Маскарад лжецов - Карен Мейтленд

Вероятно, птиц и зверей отпугивала вонь. Казалось, что тела чумных начинали разлагаться еще до того, как несчастные жертвы болезни падали замертво. Но вонь не могла уберечь нас, ибо пропитала все вокруг. Милю за милей она наполняла ноздри, пока нам не начинало казаться, что воняет даже еда, которую мы подносим ко рту. Мерзкий запах уже не был предупреждением. Вся Англия гнила заживо.

Вечером мы разбили лагерь у подножия полуразрушенной круглой башни. Место для ночевки выбрала Ксанф. Словно предчувствуя новые снегопады, лошадь хотела наесться до отвала. Снег вокруг башни подтаял, и под солнечными лучами из земли полезла буйная зелень. Адела, Осмонд и Карвин снова ночевали в повозке, мы спали снаружи, в последний раз используя повозку как укрытие. На следующее утро мы оставили ее за башней, чтобы не бросалась в глаза с дороги. Мы не сомневались, волк найдет свою добычу. Нашел же он нас! Прошлой ночью мы опять слышали вой. Даже на открытой местности волку удавалось оставаться незамеченным. И отступаться он не собирался.

Осмонд хотел выгрузить ящики, а повозку забрать с собой, но мы не решились. Волк должен знать, что мы оставляем ему все. Он мог не заметить брошенных ящиков и решить, что они по-прежнему в фургоне. К тому же без повозки мы были вольны выбирать узкие тропы, ведущие не к чумным деревням и городам, а в забытые уголки, куда болезнь еще не добралась. Теперь, передвигаясь на своих двоих, мы наконец-то могли повернуть на север.

Впрочем, дарить волку Ксанф мы не собирались. Возможно, он передвигался верхом, но в любом случае облегчать ему жизнь не входило в наши намерения.

Было еще кое-что, с чем мне не хотелось расставаться. Вряд ли церковь станет предъявлять права на русалку. Наверняка наемник просто выбросит ее или продаст другому бродячему чародею для показа толпе идиотов на ярмарках. Если когда-нибудь соберется такая толпа. Наверняка остальные сочли, что у меня не в порядке с головой. Кому нужен такой бесполезный и громоздкий предмет? Разве можно было объяснить им, что всякий раз при запахе смирны и алоэ передо мной вставала картина: отец держит в руках голову брата. Его тело лежит под Акрой, разрубленное на куски, а голова, отсеченная сарацинским мечом, торчит на пике для показа улюлюкающей толпе. Рискуя жизнью, под покровом ночи слуги выкрали голову. Дни и ночи загоняли они коней, чтобы доставить в родной дом то, что осталось от их господина.

Наконец Родриго просто забрал у меня ящик и навьючил его на спину Ксанф. Он единственный не стал ни о чем спрашивать.

Мы приторочили наши пожитки к лошадиной спине и двинулись в путь, молясь, чтобы волк не последовал за нами. Передвигаться без фургона оказалось не в пример легче. Пожалуй, лишь Аделе на первых порах пришлось туго. Она привязала Карвина к спине и честно старалась поспевать за остальными. Из-за Аделы нам приходилось чаще останавливаться, но эти задержки радовали всех, даже Ксанф, которая набрасывалась на траву с такой жадностью, словно не чаяла увидеть ее вновь.

Наригорм тоже пришлось топать на своих двоих. Она и раньше иногда шла рядом с повозкой, однако лишь когда сама того хотела. На охоте Наригорм легко поспевала за Осмондом, но теперь, лишившись своей крысиной норки, с хмурым видом тащилась сзади, прислушиваясь к нашим голосам, но редко вступая в разговор.

Бросив повозку волку, мы словно оставили позади мысли о Зофииле. Теперь зрелище трупа на окровавленном снегу все реже являлось в наших мыслях, да и волк уже не казался таким опасным. Вскоре компания заметно приободрилась. Нам больше не нужно было толкать тяжелую повозку по непролазной грязи. Мы могли свернуть, куда захотим, и ощущали себя словно Сизиф, который избавился от надоевшего камня. Волк получил, что хотел. Отныне мы были свободны.

К обеду мы вышли к широкой полноводной реке. Мост смыло, и до наступления темноты нам пришлось следовать за прихотливыми извивами речного русла. Мы разбили лагерь недалеко от воды в березовой рощице. Осмонд и Наригорм поймали несколько уток, и мы уселись у костра, голодными глазами поглядывая на булькающий котел.

Утолив голод, мы развеселились, словно школьники, которых раньше срока распустили на каникулы. На мгновение мы поверили, что все наши тревоги позади. И все же меня не покидала мысль о брошенной повозке. В конечном счете она стала для нас обузой, но долгое время служила нам домом, и в мире, который рушился на глазах, мы могли положиться только на крепость ее стен. Оставалось лишь удивляться, что после стольких лет, проведенных в пути, меня еще трогали такие вещи.

Меня испугало, когда течение реки снова повернуло нас на восток. Как зверь нюхом чует ловушку, так и меня одолевали предчувствия. С тех пор как мы двигались в этом направлении, мы потеряли троих.

Наригорм сидела чуть в стороне от костра, обгладывая утиную кость. Нет уж, на этот раз у нее не получится. Больше я не позволю рунам управлять нашими судьбами. Мы повернем на север, чего бы мне это ни стоило. Только дорога на север уведет нас от чумы. Надежда слабая, но все ж лучше, чем уверенность, что мы направляемся прямо в пасть смерти. Мне пришлось придвинуться к костру, чтобы Наригорм не услышала.

— Волк отстал, пришло время принять решение. Нам нужны еда, дрова и кров. Ночи становятся теплее, но сейчас только начало февраля, и снегопады еще будут. Никому не ведомо, сколько продлится чума. Мы должны повернуть на север и найти местечко вдалеке от проезжих дорог, чтобы переждать худшее.

Осмонд поднял глаза от миски.

— Почему бы не двинуться прямо к морю? На побережье мы сможем не только ловить птиц, но и рыбачить. Там многие этим живут. Морю чума не страшна.

— Но на берегу есть порты и рыбацкие деревушки, а их-то чума поразила первыми. Если же идти на север...

— Нет, не смей! — раздался резкий окрик Родриго.

Наригорм ножом подцепила кусок мяса из котелка. Услыхав окрик, она обернулась.

— Это нож Зофиила, — рявкнул Родриго. — Где ты его взяла?

— Нашла. Ему он больше не пригодится, а мой притупился.

— Выбрось сейчас же!

— Зачем это? Смотрите, какой хороший ножик. — И Наригорм снова окунула его в котелок.

— Выбрось, я сказал! — Голос Родриго сорвался на крик. — На нем кровь Зофиила!

Наригорм демонстративно окунула нож в похлебку.

— Вот, кровь я смыла, теперь он снова чистый.

Сигнус встал и ловко выхватил нож из рук Наригорм.

— Родриго прав, — сказал он тихо. — Ты не должна была так делать.

Он резко зашвырнул нож за кусты, и мгновение спустя мы услышали всплеск. Некоторое время Сигнус молча смотрел на Родриго, затем отвернулся и уставился в темноту.

Адела бросилась к котелку и выплеснула остатки похлебки в кусты, затем тщательно вытерла руки о юбку.

— Ты же знаешь, пользоваться ножом убитого — плохая примета, — укорила она Наригорм. — Мало нам бед, хочешь накликать еще?

Она отвесила Наригорм легкий подзатыльник, словно расшалившемуся ребенку. Девочка спокойно уселась на свое место. Казалось, она совсем не обижена, а, напротив, довольна своей выходкой. Почему-то это меня насторожило.

Темнело, и мы все ближе придвигались к костру. Ветер шевелил тростник, вода на отмели плескалась о берег. Иногда тишину прорезали крики хищника, настигшего жертву, или жертвы, настигнутой хищником. Облака закрывали звезды. Такой темной ночи не было с самого Рождества. Только свет от костра освещал наши лица. И хоть мы уверяли друг друга, что теперь волка бояться нечего, с наступлением тьмы старые страхи вернулись и мы напряженно вслушивались в шорохи ночи, опасаясь услышать знакомый звук.

— Родриго, ты бы сыграл нам что-нибудь, — не выдержал Осмонд. — Ночь будет долгой, а так хоть время скоротаем.

— Если хотите, я расскажу вам историю, — подал голос Сигнус.

Все удивленно обернулись к нему. Хороший знак. Возможно, теперь, когда некому стало изводить юношу постоянными придирками, его печаль развеется?

— Только подлиннее и чтобы в ней не было про волков, — пошутил Осмонд.

— Никаких волков, история о лебедях.

— И лебедей не надо, незачем ворошить прошлое...

Сигнус улыбнулся.

— Я не про своих лебедей, камлот. Это история Рыцаря Лебедя, деда великого Годфрида Бульонского, героя крестовых походов. Она пришла из песен менестрелей и деревенских сказителей. Наверняка Родриго ее слышал.

Родриго нахмурился, но промолчал. Сигнус запахнул плащ и начал рассказ.

— Король Ориант из Лиллефорта был молод, красив и доблестен в искусствах воинских, но более всего на свете любил он свой лук и стрелы. Не зная сна, выслеживал Ориант дичь. Однажды зимней ночью, охотясь в одиночку на озерном берегу, услыхал король, как звенят в морозном воздухе птичьи перья. Подняв глаза, увидал Ориант лебедя. На крыльях сильных и свободных парила птица-лебедь по иссиня-черному небу, готовясь опуститься на серебристую озерную гладь. И захотел тогда Ориант добыть прекрасную птицу, больше жизни захотел. Натянул он свой верный лук, но не успел выпустить стрелу, а лебедь возьми да и вскрикни по-человечьему. Глянул король — выходит из вод озерных не лебедь, а красавица с глазами цвета полночного неба, с волосами, будто сотканными из лунных лучей. В волосах красавицы запуталось перышко. И полюбил король птицу-лебедь, обнял ее и поцеловал и незаметно вытащил перышко из волос. И взмолилась красавица, прося короля вернуть перышко, ибо без него не стать ей снова лебедью. Но непреклонен был король Ориант, не желал возвращать он перышко, пока не согласится красавица стать его женой.