Ловец мелкого жемчуга - Анна Берсенева

– Знаешь, – засмеялась Ули, – я все-таки поем. У меня вдруг стал такой аппетит! Наверное, от стресса. А к тому же после поезда прошло довольно много времени, ведь мы объясняли все в вокзаловой милиции. Если бы ты мне не помог, это было бы еще дольше!

Она постелила на стол вышитую льняную скатерть, которую ей подарили в Рязани, расставила тарелки, разложила сверкающие мельхиоровые приборы и зажгла две свечи в стеклянных синих подсвечниках, хотя на улице было еще светло. Георгий принес вино и горячую пиццу.

– Вообще-то красное вино не надо охлаждать, – сказала Ули. – Но это теперь неважно! Это ерунда, да?

– Да.

Он смотрел на нее не отрываясь, и ему казалось, что он пьет в дикую жару холодную воду: и жажду не утолить, и оторваться невозможно, потому что ничего тебе сейчас не надо, кроме вот этой холодной воды.

Они выпили по бокалу вина в каком-то неловком молчании, без тоста, и несколько минут так же молча ели. Потом Ули положила нож и вилку.

– Спасибо, Георг, – повторила она, глядя на него своим невозможным взглядом. – Я так обрадовалась, когда увидела тебя на перроне.

– Я тоже. – Он почувствовал, как перехватило горло. – Ули, я…

– Но я ведь обещала тебе рассказать про командировку! – торопливо перебила она. – Вообще-то у меня очень много впечатлений. Вот, к напримеру, вчера меня познакомили с одной женщиной. Она была учительница, а теперь стала пенсионерка и выращивает овощи возле своего летнего домика. И ты знаешь, что она придумала? – оживленно – ему показалось, что немного слишком оживленно, – спросила Ули.

– Что?

Вообще-то Георгию было интересно все, что она говорила, да он просто радовался, что она говорит с ним, и в любой другой день он с удовольствием послушал бы и про командировку, и про пенсионерку. Но сейчас он с трудом выдерживал каждую минуту этой неутолимой близости и чувствовал, что ненамного минут его еще хватит.

– Она придумала, из чего делать теплицу для овощей. И я так обрадовалась, когда она мне показала! Георг, это такое правильное, такое современное сознание. У страны есть перспективы, если такое сознание имеют даже пожилые женщины. Она собирает пластиковые бутылки, потом разрезает их и выпрямляет с помощью горячей воды, потом сшивает леской ровные пластины. – Ули перечисляла все эти операции со своей милой серьезностью, старательно называя каждую. – И таким образом она получает отличный материал для строительства теплицы, гораздо лучше, чем обыкновенная пленка! Ты понимаешь?

– Я понимаю, понимаю, – кивнул он. – Где же она столько бутылок берет?

– Ее подруга работает в бане, там пьют много пива, поэтому можно собрать бутылки. Но главное, ведь это значит, что становится меньше ужасных отходов, которые невозможно утилизировать! Я так обрадовалась, что эта женщина об этом думала.

– Да вряд ли она об этом думала, – рассеянно заметил Георгий; сам он уж точно думал сейчас не об этом. – Просто денег у нее нет на пленку, а теплицу-то строить надо, не на рынке же ей овощи покупать. Голь на выдумки хитра.

– Голь? Это, наверное, такая пословица? Нет-нет, – покачала головой Ули. – Извини, но мне кажется, ты все-таки неправильно понимаешь причину. Вы вообще мало цените преимущества, которые дает теперь состояние вашей экономики. Ведь вы можете миновать эту стадию безумной индустрии, в которой утонула Европа! Бесконечные упаковки для каждой мелочи, и на это работают огромные заводы, и это дает рабочие места и прибыль, поэтому заводы уже трудно закрыть. А в Рязани все заворачивают в магазинах в простую коричневую бумагу, а сметану продают прямо из больших бидонов, и все приносят свои стеклянные банки! Тебе кажется, что это плохо? – вдруг спросила она. – Ты смотришь так, как будто я говорю глупости.

– Да не то чтобы плохо… – медленно проговорил Георгий. – Просто я не уверен, что можно миновать какую-то стадию. Все равно каждый должен совершить ошибки сам, на чужих никто не учится. Да и… Мне, честно говоря, самому красивая упаковка больше нравится, чем коричневая бумага. Я же только эту бумагу с детства и видел, – оправдывающимся тоном объяснил он. – Ну как она мне может нравиться? Как вспомню – промасленная, селедкой воняет, мужики прямо с нее и закусывают… И банки эти для сметаны… Что хорошего? Мне мать вечно их давала, чтобы я сметану по дороге в школу покупал, а то к обеду уже разберут. Они откроются в портфеле, вся сметана выльется, весь класс орет, хохочет…

– Но это частный случай, – упрямо сказала Ули. Ее щеки пылали так, как будто она выпила не бокал вина, а бутылку водки. – Надо думать в масштабах страны, но у вас этого совсем не делают!

Георгий чувствовал, как его все сильнее охватывает досада. Он хорошо знал это состояние: когда, думая о чем-то, для тебя серьезном и важном, ляпнешь что-нибудь мимолетное, только чтобы что-то сказать, – и вдруг оказывается, что тебе уже возражают и ты должен что-то объяснять, о чем-то спорить… Сейчас получалось именно так: он вынужден был говорить про какие-то дурацкие банки для сметаны. И с кем, и когда!

– Да у нас, наоборот, только и делают, что думают в масштабах страны, – злясь на себя, сказал он. – Тем более масштабы располагают. Просто про человека, без масштабов, последние лет восемьдесят вообще никто не думал, да и раньше, я подозреваю, не сильно-то напрягались. Да я, может, за эту красивую упаковку по гроб жизни тому благодарен, кто ее сделал! Конечно, он просто деньги хотел заработать, ну так ведь на том, что человеком меня считает!

– Я понимаю твои аргументы, но все-таки… – проговорила Ули.

Голос у нее стал такой растерянный и несчастный, что Георгий тут же напрочь забыл обо всем, что говорил секунду назад. Да плевать ему было и на красивую упаковку, и на масштабы страны – все это не стоило ее растерянности, даже мимолетной ее печали!

– Ули, не сердись! – Он порывисто поднялся из кресла. – Это все неважно, я совсем не то… Я совсем не то хотел тебе сказать, я… – Он почувствовал, что ему не хватает воздуха.

Она сидела на диване и, опустив глаза, крутила ярко-красную деревянную пуговицу, пришитую к чехлу. Их разделял только низкий стеклянный столик, уставленный посудой. Георгий наклонился, взял столик обеими руками за края и одним движением отставил в сторону. Звякнули бокалы, заколебалось пламя недогоревших свечей… Он шагнул к Ули, медленно, не отводя глаз от ее лица, опустился на колени и обнял ее за плечи. Плечи вздрогнули, потом замерли, словно прислушиваясь к его рукам. Потом она тихо выговорила:

– Я знала, что так будет, Георг. Ты тоже знал?

– Я очень этого хотел, – шепотом ответил он, прикасаясь губами к ее виску. – Я тебя люблю, так почему должно быть иначе?