Эхо времени. Вторая мировая война, Холокост и музыка памяти - Джереми Эйхлер
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
В девятом из своих “Тезисов о философии истории”, написанных лишь за несколько месяцев до самоубийства (совершенного после неудачной попытки выехать из вишистской Франции), Беньямин дал знаменитое описание этого ангела, заявив, что он обращен лицом в прошлое. Глаза у него распахнуты, рот раскрыт. Беньямин пишет: “Там, где нам видится цепь событий, он видит одну сплошную катастрофу, которая нагромождает руины на руины у его ног. Ангел хотел бы остановиться, оживить погибших, восстановить разрушенное. Но ураганный ветер, дующий из Рая, увлекает его с такой силой, что он не может сложить крыльев. Ветер неудержимо несет его в будущее, а куча обломков перед ним растет до небес”. Свою сокрушительную аллегорию Беньямин завершает добивающим ударом: “Этот ветер – то, что мы называем прогрессом”.
Если ангелы Хаттона, запечатленные на стекле, играют для Христа, восседающего на троне, то ангелы Бриттена, запечатленные в звуке, играют для руин. Его ангелы истории наверняка видели две мировые войны не как цепь из взаимосвязанных событий, а как “одну сплошную катастрофу”. И они тоже наверняка хотели бы восстановить разрушенное. Или, говоря словами самого Бриттена, весь “Военный реквием” задумывался как “попытка смягчить или залечить раны, нанесенные миру, или унять его боль при помощи мечты”[609]. И это очень живучая мечта – она поднимает голову всякий раз, когда реквием исполняется с искренними чувствами и с ними же принимается, – и мечта передвижная. Чтобы увидеть ангелов Хаттона своими глазами, нужно ехать в Ковентри, а ангелы Бриттена являются к тебе сами – вместе с его “Реквиемом”. Они пролетают рядом, как сама музыка, в сплошном длящемся моменте, их несет вперед прогресс, но лицом они обращены к прошлому, они стремятся пробудить память об умерших и просят нас (словами Оуэна) “возлюбить большей любовью”. Наше дело – просто слушать и слышать.
Пауль Клее, Angelus Novus, 1920 г. Бумага, акварель, масло, 31,8 × 24,2 см. Israel Museum, Gift of Fania and Gershom Scholem, Jerusalem; John Herring, Marlene and Paul Herring, Jo Carole and Ronald Lauder, New York. Photograph © Israel Museum, Jerusalem, by Elie Posner.
К тому времени, когда я закончил осмотр собора Ковентри, дождь уже прекратился и с неба начал сочиться мягкий серый свет. Мне пора было идти на железнодорожную станцию, но собор приберег для меня еще один сюрприз напоследок. Оказалось, что на уцелевшей средневековой башне до сих пор сохранились свои колокола, и как раз когда я выходил из церкви в переулок Святого Михаила, они зазвонили – громко и радостно.
Я остановился как вкопанный, а звон отдавался эхом от камней и заливал все вокруг: руины, стены собора, похожего на крепость, улицы Ковентри. Казалось, звон этих колоколов заключает в себе и звучание всех более старых колоколов. Я размышлял о дисгармонии оркестровых колоколов в “Военном реквиеме”, которые звучали когда-то здесь, на этом самом месте, и о других колоколах – тех, что звонили в старину, пока древний собор много веков стоял целый и невредимый. Я пытался представить себе бомбежку в ту ночь – и как колокола продолжали звонить, пока собор горел. Я мысленно видел публику в вечер премьеры, как она потихоньку выходила, боясь нарушить благоговейное молчание. Память музыки разлила здесь свои чары. И в эти мгновенья, пока повсюду разливался звук, годы растаяли, и прошлое, вырвавшись из плена времени, свободно хлынуло в настоящее.
Глава 9
Свет последних минут
Уже всё понятно. И яма открыта, как омут.
И даль озаряется светом последних минут.
Лев Озеров, Бабий яр
“Война там будет сильно отличаться от той, что ведется на Западе”[610]. Так заявил Франц Гальдер, начальник генерального штаба сухопутных войск Германии, когда в первые месяцы 1941 года шла подготовка к вторжению в Советский Союз. О “солдатском товариществе” по отношению к армии противника следует забыть, продолжал он. Потому что большевизм (а значит, и носителей его идей – евреев) предстоит не просто разгромить, но и искоренить навсегда, другого выхода нет. “Это война на уничтожение”, – подытоживал он.
Нацистская идеология всегда бурлила яростным антибольшевизмом, и Гитлер нисколько не скрывал своего желания завладеть и обширными природными богатствами, и Lebensraum (“жизненным пространством”), которые ждали немцев на Востоке. И вот теперь, спеша достичь своих целей до неизбежного, как все уже понимали, вступления в войну американцев, нацистское руководство подготовило крупнейшую в военной истории армию вторжения: три миллиона солдат, три тысячи танков и две с половиной тысячи воздушных судов. Рассчитывал Гитлер и на эффект внезапности. Ведь на руку нацистам играл договор о ненападении, подписанный между Германией и СССР в 1939 году, а советская пресса подвергала цензуре или смягчению любые сообщения о германской агрессии по отношению к другим европейским странам. Дружеские жесты со стороны СССР распространялись даже на сферу музыкальной культуры: например, в честь союза, заключенного между двумя странами, Сталин распорядился поставить на сцене Большого театра оперу Вагнера “Валькирия”, и режиссером этой постановки был назначен пионер советского кино Сергей Эйзенштейн. Несмотря на многочисленные предупреждения от разведывательных источников, Сталин оказался застигнут врасплох нападением Германии, которое произошло в ночь на 22 июня 1941 года. И так как сам он не смог или не пожелал выступить с обращением к советскому народу, сообщить по радио о вторжении было поручено наркому иностранных дел Вячеславу Молотову, который и подписывал пакт о ненападении с Германией[611].
К тому моменту германская армия вела наступление одновременно на трех фронтах, и менее чем неделю спустя ночное небо над Минском уже полыхало огнями. В другом белорусском городе, Гомеле, как отмечал один военный журналист, “наборщикам приходилось набирать тексты газетных статей при свете горящих зданий”[612]. По рядам Красной армии, оказавшейся трагически неготовой к войне, прокатилась целая волна дезертирства: советские солдаты, не верившие в возможность своей победы, принялись стрелять себе в левую руку, чтобы их не бросали в бой.
Войска вермахта занимали большие советские территории, а за ними по пятам следовали специальные “эскадроны смерти” СС, известные как айнзацгруппы. До тех пор в советской печати замалчивались военные преступления немцев, и теперь некоторые евреи отказывались эвакуироваться на восток, потому что при советской власти им пришлось несладко, и они искренне полагали, что при немецкой оккупации им заживется легче[613]. Некоторые даже выходили встречать захватчиков хлебом-солью. Пользуясь тем, что местное
