Луна доктора Фауста - Франсиско Эррера Луке

– Не тревожьтесь, ваша милость. В отряде разброд и шатания. Вильегас поступил мудро, приказав мне дожидаться этих людей: теперь я знаю все, что у них за душой. Переход был гибельным, многие умерли. Золота они несут не много, но его достаточно, чтобы…

– Слава богу! – перебил его губернатор.

– Не радуйтесь прежде времени. Я не знаю, как они поведут себя со своим бывшим начальником: привычка повиноваться за один день не проходит. Пожалуй, он сможет настроить их против вас. Ваша милость! Его должно немедля убить!

Карвахаль пригладил бородку.

– О том же твердит мне и Лимпиас.

– Прикажите – и я тотчас сделаю это. Заколю его кинжалом прямо за столом!

– Нет, так не годится. Тебя обвинят в убийстве, а в конце концов аудиенсия притянет меня к ответу.

– Не медлите, ваша милость, время против вас. Поглядите, он обнимается со своими солдатами. Еще день – и они перейдут на его сторону.

– Да, ты прав, – сказал Карвахаль и, подозрительно покосившись на Вильегаса, спросил: – А откуда же этому глупцу Гуттену стали известны мои намерения?

– Проклятый обрезанец по кличке Янычар все выболтал ему.

Карвахаль задрожал от ярости:

– Надо действовать. Прежде всего посадить в колодки негодяя турка!

Он медленными шагами подошел к столу, и Каталина, увидев его искаженное злобой лицо, побледнела.

– Что случилось, милый? – с нежным любопытством спросила она.

– Этот германский ублюдок оказался не так глуп, как я думал. Он поджидал своих людей, чтобы захватить власть.

– Да ведь я сегодня утром сказала тебе об этом. Почему ты сидел сложа руки после того, как подсунул меня Гуттену, чтобы расчистить себе путь?

– Сведения Альмарчи расходятся с тем, что рассказала мне ты.

– Ты бы еще мамашу свою спросил об этом! – злобно выкрикнула она. – Вижу, что ты во сто крат глупей немца. Вон он идет. Я на всякий случай уношу ноги, терпеть не могу драк.

Гуттен, широко улыбаясь, подошел к Карвахалю, а Каталина, потупившись и подобрав юбки, исчезла.

– Я очень рад, что мой отряд наконец-то прибыл. Думаю, теперь все пойдет по-другому.

– Что вы имеете в виду, дон Филипп? – дал волю своему неудовольствию Карвахаль. – Может быть, вам что-нибудь не по вкусу?

– Нет, дон Хуан, – отвечал Филипп, опасаясь сказать лишнее.

Карвахаль тотчас изменил обращение:

– Думаю, что пришло время решить раз и навсегда, кто из нас губернатор Венесуэлы!

Гуттен, глядя ему прямо в глаза, с вызовом ответил:

– По моему разумению, сеньор Карвахаль, здесь нечего решать: я – единственный и законный правитель этой страны.

Слова эти были встречены ропотом, в котором угадывались недоумение и страх. Санчо Брисеньо застыл, не донеся до рта стакан. Падре Тудела, молитвенно сложив ладони, возвел очи горе. Карвахаль, вне себя от бешенства, вскочил на ноги, повалив табурет.

– Испанцы! Слушайте меня! – воззвал он. – Этот человек – самозванец! Капитан-генерал и губернатор Венесуэлы – я! – Он потряс в воздухе пергаментным свитком с многочисленными печатями. – Вот мои грамоты! Я готов предъявить их любому и каждому!

Гуттен тоже возвысил голос:

– Четыре года назад государь назначил меня губернатором Венесуэлы. Поверив лживым слухам о моей смерти, вы избрали себе нового правителя, но решение ваше не имеет силы с той самой минуты, когда выяснилось, что я жив!

Снова загудели недоуменные голоса, посыпались вопросы и восклицания.

– Напоминаю вам, что край этот был предоставлен императором во владение банкирам Вельзерам; он же даровал им право смещать и назначать губернаторов.

Речь его была встречена негодующими криками. Падре Тудела перекрестился. Довольная усмешка скривила губы Карвахаля. Филипп же, не замечая, какое действие оказывают его слова на сотрапезников, продолжал:

– А поскольку мои господа, представленные здесь Вельзером-младшим, не приняли нового решения, губернатором остаюсь я!

Вельзер кивал, подтверждая правоту Филиппа, но гневный и угрожающий ропот становился все громче. Карвахаль воспользовался этим.

– Испанцы, вы слышали? Оказывается, Венесуэла принадлежит не нашему императору, а германским банкирам?! Это измена!

Залп оскорблений и проклятий обрушился на Гуттена и Вельзера.

– Долой немцев! – кричал Педро Лимпиас.

– Долой! – вторили ему голоса.

– Да здравствует наш император! – завопил Вильегас, обнажая шпагу.

– Ура! – раздался многоголосый рев.

– Господа, вы неправильно истолковали мои слова! – пытался перекричать их Филипп. – Эти бумаги…

Ему не дали договорить. Падре Тудела взял его за руку:

– Пойдемте со мной, Филипп. Ваша опрометчивость еще раз подвела вас. Пойдемте, пусть улягутся страсти.

Капеллан провел его сквозь распаленную толпу, и вслед ему полетели слова Карвахаля:

– Слушайте меня, солдаты, служившие под началом Филиппа фон Гуттена! Приказываю и повелеваю вам через час сойтись к моему дому, дабы устранить причину смуты! Ослушников ждет казнь!

В это время послышался звон оружия и крики. Все обернулись и увидели Янычара, который алебардой отбивался от капитана Альмарчи и троих его солдат. Герреро ударами древка уже сбил с ног двух своих противников, отразил выпад капитана и бросился к своему коню, на ходу вытаскивая из ножен ятаган. Отрубив руку тому, кто пытался схватить коня под уздцы, он вскочил в седло и во весь опор поскакал прочь. Никто больше не пытался задержать его, ибо всех занимали события, разворачивавшиеся возле пиршественного стола.

Там друг напротив друга стали Карвахаль и Вельзер – каждый в окружении своих сторонников. Между ними образовалось пустое пространство. Происходило нечто похожее на военный совет.

– Надо напасть на них, – сказал Варфоломей. – Медлить нельзя.

– Вы еще можете воздействовать на солдат, – отвечал ему Грегорио Ромеро, один из тех, кто переметнулся к нему от Карвахаля. – Они строятся возле губернаторского дома – там и наши, и враги.

У входа в обиталище Карвахаля переминались в нерешительности человек сто пеших и конных воинов. Педро Лимпиас и Себастьян де Альмарча то и дело заговаривали с ними, снуя взад-вперед.

Жители Эль-Токуйо собрались на склонах холмов. Каталина, прошептав что-то на ухо невесте Санчо Брисеньо, поспешно скрылась. Перес де ла Муэла, с лица которого не сходила презрительная гримаса, вел беседу с Вильегасом. Перико и Магдалена, забравшись на крышу, не сводили встревоженных глаз с домика Гуттена. Мельхиор Грубель-младший отправился туда. Поколебавшись, он промолвил:

– Дон Филипп, заклинаю вас гвоздями, пронзившими ладони Христовы, откажитесь от губернаторства! Сохраните себе жизнь. И я, и мой отец, который так любит вас, умоляем вас об этом! Солдаты поддержат Карвахаля.

– Неправда! – вскричал Диего Пласенсия, бывший сторонник писца, перешедший на сторону Гуттена. – Не слушайте его, сударь! Он врет, желая смутить ваш дух. Нам всем до смерти надоело тиранство Карвахаля. Вы, сударь, единственный и истинный представитель императора, и я готов, не щадя жизни, сражаться за вас! Убирайся, Мельхиор, и скажи тем, кто тебя послал, что Пласенсия умрет за Филиппа фон Гуттена!

– Скажи еще, что и Грегорио Ромеро, единственный, кто знает, как подделал Карвахаль грамоты Королевского суда, тоже здесь.

Мельхиор Грубель смущенно ретировался.

– Что же будет? – спросил его Кинкосес.

– Пусть сеньор губернатор твердо стоит на своем, – отвечал Мельхиор. – Иного выхода нет.

Себастьян Альмарча медленно направился в стан противника.

– Сеньор губернатор просит вас, – сказал он Гуттену, – прибыть к нему, чтобы уладить это прискорбное недоразумение.

– Иду, – ответил Филипп, смерив его взглядом. – А вам, друзья мои, – прибавил он, обращаясь к своим соратникам, – надлежит пребывать в полной готовности на тот случай, если нам придется уходить из Эль-Токуйо с боем.

Филипп без охраны, твердым шагом пересек площадь. Карвахаль ожидал его в латах и с мечом у пояса. Взгляды их скрестились.

– В последний раз, господин Филипп фон Гуттен, в присутствии добрых горожан Эль-Токуйо я прошу вас покориться и признать меня губернатором.

– Никогда! – ответил Филипп. – Вы преступник и самозванец, унизившийся до подделки грамот аудиенсии. Я никогда не признаю губернатором жалкого шута и нешуточного злодея.

Карвахаль, помертвев от ярости, выкрикнул:

– Взять его!

Однако никто не тронулся с места. Карвахаль повторил свой приказ, но вновь никто не повиновался ему, и даже Альмарча сделал вид, что не слышит. Гуттен обнажил меч.

– Попробуйте сами! Докажите, что вы мужчина! Глаза Карвахаля, горевшие ненавистью, сделались тусклы. Гуттен смотрел на него с презрением. Карвахаль стоял точно в столбняке. Филипп, с удовлетворением убедившись в том, что вызов его принят не будет, повернулся и пошел туда, где ждали его сторонники. Когда он был уже на середине площади, Карвахаль вдруг стряхнул с себя оцепенение: