Денис Котик и Ржавые Заклинания - Александр Зорич

Доминик полусидел на стуле, привалившись к спинке. Он уже пришел в себя, и теперь говорил, глядя в пол, прямо перед собой – без чувств, без раскаяния, без эмоций.

– Мы тогда жили в деревне. Она была на Буяне издавна, еще до того, как на острове поселились волшебники. Нужно же было поначалу кому-то им прислуживать, заниматься хозяйством?

При этих словах Вран поднял глаза. Они были сумрачны и темны, словно капли безрадостного октябрьского дождя на стекле ночного окна.

– Однажды отец ушел в лес и не вернулся. Лишь семь дней спустя к нам в избушку пришел чаровник и рассказал, что отец погиб.

Я хоть и был маленький, не поверил. Отец знал этот лес как свои пять пальцев. И я в четыре года уже без опаски уходил от дома далеко в лесные чащи. Хищных зверей в округе никогда не было, разве только волки забредали зимой. Да и те предпочитали держаться подальше от нашего селения.

На похороны меня не взяли. И не потому, что я еще был слишком мал. Соседи между собой шептались, что отца погубила ужасная, никому не известная хворь. А другие говорили, будто бы кто-то его в лесу укусил. Какая-то тварь.

Все в избушке хранили молчание. Только за порогом изредка тихо мяукала кошка. Она не пошла в дом, предпочитая немного погреться и понежиться на ласковом солнышке.

Денис смотрел на Врана во все глаза.

Берендей все больше хмурился. И его густые, кустистые брови изредка шевелились.

Маленький Мальчик избегал взгляда своего бывшего друга. В глазах волшебника из Шутилова посада застыли обида и боль. Но при этом они казались Денису суровыми и непреклонными.

– Потом я часто вспоминал эти слова соседей. Когда заболела и моя мать. После этого ее сразу же забрали с собой чаровники-лекари. А меня взяли жить в Следопытном посаде. Но не потому, что я легко ориентировался в лесу и горах. Просто в этом посаде в то время были свободные комнаты.

Матери с каждым днем становилось все хуже. Как-то я случайно подслушал разговоры лекарей о том, что мать будто бы сама и была виновата в своей болезни. Во время похорон отца, несмотря на строгие запреты чаровника, мать несколько раз коснулась отцовской руки. А потом еще и поцеловала его в лоб, на прощание.

Она тоже вскорости умерла, и я остался один.

Волшебники с Буяна решили взять меня на воспитание. Они кормили меня, давали одежду и кров. И потом сразу принялись учить всяким премудростям.

Вран вздохнул.

– Иногда мне кажется, что они все-таки как-то сумели вылечить меня от того недуга, что свел в могилу моих родителей. Ведь я не раз приходил в комнату матери, пока она еще была жива. А иногда – думается, что этот недуг так и остался жить во мне. Где-то очень глубоко. Куда никому и ни в жизнь не добраться.

Мать перед смертью взяла с меня твердое обещание. Она просила меня, когда подрасту, ни за что не оставаться на Буяне, а непременно уйти отсюда. Все равно куда. Куда глаза глядят.

Но куда же мне было тогда идти, в пять лет? А потом в Лицее я уже привык. И у меня появилась своя работа.

– И друзья... – тихо сказал Берендей.

Вран покачал головой, но не ответил. Говорить он стал лишь после того, как выпил большую чашу воды. Казалось, его захлестывает жар, поднимавшийся изнутри, из глубин самой его души. И его невозможно было потушить простой водой.

А, может, это была та самая болезнь, о которой Вран поведал только что?

С течением времени Вран стал лучшим следопытом на Буяне.

Трудные и зачастую секретные поручения давали ему чаровники, и со всеми он справлялся блестяще. Наверное, оттого, что к любому своему делу Вран относился очень серьезно, вдумчиво, словно от его исхода зависела и сама жизнь следопыта.

Уже к двадцати пяти годам Вран достиг такого уровня мастерства, что Берендей вызвал его к себе. В самом начале разговора чаровник без околичностей предложил Врану преподавать поисковое искусство в Следопытном посаде Лицея.

Вран выслушал Берендея, после чего вежливо, но решительно отказался.

Немало удивленному чаровнику он заявил, что не чувствует в себе призвания и должных способностей, чтобы учить других. И вернулся в свою комнату, где он всегда жил с самого первого дня, как только очутился на Буяне.

А Берендей остался, весьма озадаченный и встревоженный. Однако причины своей тревоги чаровник не поведал никому, даже самым близким соратникам и лицейским преподавателям.

К тому времени Врана уже мало интересовал поиск, умение безошибочно читать след и вести неприметную погоню. Совсем иные искусства занимали его мысли. Это была тяга к магическим наукам. Но путь туда на Буяне был ему категорически закрыт.

– Я давно понял: идущий по следу подобен собаке с хорошим чутьем, что покорно служит человеку. Всю свою жизнь я только и делал, что выполнял чужие поручения. А мне хотелось проявить себя самому. Почувствовать себя хозяином, творцом, а не игрушкой в чужих руках.

Это могла дать только магия. Она ведь в Лицее повсюду, везде разлит ее запах. Тут иногда чувствуешь ее прикосновения даже физически.

Вран с шумом втянул ноздрями воздух, точно заправская ищейка, учуявшая и взявшая магический след колдовства.

– И тогда я пришел к Берендею сам и говорил с ним. Но он со мной не согласился. А потом высмеял и отчитал.

Вран исподлобья сверкнул темным глазом в сторону чаровника. Но Берендей, казалось, оставался безучастен к его словам.

– Да, он посмеялся, а потом долго выговаривал мне и читал нотации. О том, что каждый должен заниматься в жизни своим делом. Что каждый предназначен для чего-то, и к этому он должен стремиться, не размениваясь на пустяки.

Надо же! Он при мне назвал магию пустяками...

– В сравнении с твоими былыми умениями следопыта все было пустяками, – сухо молвил в ответ Берендей. – Наяву ты и был сам подлинным волшебником, настоящим магом и чаровником. Но только – в своем деле.

И когда ты только разучился слушать друзей, Вран?

– Так что же он – Доминик или Вран? – удивился Денис.

– Был Доминик, – подтвердил Берендей. – Под этим именем мы все знали его до того, как ему исполнилось двадцать пять. Это имя ему дали мать с отцом от рождения. А потом он стал называть себя Враном. Все посмеивались, думали, это только причуда. Не знали, что ворон – его родовой предок.

– Доминик давно умер, – глухо произнес отступник. – Его провели и обманули, обрекая всю жизнь решать чужие загадки и глупые, никчемные тайны. А у него и самому было, что сказать этому миру. И пришло время обратиться к памяти моего рода.

– И поэтому ты украл и убил, – покачал головой Берендей. – Ничего себе – разговоры со своим миром... Доверительная беседа, однако, получилась...

– Вы же сами вынудили меня к этому! – огрызнулся Вран.

И в этот миг он стал удивительно похож на злобного ворона, раскинувшего крылья и припавшего к земле, отчаянно защищаясь от всего мира. Злобного и несчастного.

Потому что – вран. В конце концов, одна буква в имени ничего не решает. А порой – даже наоборот, лишь подтверждает скрытую под ней истинную правду.

– Если хочешь чего-то всей душой, ничто тебя не остановит. Поставили преграду – начнешь искать обходные пути. Спрятали от тебя – станешь искать и достанешь хоть из-под земли. А уж коли совсем уничтожили – попытаешься воскресить. Как моего отца.

– Ты и пытался это делать, – в тон ему сказал Берендей. – Всю жизнь ты мстишь кому-то – за гибель отца, за смерть матери. А если в этом никто не виноват? Об этом ты не подумал? Если ты всю жизнь посвятил мщению пустоте? Химерам и призракам?

Вран упрямо смотрел перед собой. Никого из окружающих он, похоже, и не видел.

– Твой отец погиб оттого, что совершил неправильный поступок. Он коснулся предмета, исполненного опасной магии. Совсем не предназначенной для обычных людей, не защищенных охранительным заклятием.

– Почему же вы тогда не открыли отцу этого заклятья? – задохнулся от ярости Вран.

– А кто тогда это мог знать? – с горечью спросил чаровник. – Следопыт с Буяна – вовсе не охотник на зайцев и не удачливый грибник. Его поручения очень часто выходят за рамки понятий, привычных людям, не посвященным в тайны Лицея.

Твой отец должен был только разыскать то, что ему было поручено. И указать нам место, где лежал тот предмет. Ни в коем случае не беря его в руки, даже не касаясь его. Об этом были даны строжайшие инструкции. В том числе и о том, что искомый предмет вызывает у всякого невероятный соблазн не только завладеть им, но даже хотя бы только потрогать.

– Что это было? – впервые заговорил доселе угрюмо молчавший Маленький Мальчик.

– Вещь из Призрачного мира, – нехотя ответил чаровник. – Волчий амулет. Возможно, в нем заключена частица тайной магии волков-оборотней. Скорее всего, это так.

При этих словах Берендея барон Густав фон Лютич широко зевнул. Волки и собаки всегда так делают, когда какой-либо разговор им неприятен.