Как любят мертвые - Чарльз Буковски

Линкольн сделал небольшой перерыв, чтобы хорошенько отхлебнуть вина, затем перехватил трость поудобнее и начал лупасить везде - по лицу Рамона, животу, рукам, носу, голове, везде, уже ничего не спрашивая про 5 штук. Рот у Рамона открылся, и кровь из сломанного носа и других разбитых частей лица хлынула туда.

Он начал было ее глотать, но быстро захлебнулся. После этого он уже лежал очень тихо, и удары трости не производили видимого эффекта.

- Ты его убил, - произнес Эндрю, не вставая с кресла, откуда он наблюдал, - а ведь он обещал взять меня в кино.

- Я его не убивал, - ответил Линкольн. - Это ты его убил! Я сидел и смотрел, как ты забиваешь его насмерть его же собственной тростью. Той тростью, которая в кино сделала его знаменитым!

- Какого хуя, - сказал Эндрю, - ужрался в стельку и околесицу несешь. Самое главное сейчас - отсюда слинять. С остальным потом разберемся. Чувак прижмурился! Шевели мослами!

- Сначала, - ответил Линкольн, - я про такое в детективных журналах читал.

Сначала собьем их со следа. Макнем пальцы в его кровь и напишем разные штуки на стенах, всякое такое.

- Какое?

- Ладно, типа: "НА ХУЙ СВИНЕЙ! СМЕРТЬ СВИНЬЯМ!" А потом - чье-нибудь имя в изголовье, мужское - скажем, "Луи". Нормально?

- Нормально.

Они макнули пальцы в его кровь и написали свои маленькие лозунги. Потом вышли наружу.

"Плимут" 56-го года завелся. Они покатили на юг с 23 долларами Рамона и спизженным у него же вином. На углу Сансета и Вестерн увидели две молоденькие мини-юбки: те стояли на обочине и голосовали. Подъехали. Произошел изощренный обмен приветствиями, девки сели. В машине имелось радио. Это практически всё, что в ней имелось. И они его включили. По полу катались бутылки дорогого французского вина.

- Эгей, - сказала одна девчонка. - Да эти парни, похоже, богатенькие повесы!

- Эгей, - ответил Линкольн, - поехали-ка лучше на пляж, на песочке поваляемся, винца попьем и посмотрим, как солнце встает!

- Ништяк, - ответила вторая девчонка.

Эндрю удалось раскупорить одну бутылку, тяжко пришлось - перочинным ножом, тонкое лезвие, - поскольку и самого Рамона, и рамонов замечательный штопор пришлось бросить, - а перочинный ножик для штопора не годится, и всякий раз, как прикладывался к вину, приходилось глотать и кусочки пробки.

Спереди Линкольн слегка наслаждался жизнью, но поскольку приходилось рулить, он, главным образом, свою разлатывал в уме. На заднем же сиденье Эндрю уже пробежался своей рукою ей наверх по ноге, оттянул назад какую-то деталь ее трусиков, трудной работой это оказалось, и уже запустил туда свой палец.

Неожиданно она отпрянула, отпихнула его и сказала:

- Мне кажется, нам нужно сначала получше узнать друг друга.

- Конечно, - ответил Эндрю. - У нас есть 20 или 30 минут прежде, чем мы завалимся на песочек и займемся делом. Меня зовут, - сказал Эндрю, Гарольд Андерсон.

- А меня - Клара Эдвардс.

И они обнялись снова.

Великий Любовник был мертв. Но появятся и другие. А также - множество не-великих. Главным образом - именно таких. Так вот все и получается. Или не получается.

СОБУТЫЛЬНИК

Я познакомился с Джеффом на складе автомобильных запчастей на Цветочной улице - а может, на улице Фигейроа, я их постоянно путаю. Как бы то ни было, я там работал приемщиком, а Джефф был более-менее на подхвате. Разгружал подержанные запчасти, подметал полы, развешивал рулончики в сортирах и так далее. Я сам на подхвате припахивал по всей стране, поэтому свысока на таких работников никогда не смотрел. Я как раз отходил после дурного заезда с одной бабой, которая меня чуть не прикончила. Ни на каких баб у меня больше не стояло какое-то время, а вместо этого я играл на лошадках, дрочил и кирял. Если честно, в этом счастья всегда было больше, и всякий раз, как я к такому делу приступал, я думал: всё, никаких больше женщин, никогда, будь они все прокляты. Разумеется, одна какая-нибудь всегда потом подваливала - просто с собаками выслеживали, сколь безразличным бы ты к ним ни был. Наверное, только когда все на самом деле по барабану, они тебе это припоминают - чтобы завалить тебя окончательно. Женщины это могут; как бы силен мужик ни был, женщинам это удается. Как бы там ни было, я пребывал в этом спокойном свободном состоянии, когда познакомился с Джеффом, - на безбабье, - и ничего гомосексуального в этом не было. Просто двое парней:

жили, как масть выпадет, мир повидали, об женщин обожглись не раз. Помню, сидел я как-то в "Зеленой Лампе": сижу, пиво себе пью, один за столиком, читаю результаты бегов, а толпа о чем-то разговаривает, как вдруг слышу:

- ...ага, Буковски на малышке Фло хорошо обжегся. Хорошо ты об нее обжегся, а, Буковски?

Я поднял голову. Все ржали. Я даже не улыбнулся. Просто поднял стакан с пивом.

- Ага, - сказал я, выпил и поставил стакан обратно.

Когда я снова поднял голову, на мой столик ставила свое пиво какая-то черная девка.

- Слушай, мужик, - говорила она, - слушай, мужик...

- Здрасьте, - сказал я.

- Слушай, мужик, не давай ты этой малышке Фло себя заваливать, не давай себя подстрелить, мужик. Ты выкарабкаешься.

- Я знаю, что выкарабкаюсь. Я и не собирался лапки задирать.

- Клево. Ты просто сидишь, как в воду опущенный, вот и все. На тебя посмотреть - тоска зеленая.

- Конечно, зеленая. Она ж мне в самое нутро забралась. Но ничего рассосется.

Пива?

- Ага. Но за мой счет.

Тогда мы с нею завалились у меня на всю ночь, но с женщинами на этом я распрощался - месяцев на 14, на 18. Если сам на след не выходишь, то такие каникулы себе иногда можно устроить.

Поэтому каждый вечер после работы я напивался, один, у себя, и оставалось ровно столько, чтобы протянуть субботу на бегах; жизнь была проста, без лишней боли.

Смысла, может быть, в ней тоже было немного, но уже в том, чтобы избегать боли, он