Домашние правила - Джоди Линн Пиколт

– Не понимаю, какое отношение это имеет…

– Я еще не закончил. Психиатр, приглашенный стороной защиты, сказал, что Бин утверждал, будто в него встроен компьютерный чип, через который его программируют. Государственный психиатр признал его психически больным. Во время суда Бин оторвал радиатор от стены, сбросил с подставки телевизор и выхватил пистолет у одного из охранников. Он сказал своему адвокату, что видит змей, выползающих из голов сидящих в зале людей, а свидетелей контролируют ангелы. Его признали виновным, и перед вынесением приговора Бин заявил суду, что в Риверсайд-парке нужно установить памятный камень от имени Фонда Фредди Меркьюри в честь того, что Фредди Меркьюри убил католического священника. После этого он сказал, что Тони Кёртис обещал быть отцом Бина и он использовал великую силу Саймона Свина – ту же силу, которая создала нацистское правительство, – чтобы затащить его к себе в дом и накормить человеческим мясом. О, и еще кот говорил с его подсознанием.

Эмма смотрит на меня:

– Все это не имеет никакого отношения к Джейкобу.

– Имеет, потому что в штате Вермонт, несмотря на рассказанное мной, Джон Бин был признан дееспособным. Это юридический прецедент.

Эмма опускается на скамью рядом со мной и тихо вздыхает:

– Ох, и что же нам теперь делать?

– Гм… я думаю, нам нужно сослаться на невменяемость.

Эмма вскидывает голову:

– Что? О чем вы говорите? Джейкоб не сумасшедший…

– Вы только что утверждали, что он не способен выдержать судебный процесс, а теперь говорите, он слишком нормален, чтобы использовать для защиты аргумент о невменяемости. Одно противоречит другому! – возражаю я. – Мы посмотрим на материалы дела, когда они появятся… Но, судя по тому, что вы мне сказали, доказательства против Джейкоба очень серьезные, включая его признание. Я полагаю, это наилучший способ уберечь его от тюрьмы.

Эмма расхаживает взад-вперед по прихожей. Луч света падает на ее волосы и щеку, и я вдруг вспоминаю курс по истории искусства, который проходил в колледже: «Пьета» Микеланджело, «Мадонна с Младенцем» Рафаэля, «Мадонна в гроте» да Винчи – ни на одной из этих картин Мария не улыбается. Не оттого ли, что знает, какие испытания приготовила ей судьба?

– Если ссылка на невменяемость поможет, он вернется домой? – спрашивает Эмма.

– Возможны варианты. Судья имеет право поместить его в специальное учреждение, пока не убедится, что Джейкоб никому больше не причинит вреда.

– Что вы называете специальным учреждением? Психиатрическую больницу?

– Очень возможно, – признаюсь я.

– Значит, мой сын попадет либо в тюрьму, либо в дурдом? Третьего не дано?

– А что может быть третьим?

– Выход на свободу, – говорит Эмма. – Оправдание.

Я открываю рот, чтобы сказать ей, мол, на это шансов мало, что она скорее научит Тора вязать, но вместо этого делаю глубокий вдох.

– Не поговорить ли нам с Джейкобом?

– Ни в коем случае!

– К сожалению, это не ваш выбор. – Я встаю и иду на кухню.

Джейкоб клюет голубику из миски и отдает ягоды помельче Тору.

– Вы знали, что он любит ягоды? – спрашивает Джейкоб.

– Он ест все, что не прибито гвоздями. Нам нужно поговорить о твоем деле, чувак.

– Чувак? – Эмма остановилась у меня за спиной, скрестив на груди руки.

Я не обращаю на нее внимания и приближаюсь к Джейкобу:

– Ты прошел тест на дееспособность.

– Правда? – Он радостно улыбается. – Я действительно хорошо справился?

Эмма выходит вперед:

– Ты сделал все прекрасно, малыш.

– Нам нужно подумать о твоей защите.

Джейкоб ставит на стол миску с голубикой:

– У меня есть несколько клевых идей. Однажды в «Борцах с преступностью»…

– Это не телесериал, Джейкоб, – обрываю его я. – Все очень серьезно. Это твоя жизнь.

Он садится за стол и берет на колени Тора:

– Вы знаете, что человек, который изобрел застежку-липучку, придумал ее, когда гулял со своей собакой в Альпах? В шерсти пса застревали репьи, и он придумал, как что-то с крючками может цепляться за что-то с петлями.

Я сажусь напротив Джейкоба:

– Ты знаешь, что такое утвердительная защита?

Он кивает и выдает мне юридическое определение:

– Это основание для признания обвиняемого невиновным, такое как самозащита, защита другого лица или невиновность по причине невменяемости. Обвиняемый должен заявить об этом определенное количество раз до суда, обычно в письменной форме.

– Я думал о том, Джейкоб, что наилучшие шансы в этом процессе тебе даст использование утвердительной защиты.

Лицо Джейкоба проясняется.

– Верно! Конечно! Защита другого лица…

– Кого ты защищал? – перебиваю его я.

Джейкоб смотрит на Тора и теребит пальцами жетончик у него на ошейнике.

– Вы, конечно, говорите не всерьез, – произносит он. – «Я серьезно… и не называйте меня Ширли».

– Ты действительно считаешь, что сейчас подходящее время для шуток?

– Это из «Аэроплана»! – восклицает Джейкоб.

– Ну, это не смешно. Штат выдвигает очень серьезное обвинение против тебя, Джейкоб, и поэтому я считаю, нам нужно сделать ставку на невменяемость в защите.

Джейкоб резко вскидывает голову:

– Я не сумасшедший!

– У этого понятия другое значение.

– Я знаю его смысл, – говорит Джейкоб. – Человек не отвечает за преступное деяние, если в результате психического заболевания или дефекта ему не хватило способности отличать правильное от неправильного в момент совершения действия. – Он встает, сбрасывая Тора на пол. – У меня нет психического заболевания или дефекта. Я просто с причудами. Верно, мам?

Я гляжу на Эмму:

– Вы, должно быть, меня разыгрываете.

Она едва заметно вздергивает подбородок:

– Мы всегда говорили, что синдром Аспергера – это не неспособность… а способность иного рода.

– Отлично! Вот что, Джейкоб: или я сошлюсь на невменяемость для твоей защиты, или можешь вместе со своими причудами отправляться обратно в тюрьму.

– Нет, вообще-то, в штате Вермонт вы не можете использовать невменяемость как аргумент защиты, если я вам не позволяю, – заявляет Джейкоб. – Все это содержится в деле «Верховный суд штата Вермонт против Бина».

– Господи, ты знаешь это дело?

– А вы – нет? – Он приподнимает брови. – Почему вы не можете просто сказать правду?

– Отлично, Джейкоб. И какова она, правда?

Только я задал этот вопрос, как сразу осознал свою ошибку. Любому адвокату известно, что нужно быть очень осторожным с вопросами, представляя интересы обвиняемого по уголовному делу, так как любые его слова могут быть инкриминирующими для него самого. Если впоследствии он, стоя у барьера, станет отрицать сказанное вам раньше, вы попадете в затруднительное положение и вам придется либо отказаться от защиты, что сразу вызовет предвзятое отношение к вашему клиенту, либо заявить суду, что ваш подзащитный был нечестен, что подорвет доверие к нему еще сильнее. Вместо того чтобы спрашивать, что произошло, вы пляшете вокруг правды и фактов. Спрашиваете, как ваш клиент ответил бы на те или иные вопросы.

Проще говоря, я по-королевски облажался. Спросив его, какова же правда, я теперь не смогу допустить, чтобы он вышел к барьеру и оговорил сам себя.

Поэтому я не даю ему ответить.

– Погоди, я не хочу этого слышать.

– Что вы имеете в виду? Как это вы не хотите слышать! Вы, вообще-то, мой адвокат!

– Мы не можем говорить