долго думал, как бы ему в ближайшую встречу выразить Главному свою симпатию, как бы поделикатнее это сделать, но тут вот что произошло: Главный к нему в кабинетик больше не заходил, он снова стал присылать свою сотрудницу, далеко перешагнувшую комсомольский возраст...

Случайность?

Может, Главный усиленно готовился к поездке в Сибирские Афины, в город Томск?

Может...

Нет, случайностью это не было.

Нельзя сказать, что недавние встречи-разговоры с Главным отпечатались в его памяти и сознании столь же зримо, как некоторые другие, как с Председателем человечества и его помощником товарищем Герасимовым, например; как с представителем «Хим-униона» по вопросу о производстве карнаубского воска в Сибири, например, и даже как совершенно случайная, мимолетная встреча с бывшим князем Ухтомским.

Встречи с Главным той же зримости, той же явственности не имели, нет, они были как бы несколько затуманенными и, как теперь Корнилов, лишившись этих встреч, понимал, были не до конца определенными, но они были, и вот их не стало.

Оставалось вспоминать, что ведь Мартынова-то, кроме всего прочего, крайплановцы ждали в свои ряды, с нетерпением ждали. Ну как же — еще Лазарев присмотрел его среди студентов Института народного хозяйства и договорился с ректором, что после окончания тот получит назначение прямехонько в Крайплан, а Прохин вцепился в Мартынова обеими руками: «Ко мне! Только ко мне, и никуда больше! Вот уж перспективный работник, так перспективный — нет сомнений!» Тем более Прохин был обеспокоен, что дело осложнялось еще одним обстоятельством: Крайком ВКП(б) ставил на Мартынова свою собственную ставку — там хотели бросить его на идеологический фронт, сделать Главного заведующим отделом Крайкома, сделать, наконец, главным редактором партийной краевой газеты.