Время химер - Бернард Вербер
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Захария! Я выиграла, вот я где!
Ответа нет. Она кричит громче:
– Я опять выиграла игру в прятки!
Тишина. Брат куда-то подевался. Аксель озирается: она одна посреди заснеженного леса. Придется возвращаться в Валь Торанс. Но снег всюду одинаковый, ели тоже, и она не может сориентироваться.
Она то и дело останавливается и кричит:
– Захария! Захария! Я больше не играю. Я здесь!
Она говорит себе, что бывают победы, пережить которые труднее, чем поражения.
– Ау, Захария!
Внезапно за ее спиной раздается непонятный звук.
– Захария, это ты?
Звуки у нее за спиной становятся похожи на тяжелые шаги.
Аксель оглядывается и видит гораздо более крупное существо, чем Захария, все в шерсти, в отличие от него, и с огромными клыками в пасти, которую зверь разевает, шумно дыша.
Бурый медведь. В считаных метрах от нее.
Он передвигается то на двух лапах, то на четырех, смотрит на нее круглыми глазками и водит мордой в разные стороны, ловя запах, который ему, похоже, совсем не нравится.
– Тихонько, тихонько… – уговаривает себя Аксель, пятясь назад и стараясь не показывать, как ей страшно.
Но медведь продолжает на нее наступать.
Она пускается бежать, ее преследует огромный зверь, издавая злобный рев: добыча вздумала улизнуть!
Аксель даже не зовет на помощь. Что может маленькая девочка против такой громадины?
Она бежит все быстрее, но ее усилия ничего не дают, медведь сильнее и быстрее ее, и он все ближе.
Она спотыкается о толстый корень и падает лицом в снег.
Подняв голову, она слышит совсем рядом дыхание хищника, даже чувствует его запах.
Она медленно встает, поднимает с земли палку, чтобы обороняться. Но медведь сильным движением лапы выбивает у нее из руки палку, как спичку.
Аксель пятится.
– Нет! – произносит она твердо. – Не подходи!
Медведь скалит клыки.
– Думаю, ты выиграла, – шепчет голос у девочки за спиной.
В одной руке у Захарии тяжелый камень, в другой толстый сук.
– Я все гадал, где ты спряталась, всюду искал, здорово ты меня провела… – говорит он, чтобы ее успокоить.
– Он нашел меня раньше, чем ты.
– Медленно отступи за мою спину.
Голос у него дрожит, ему тоже страшно. Аксель слушается его, не сводя с косолапого глаз.
Захария со всей силы бросает свой камень и попадает медведю в глаз. Зверь ревет от боли, грозя рыжему мальчишке острыми клыками в разинутой пасти. Аксель тоже подбирает камень, швыряет его в медведя и попадает ему в подбородок.
Косолапый щелкает челюстям и молотит лапами, дети пытаются уворачиваться от ударов, но длинные когти отрывают Аксель руку у самого плеча. Захария замирает от ужаса.
– Ничего! – храбрится девочка. – Давай!
Мальчик подбирает длинный, острый, как кинжал, сук и глубоко всаживает его медведю прямо в яремную вену. Кровь хлещет фонтаном, зверь истошно ревет, Захария, пользуясь секундной передышкой, помогает Аксель встать.
Дети мчатся что есть сил. Отбежав на безопасное расстояние, они останавливаются, чтобы отдышаться. Медведя нигде не видно.
– Твоя рука… – удивленно тянет мальчик. – Почему не идет кровь?
Они осматривают плечо Аксель. Кость торчит наружу, но крови нет. Желтая полупрозрачная плоть похожа на желе.
– Подожди, – говорит Захария, – я схожу за твоей рукой.
Девочка не успевает его задержать: он торопится обратно, проверяет, не сторожит ли его медведь, и подбирает оторванную руку.
Он возвращается к Аксель, и вдвоем они добираются до шале Бенджамина и Алисы.
Алиса – а ей уже немного за семьдесят – надевает очки и рассматривает рану.
– Мы играли в прятки и наткнулись на медведя. Но есть и хорошая новость: я принес домой ее руку. – Захария демонстрирует оторванную конечность.
Алиса внимательно изучает пострадавшее плечо и отдельно – руку. Пальцы на руке подрагивают, как будто показывают, что еще не отмерли.
Однажды я видела в родительском саду хвост ящерицы, оторванный кошкой: в нем оставались такие же нервные сокращения.
– Тебе больно? – спрашивает Бенджамин.
– Нет, только чешется немножко.
Поседевший Бенджамин тоже разглядывает оторванную руку. Алиса больше интересуется плечом ребенка с прозрачной желтой кожей, золотистыми глазами и рыжими волосами с темными кончиками.
Что, если Аксель и впрямь бессмертная?
– Аксель унаследовала неотению аксолотлей, – объясняет она.
Бенджамин кладет оторванную руку Аксель на столик. Кажется, рука огорчена пренебрежением: она шевелится и сгибается в локте.
– Что будет дальше? – спрашивает Захария.
– Теоретически на руке может отрасти все тело, потому что клетки располагают полной генетической программой Аксель. Но раз на ней нет ни кусочка сердца или мозга, в конце концов она… отомрет, – отвечает Алиса.
– Почему одна часть продолжает расти, а другая нет? – допытывается Захария.
– По-моему, полностью отрастает та часть тела, в которой находится больше всего сознания. Мама говорит, что это та, в которой больше мозгов, – отвечает ему Аксель.
– Выходит, если расколоть тебе надвое голову, разрубить пополам мозг, то будет непонятно, в какой половинке больше сознания – в одной или в другой? – не отстает Захария.
Никогда об этом не задумывалась…
– Мое сознание само решает, где ему находиться, – говорит Аксель. – Оно выбирает тот кусок, где больше мозгов, потому что он быстрее вернется в строй.
– Обалдеть! – восхищается Захария. – А что потом?
– Согласно принципу неотении, у Аксель отрастет новая рука, – говорит Алиса, поднимая на лоб очки. – Остается вопрос, как долго будет отрастать вся рука – с ладонью, пальцами, ногтями…
Ответ на этот вопрос появляется через пять недель, когда рука Аксель, девочки-аксолотля, отрастает полностью.
Не проходит и дня, чтобы двое старых ученых не восторгались способностями ребенка-саламандры. Наблюдая издали, как играют Аксель и Захария, Алиса говорит:
– Аксель – уникум, даже сама по себе она весит в экосистеме не меньше, чем три ее кузена-гибрида. Выходит, мы заменили качеством количество.
– То, что у нее отрастают оторванные конечности, и то, что она не запрограммирована на смерть, открывает новые перспективы, – задумчиво говорит Бенджамин.
Он берет Алису за локоть и помогает ей подняться по ступенькам из сада в шале. Алиса страдает ревматизмом, иногда затрудняющим ее движения. При ее подвижности это особенно тяжело.
– Аксель могла бы служить вместилищем нашей культуры, наших научных открытий, наших ценностей, – размышляет вслух Алиса. – В случае нового кризиса, вроде разразившейся сорок лет назад мировой войны, от нее могла бы пойти новая цивилизация…
С этого момента двух детей, до того росших вместе, Аксель и Захарию, начинают по-разному учить и воспитывать. Как считает Алиса, из девочки-саламандры должен вырасти филолог и математик, знаток искусств и наук. Она обязана аккумулировать максимум знаний
