Отрок. Богам — божье, людям — людское - Евгений Красницкий
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Ну… так… — Буеслава тоже сделала вид, что не может подобрать нужных слов — вы христиане… а она…
«Ага, не желаете четко формулировать, мадам, значит, надо понимать, не хотите портить отношения. Эге, а случайный ли у нас разговор? Тех, кому надо изображать пленных, среди лесовиков выбирал почтеннейший Треска. Не его ли поручение выполняете, сеньора?».
— Ты про то, матушка Буеслава, что христиане с велесовцами в Погорынье уже больше ста лет режутся?
— И что ж ты скажешь? — не стала ни подтверждать, ни опровергать Мишкины слова Буеслава.
— Да сказать-то много чего можно. К примеру, что за столько лет, через жен из дреговических родов, ратнинцы чуть ли не со всем Погорыньем породнились. Можно еще сказать, что мы с боярыней Градиславой никогда не ссорились, а недавно воевода Корней к ней ездил, принят был ласково и какой-то ряд заключил, но какой именно, мне неизвестно. А еще… знаешь, матушка Буеслава, случилась как-то в давние времена такая история. Однажды, Господа Бога нашего Иисуса Христа остановили у входа в храм его недруги. Был Он тогда еще совсем юн, и решили они, что легко могут Его в смешном виде перед людьми выставить. Спрашивают Его: «Надо ли платить подати римскому кесарю?». Что ответить? Сказать: «Не надо, потому что римляне захватчики»? — получится, что призываешь к бунту против римлян. Сказать: «Надо»? — получится, что ты против своего народа и своего Бога.
Увидел Иисус монету в руке у одного из своих недругов и спрашивает: «Чей лик на монете?». «Кесарев» — отвечают. «Ну, так и отдайте Богу — богово, а кесарю — кесарево». И недруги Его удалились в великом смущении. Вот и я повторю за Ним: «Богам — божье, людям — людское. И не надо одно с другим мешать».
— Хм… — Буеслава покривила рот в усмешке. — Думаешь, и я в смущении удалюсь?
— Да с чего бы? — снова изобразил удивление Мишка. — И я — не Он, и ты мне — не недруг! Или я ошибаюсь?
— Верно говорят: — Буеслава снова не стала отвечать на впрямую заданный вопрос — интересный ты отрок, Ждан…
«Кто говорит? Не почтеннейший ли Треска?».
— Так учителя у меня хорошие, матушка Буеслава. Та же боярыня Градислава Всеславна не брезгует, уму разуму учит… и другие.
— Богам — божье, людям — людское. — Повторила за Мишкой женщина. — Значит, так ты и рассуждал, когда дал нашим возможность свое достояние спасти? Или же тебе боярыня заранее подсказала?
«Ну, конечно, Треска, кто же еще?!».
— Не подсказывала, но уверен: одобрила бы! Матушка Буеслава, взял б кто из ваших да приехал бы на нашу Воинскую школу посмотреть, заодно и с боярыней повидались бы, мы ж рядом — меньше версты.
— А чего мне на вашу школу глядеть? — резкая смена темы сбила женщину с толку.
— Так ведь ярмарки-то в прошлом году не было, и в этом году не будет!
«Хе-хе, реклама — двигатель торговли, сэр! Ну, сеньора, ну, спрашивайте: «А причем здесь…».
— А причем здесь ярмарка-то? — послушно последовала мысленным рекомендациям Буеслава.
— Так у нас в Ратном лавка купеческая открылась, хоть каждый день торг веди. К вам же летом с товарами приезжали?
— Приезжали…
— А много ли во вьюках привезешь? В лавке же всего, чего хочешь, полно! Приезжай, торгуй! И добираться удобно, хоть летом, хоть зимой — по Пивени, мимо нас не проедешь! А как расторгуетесь, то всего полдня пути, и можно боярыне почтение выказать, да на воинскую школу глянуть.
— Да что ты привязался-то со своей воинской школой? — Буеслава недовольно повысила голос.
— Т-с-с… — Мишка приложил палец к губам. — Опять десятник Егор ругаться будет.
«Нормальненько! Информация о лавке, считай, «двадцать пятым кадром» прошла! Потом всплывет. Маркетинг, блин… А теперь, внимание, почтеннейшая публика, сейчас будет фокус!».
— Матушка Буеслава, не сочти за труд, передай честному мужу Треске, что лучше бы ему самому со мной потолковать, а то получается…
Ап! Пальцы Буеславы впустую цапнули то место, где обычно висит на поясе нож.
«Ой, недаром тебе такое прозвище дадено, бабонька!».
— Изгаляешься, змееныш… — Буеслава злобно ощерилась, но почти сразу же злость на ее лице сменилась сначала настороженностью, а потом растерянностью. — А откуда ты…
— А что, светлая боярыня ЛЮБОГО себе в ученики возьмет? — подчеркнуто внятно вопросил Мишка, пристально глядя в глаза собеседнице. — Я же тебе сказал: «Богам — божье, людям — людское!». И не надо одно с другим путать! Или ты, БАБА…
«Эх, не получается, блин, как у Аристарха!»
— … решила, что лучше честного мужа про Воинскую школу все понять можешь? Или зазорно от Бешеного Лиса приглашение принять? Или я добрых намерений не выказал? Воеводу светлой боярыни змеенышем обзывать? Тебя за этим Треска послал?!
Мишка угрожающе качнулся в сторону Буеславы и та вздернула руку в защитном жесте.
— Сядь, где сидела, БАБА! Не исполнила ты поручения честного мужа! Видать, неспособна!
Как смотрели на своего сотника сидящие вокруг опричники! Какая тишина повисла над дреговичами, изображавшими из себя пленных! Над бортом ладьи опять маячила голова десятника Егора, но тот молчал, а левый висок и щеку буквально жгло от взгляда той самой разбитной молодки…
Мишка обернулся к ней и, чувствуя себя распоследним подонком, нагло «раздел» ее глазами, напрочь позабыв про свою подростковую прыщавость. Молодуха закусила губу и отвернулась.
— Всем сидеть, молчать и думать! — негромко, но с отчетливыми повелительными интонациями, приказал Мишка, благо мужчин, старше его по возрасту в группе фальшивых пленников не было. — А думать вот о чем: если Ратное хочет мира, это не значит, что мы ослабли; если мы разговариваем вежливо, это не значит, что нам можно в ответ хамить; если вы сами от ворогов оборониться неспособны, то это сделаем мы, но с вас за это возьмем подати — бесплатно не бывает ничего!
«Вот так, господа-товарищи дреговичи, раз уж лорд Корней взялся формировать в своем графстве настоящие баронства, требуется надлежащая пропагандистская поддержка… И никуда вы, на хрен не денетесь!».
* * *Когда квелый с недосыпа Мишка заявился по зову Корнея в дом боярина Федора, то оказался на военном совете, и прямо с порога был задействован в качестве счетовода — Корней с десятниками подсчитывали истребленных ляхов и пытались сообразить, сколько их еще осталось.
— Так, Михайла, давай-ка считай: у Ратного было их семь десятков…
— Семьдесят один. — Уточнил Мишка.
— Не суть! Одним больше, одним меньше… не перебивай! — Корней досадливо отмахнулся, как от надоедливой мухи. — Давай считай: семьдесят один и здесь вы сорок шесть ляхов положили…
— Сто семнадцать! — доложил Мишка.
— Кхе! Изрядно… вот тебе и сопляки с игрушками… Лука, сколько ты с лесовиками перебил?
— Шестнадцать … — Лука с интересом глянул на Мишку, видимо успехи Младшей стражи оказались для него сюрпризом — …и одного живым взяли.
— Ага! И мы здесь еще восемнадцать посекли… Михайла, сколько всего выходит?
— Сто пятьдесят два!
— Так, значит… — Корней поскреб в бороде. — Бурей, чего пленный сказал? Сколько еще осталось?
— Еще голов пятнадцать-двадцать должно быть, они на ладье вверх по Случи ушли. И еще должны быть на другом берегу, но точно он не знает, говорит, что много, примерно столько же, сколько и здесь.
— Это выходит, что их аж три сотни набирается? Что-то многовато… — Лука с сомнением покачал головой. — Три сотни собрать… ладно, где-то набрали, но провести их сюда…
— Ну! — подхватил десятник Фома. — Пограбить и ближе можно было! Чего сюда-то приперлись? И как дорогу узнали? Ладно, Княжий погост — место известное, ладно Ратное — наезженная дорога есть, а как же до лесных селищ-то дорогу вызнали?
— А вот так же! — Бурей сделал пальцами правой руки такое движение, словно что-то ломал или выворачивал. — Погостных людишек попытали, да вызнали! Мне пленный рассказал: Вацлав ихний еще с одним… как-то звали… не помню, себе Ратное взяли, а остальные, у которых людишек менее двух десятков, жребий метали — кому какое селище грабить. Пытанных людишек себе в проводники взяли и расползлись.
— Да это-то понятно! — Лука все никак не мог успокоиться. — Но как они три сотни через Волынь провели?
— Не через Волынь, а через городненские земли! — досадливо поправил Корней. — Кхе! Значит, так: подробно объяснить не могу — сам всего не знаю — но ляхов через себя пропустил князь Всеволод Городненский, а понадобились ляхи здесь, чтобы отсюда помощь в Заприпятье не пришла. Полоцкие князья, пока Мономашичи в степи половцев гоняют, вроде бы собираются от Турова Заприпятье отторгнуть и устроить там Пинское княжество, которое им в помощь против Киева будет. Может быть и не так задумано, можно только гадать, но Борис Полоцкий, Святослав Витебский и Рогволд Друцкий, возможно уже осадили Пинск, Слуцк, другие города… непонятно только, почему Всеволод Городненский в это дело ввязался, он же на сестре Мстислава Киевского Агафье женат. Не должен он был бы против Мономашичей идти.
