Разведенные мосты - Иван Дроздов

Биологи. Он заведует кафедрой в Лесотехнической академии. Я был у него на кафедре. Там познакомился с его сотрудниками. Доцент, женщина, мне сказала:

— Вы читали роман Леонида Леонова «Русский лес»? Там изображён профессор Вихров. Так это с него, Соловьёва, Леонов писал образ своего главного героя.

Я возразил:

— Роман писался давно, а ваш профессор ещё молодой.

— Всё равно: это он, наш Виктор Александрович. Он так же, как и Вихров, предан русскому лесу и мужественно защищает его. И характером похож на Вихрова. И даже внешним видом.

Я согласился:

— Да, наверное, вы правы. Вихров и есть ваш профессор Виктор Александрович Соловьёв. В конце концов, не важно, кто когда жил, а важна сама суть. Если Виктор Александрович такой крупный учёный, так много сделал для защиты леса и его дальнейшего разведения, — наконец, если он так мужественно борется за Русский лес, — значит, его, и таких, как он, имел в виду Леонид Леонов, создавая своего героя.

Супруги Соловьёвы являют собой характерный тип русских интеллигентов: многого достигли в науке. У них есть дочь Станислава. Она вышла замуж, и теперь с ними живёт зять Кирилл. И дочка, и зять — тоже биологи, кандидаты наук. У них родилась девочка, очаровательная крошка Дарья. Вместе с ней они ездили в Америку в служебную командировку. Работали там целый год. Денег получали больше, чем у нас, но говорят: год или два пожить в Америке можно, но не больше.

Я люблю беседовать с Дарьей. Она мне сказала: «В Америке хорошо, но я хочу жить в России».

Чавдар-Люленов Петр Петрович

Поэт, публицист, историк. Великий Штоколов, любивший широко махнуть русской фразой, о нём сказал: «Умнющий, как две тысячи змей!» А кто-то в дружеской беседе спросил: «Кем вы себя больше чувствуете: болгарином или русским?» И Петр Петрович ответил: «Все начинается со слова. Помню, как еще в детстве мы распевали песню: «Хороша страна Болгария, а Россия лучше всех!»

Протасов Борис Иванович

Профессор биологии. На собраниях сидит в уголке и мало заметен. В науке преуспел, совершил важные открытия, но воцарившаяся в России власть воинствующих либералов первый и самый страшный удар нанесла по образованию и науке. Протасов и сотрудники его лаборатории оказались не у дел. Они ещё работали, но зарплату им не платили, а у профессора большая семья, больной сын и жена не работает. Ситуация сложилась отчаянная. Профессор подряжался работать консультантом на фермах, разрабатывал рецептуру корма для животных. На время уезжал в Америку, работал там в мастерских по обслуживанию автомобилей. Привозил домой немного денег и снова уезжал. Однако работать там мог несколько месяцев — не больше. Я искал ему постоянную работу, просил об этом члена нашей академии Вадима Петровича Галанцева, директора Института биологии, и он ему помогал, но постоянной и достойной работы для этого большого учёного не находилось. А однажды его пригласили в Китай, он там делал доклады, помогал китайским учёным налаживать какие-то лабораторные работы.

Так перемогает окаянную жизнь в современной России человек, которым бы гордилась любая европейская страна. Мы избрали его вице-президентом нашего Северо-западного отделения.

Я люблю этого человека и очень жалею, что не могу радикально изменить его жизнь к лучшему.

Золотов Александр Никитич

Учёный секретарь, доктор военных наук, профессор. Живёт в Пушкине. Ездить в центр Петербурга на собрания академии ему трудно, но он регулярно посещает все собрания и заседания президиума. Собранный, точный, во всех делах аккуратный. Требует от всех дисциплины почти военной. И если от оратора попросит соблюдать регламент, то тоже с некоторым нажимом. Ему мы во многом обязаны, что в нашем большом коллективе таких разных и важных людей не возникает никаких конфликтов и даже каких-нибудь размолвок и трения.

Одно неудобство: далеко живёт и сильно занят на службе. Именно поэтому нам пришлось выбрать и ещё одного учёного секретаря: им стал профессор биологии, крупнейший в нашей стране специалист по демографии. Это

Корешкин Алексей Иванович.

О нём также можно сказать: человек без недостатков. Мне очень легко и приятно работать с такими людьми.

Моисеев Александр Владимирович

Есть в академии люди, которые мне особенно симпатичны, можно даже сказать, я их люблю. Вот такой Александр Владимирович Моисеев. Он молод, ему лет сорок или сорок пять. Кандидат военных наук, капитан первого ранга, то есть применительно к наземным войскам — полковник. Принят в академию по квоте профессора. Принят до меня, и я некоторое время не мог понять, почему ему присвоили звание профессора. Но учёный секретарь Александр Никитич Золотов, тоже моряк, объяснил: Моисеев — подводник, занимал во флоте высокую должность: был командиром отряда атомных подводных кораблей, ну и, конечно, был воспитателем большого коллектива моряков, в том числе и офицеров. Члены академии сочли возможным приравнять эту его работу к профессорским занятиям. А кроме того, Моисеев хотя и не имеет печатных трудов, но он автор нескольких серьёзных нововведений и усовершенствований на подводном флоте.

Я его заметил и стал к нему присматриваться после того, как он однажды в свободное от наших занятий время подошёл ко мне и попросил разрешения высказать своё мнение по поводу прочитанной им моей книги «Последний Иван».

— Моя жизнь, — казал он, — протекала в совершенно другой среде, чем ваша, но удивительное дело: люди, изображённые вами, поразительно схожи с теми, которых и я встречал.

— Вы имеете в виду отрицательных или положительных персонажей?

— И положительных, и отрицательных. Если человек хорош, то он во всём хорош и везде одинаков, а вот отрицательные типы…

Моисеев улыбнулся своей тёплой дружеской улыбкой и продолжал:

— О-о… Эти люди так изощрены в своих подлостях и так изобретательны, что не всякий-то их и поймёт.

Я заметил:

— Мне казалось, в вашей среде их и не бывает… моих персонажей.

— Не скажите! — воскликнул Моисеев. — Их за время советской власти так расплодилось, что они, кажется, встречаются всюду. — И поправился: — Но, разумеется, не под водой. Там их я не видел.

Моисеев был молод, и лицом моложав, и, может быть, по этой причине академики, люди почтенного возраста, называли его просто: Саша Моисеев. Он и в другой раз заводил разговор о персонажах моих книг, и суждения его были на редкость меткими, оригинальными, и я потом, приходя домой, записывал впечатления от наших бесед, чтобы затем переплавить его суждения в своих очередных книгах. В известной мере Саша Моисеев был моим учителем по части отрицательных персонажей, которые у них встречались только «в надводном положении».

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});