Последняя ночь на Извилистой реке - Джон Ирвинг

Некоторые свидетели утверждали, что видели на капоте обычную эмблему — бегущего мустанга, а одна истеричная домохозяйка, едва не попавшая под колеса голубого призрака возле супермакета, утверждала: на капоте красовался не мустанг, а весьма неприличного вида кентавр. Еще один очевидец заметил номер. Цифр он не запомнил, но вроде бы это был номер другого штата. Студент университета, ехавший на мотоцикле по Дубьюк-стрит и задетый «мустангом», утверждал обратное: номер был айовским. Но никто не мог припомнить, как выглядел водитель.

Полицейский, конечно же, хотел поговорить с Джо. Он вежливо поглядывал на часы.

— Сын должен вернуться из школы с минуты на минуту. Обычно к нам и его приятель Макс заходит, — сказал Дэнни. — А я, увы, видел лишь мелькнувшее пятно необычного голубого цвета.

— Вы позволите осмотреть комнату вашего сына? — спросил полицейский.

Просьба была довольно странной, но отказывать в ней Дэнни не стал. Колби провел в комнате Джо не более минуты, не сказав ни слова насчет «пивных» афиш, после чего все трое вернулись на кухню. Повар спросил его, не опасно ли гонять на велосипедах по переулку.

— При нормальных обстоятельствах вполне безопасно, — ответил офицер Колби.

Но в остальном он был солидарен с мнением И Ин: городские улицы — не место для маленьких велосипедистов. Пусть лучше ходят пешком или едут на автобусе. И уж конечно, нельзя им позволять ездить на велосипедах по центру города. Сейчас за рулем полно студентов; многие еще не освоились с особенностями уличного движения в Айова-Сити. А по выходным хватает болельщиков из других городов, и это тоже осложняет ситуацию.

— Джо в центр города на велосипеде не ездит. Катается только здесь и всегда переводит велосипед через улицу, — сказал полицейскому Дэнни.

Тот промолчал, но по лицу чувствовалось, он не больно-то поверил словам писателя.

— Нет, честно, — добавил Дэнни — Конечно, я не знаю, как там Макс, его восьмилетний дружок. Родители этого мальчика придерживаются более либеральных взглядов — по крайней мере, относительно того, где ездить их сыну.

— А вот и ребята едут, — сообщил повар, увидев показавшихся велосипедистов.

Третьеклассники еще не научились скрывать свои чувства, и встреча с полицейским их явно ошеломила. Переглянувшись, они оба уставились в пол.

— А-а, друзья пивных фургонов, — сказал Колби. — На вашем месте, ребята, я бы крепко помнил, что голубой «мустанг» видели по всему городу.

Полицейский повернулся к повару и Дэнни.

— Мальчишки они хорошие, да вот только пристрастились выпрашивать у водителей пивных фургонов афиши, стикеры и нашивки. Я их частенько вижу возле пивных баров на центральных улицах. Напоминаю им, что внутрь заходить нельзя. Но случается, они пристраиваются на своих велосипедах за пивным фургоном и ездят от бара к бару. Еще раз говорю: Клинтон-стрит и Берлингтон-стрит — не для велосипедистов.

Джо не смел поднять на деда глаза.

— Друзья пивных фургонов, — повторил повар.

— Мне домой пора, — сказал Макс и спешно ретировался с кухни.

— Вашего сына и того мальчика я встречал и в Городском парке. Тоже на велосипедах. Несколько раз говорил им, чтобы ни в коем случае не ездили по Дубьюк-стрит. Гораздо безопаснее ехать по мосткам за зданием студенческого союза. А дальше — выезжать в район Хэнчера и катить вдоль реки… Что, скажешь, это намного дальше? К зоопарку есть более короткий путь? — спросил у Джо офицер Колби.

Джо молча кивал, понимая, что их с Максом застукали.

На следующий день, ранним утром, когда Юн еще спала, а И Ин не вернулась с ночного дежурства в Больнице милосердия, Дэнни вошел в комнату сына и некоторое время стоял, оглядывая это «пивное святилище». Затем он легко потряс Джо за плечо.

— Вставай.

— А не рано ли в школу? — зевая, спросил мальчик.

— Возможно, сегодня ты туда вообще не пойдешь. Я позвоню и скажу, что ты себя неважно чувствуешь.

Еще пару дней назад такое предложение обрадовало бы Джо. Сегодня оно его насторожило.

— Со мной все в порядке. Я могу идти в школу.

— Вставай и одевайся. С тобой, Джо, не все в порядке, — возразил отец. — Ты мертв. Ты уже умер.

Не позавтракав, они покинули дом и пошли пешком в сторону Маскатайн-авеню. Даже в утренние часы на ней всегда было оживленное движение. Улица переходила в Айова-авеню, посередине которой тянулся бульвар, разделяя проезжую часть.

Когда Джо был совсем маленьким, Дэнни и Кэти жили на Айова-авеню в доме на две семьи и постоянно жаловались на шум уличного движения. Но уже тогда жилье в этих местах стоило дороже квартир в других местах. (В особенности неугомонный многоквартирный дом, именуемый «женским клубом»; он был ближе к кампусу и центру города. Студенты выпускных курсов и состоятельные младшекурсники предпочитали жить не в общежитиях.) Осенью семьдесят третьего, когда Дэнни оказался на Айова-авеню со своим подросшим сыном, внешне эта улица почти ничем не изменилась. Однако аренда жилья существенно выросла, и теперь здесь селились университетские преподаватели: младшего и частично среднего звена.

— Так это улица, где вы жили с мамой? — спросил Джо, когда они шли по Айова-авеню в сторону центра.

— Где мы жили с мамой. Да, это она.

Их дом стоял между Гилберт-стрит и Джонсон-стрит, пересекавших Айова-авеню. Дэнни узнал этот двухэтажный дом. Тогда клиновидные отделочные доски, которые покрывали стены и крышу, были бледно-желтого цвета. Они с Кэти и малышом жили на первом этаже. С тех пор дом перекрасили в серый цвет. Похоже, теперь оба этажа занимала одна семья.

— Вот этот, серый? — спросил Джо.

Должно быть, нынешние обитатели дома еще сильнее страдали от шума. Поток машин, несущихся к центру города, заметно возрос.

— Да, серый, — коротко ответил Дэнни.

Он повернулся к дому спиной. За шесть лет деревья на бульварчике разрослись и даже стали красивыми.

— Дед говорил, ты не любишь Айова-авеню и стараешься не ездить по ней.

— Это так, Джо.

Они стояли плечом к плечу и смотрели на едущие машины.

— В чем дело? Я что, наказан? — спросил Джо.

— Нет. Ты не наказан. Ты уже мертв.

Дэнни махнул в сторону проезжей части.

— Ты погиб вон там, на дороге. Это было весной шестьдесят седьмого года. Тебе тогда было всего два годика, и ты еще не мог обходиться без подгузников.

— Меня сбила машина? — спросил Джо.

— До сих пор удивляюсь, почему она тебя не сбила, — ответил отец. — Но если бы ты погиб под колесами, меня бы тоже не было в живых.

За рулем машины, ехавшей по противоположной стороне, сидела И Ин. Она возвращалась с ночного дежурства и видела Дэнни и Джо, стоящих на Айова-авеню. Мимо них проехал коллега Дэнни по Писательской мастерской, поэт Марвин Белл[157]. Он просигналил в знак приветствия, но ни отец, ни сын этого даже не заметили.

Быть может, Дэнни и Джо вовсе не стояли на тротуаре, глядя на машины: возможно, они находились не в осени семьдесят третьего, а в весне шестьдесят седьмого. Во всяком случае, писатель Дэниел Бачагалупо, еще не взявший себе псевдоним, был там. Дэнни часто казалось, что он вообще не покидал того времени.

А в ресторане «Авеллино» Лоретта принесла писателю первое блюдо из тех, которыми сегодня намеревался удивить его отец. Это был сатай из говядины в арахисовом соусе, приготовленный по рецепту Агу. Говядину повар зажарил на деревянных шампурах. В качестве жидкой панировки Тони Эйнджел использовал смесь из креветок, стеблей фасоли и спаржи. Сатай полагалось есть деревянными палочками. Лоретта их принесла, но не торопилась передавать писателю.

— Не помню, ты умеешь ими есть? — спросила она.

(Писатель знал, что она лукавит.)

— Конечно умею.

Лоретта по-прежнему не отдавала ему палочек.

— А знаешь что? Ты слишком много времени проводишь в одиночестве, — сказала она.

— Да, я слишком много времени провожу в одиночестве, — повторил за ней Дэнни.

Легкий флирт — это все, что они оба себе позволяли. Мысль вступить в интимные отношения их ужасала. Наверное, потому, что оба знали об интимных отношениях между поваром и Селест.

Всякий раз, когда Дэнни задумывался о такой возможности, он представлял, что Лоретта скажет: «Это как если бы брат с сестрой занялись сексом или что-то вроде того!»

— О чем ты пишешь? — спросила Лоретта.

Ей думалось: пока она не отдаст Дэнни палочки, он будет смотреть не в блокнот, а на нее.

— Да так, набрасываю диалог.

— Вроде нашего?

— Нет… другой.

Внимание к ней было потеряно, и Лоретта отдала писателю палочки. Блокнот лежал совсем рядом, и официантка могла бы прочесть диалог, о котором сказал Дэнни. Но он не любил, когда другие заглядывают в его блокнот, и она решила не сердить писателя.