«Крот» в генеральских лампасах - Чиков Владимир

Поляков сделал паузу, потом продолжил признательный, жестокий по своей сути монолог:

— Короче говоря, я рассказал им многое о системе подготовки разведчиков-нелегалов в ГРУ. Потом выдал некоторых нелегалов, ранее выводившихся в США и, как правило, уже вернувшихся в СССР, — Жакоба, Гайда, Тропову, Шурову, Норда, Мэйси, Хильду и Агнессу. Назвал я им и тех сотрудников специальной резидентуры, которые содействовали Центру в поддержании с ними связи и руководстве их работой. Это полковник Сажин, майоры Фекленко и Зыков, подполковники Мошков, Федоров и капитан Семенов…

Благодушие допрашиваемого возмутило Духанина:

— Но зачем надо было предавать своих коллег?

— А чтобы американцы поверили в меня и не считали подставой.

Духанин несколько секунд выжидающе смотрел на него, потом, не выдержав, упрекнул:

— Да как же так, Дмитрий Федорович?! Вы же, наверно, знали о неписаном законе советской разведки: при возникновении опасности для агента — погибай сам, но убереги от беды его, сделай все возможное и невозможное, чтобы обезопасить и сохранить его. Это же как заповедь Гиппократа: «Не навреди!» Есть и другое золотое правило: если разведчик «в поле» попал под «колпак» противника, то он выводится из страны пребывания на родину. И делается это для того, чтобы продлить разведывательную жизнь сотрудника в других регионах мира. Неужели вы этого не знали?

— Да, это все так, — махнул рукой Поляков и, отпив глоток воды, добавил: — Самая большая опасность в разведывательном деле — это оказаться отрезанным от источников информации и от родины.

— И как же тогда понимать вас после этого? — прервал его Духанин, — Говорите сейчас одно, а почему-то делали совсем другое. Дико даже, что во имя завоевания доверия у главного противника вы рубили сук, на котором сидели, сдавая американцам всех подряд — и товарищей по работе в резидентуре, и своих самых ценных помощников — нелегалов. Некоторые из них вынуждены были покончить с собой, другие были арестованы. Вы поломали судьбы сотен военных разведчиков, их агентов и нелегалов. После вашего отъезда из США их пришлось выводить оттуда через третьи страны, а по возвращении на родину они становились невыездными, потому что вы их засветили. По той же причине некоторые были отстранены от продолжения службы в разведке. И вы это прекрасно знаете, потому что вы находились тогда в Москве и работали в центральном аппарате ГРУ. Знали вы и о том, что из-за вашего предательства была провалена в США вся нелегальна сеть. Ликвидировано было в Центре и специальное подразделение по нелегальной разведке…

Сделав паузу, Александр Сергеева вытащил из папки подготовленный оперативно-следственной группой список агентов-иностранцев, к работе с которыми был подключен Поляков как заместитель резидента ГРУ в Нью-Йорке.

— Назову вам для подтверждения лишь некоторых из них. — И он начал перечислять псевдонимы агентов: — Дрон, Вольф, Дарк, Росман, Бард, Грант, Беджер, Карел, Горун, Марс и многие другие. Они были вам известны в период работы в Нью-Йорке?

По лицу генерала начала медленно растекаться болезненная бледность.

— Да, — поблескивая острыми глазами, негромко ответил он.

Духанин достал из пачки сигарету, прикурил и с жадностью затянулся, выпуская струю сизого дыма.

— А вы хоть когда-нибудь после возвращения из Америки раскаивались в том, что по собственной инициативе установили преступный контакт с американской спецслужбой и выдали ей не только секреты ГРУ, но и тех, кого вы называли своими негласными помощниками и сослуживцами? Вам не приходило в голову, что, изменяя Родине, вы предаете самых близких вам людей — мать, жену и сыновей? Что своим подлым поступком вы обрекаете родных на вечный позор? Что до конца своей жизни они будут помнить, что являются родственниками человека, который предал их Родину?!

Духанин обратил внимание, как после каждой его фразы начинал нервно подергиваться уголок рта подследственного. Взглянув горестно на следователя, Поляков с дрожью в голосе проговорил:

— Ваши слова о семье задели меня за живое. Я очень люблю их всех — и жену, и сыновей, и внуков. Но они не поверят, что я мог стать предателем, изменником Родины. — И он закрыл лицо руками, а когда немного успокоился и убрал от лица руки, добавил: — Я практически с самого начала сотрудничества с ФБР понимал, что совершил роковую ошибку, тягчайшее преступление. Бесконечные терзания души, продолжавшиеся в тот период, так изматывали меня, что я не раз был готов явиться к вам с повинной. И только мысль о том, что потом будет с женой, детьми и внуками, да и страх позора останавливали меня, и потому я продолжал свою преступную связь с ЦРУ, чтобы хоть как-то отсрочить час расплаты.

Духанин слушал внимательно: он всегда слушал арестованных не перебивая и предоставляя им возможность высказаться до конца. Выслушав Полякова, Александр Сергеевич покачал головой и укоризненно произнес:

— Да, Дмитрий Федорович, у вас был шанс, и не один, очиститься от греха Иуды. По возвращении из каждой загранкомандировки или в те годы, когда вы приезжали в Москву в отпуск, вы могли бы без каких-либо осложнений и последствий для себя признаться в грехах своих, перестать делать зло для своей Родины. Самое удачное время было для вас в 1964 году, когда с государственных постов был снят ненавистный вам правитель страны Никита Хрущёв. Если бы вы заявили тогда о прекращении своей связи с ЦРУ, то сейчас не находились бы здесь, в Лефортово. Но, к сожалению, вы так и не осознали греха своего, продолжали вредить стране.

Генерал долго молчал, потом выпрямился, расправил широкие плечи и, тяжело вздохнув, сказал:

— Что теперь говорить об этом. Поезд ушел. А главное, в тот период я переступить через самого себя уже не мог. Мне было тогда чрезвычайно интересно работать на грани риска. Причем сразу на два ведомства — на ГРУ и на ЦРУ.

— Я вообще удивляюсь, как вам удавалось быть одинаково успешным слугой двух господ: и ГРУ и ЦРУ?

Поляков усмехнулся и, немного подумав, спросил:

— Какой ответ вы хотите услышать? Честный или дипломатичный?

— Сначала дипломатичный, а потом посмотрим.

— Служить «нашим» было труднее и сложнее, чем американцам. Особенно в Москве, где мне приходилось быть все время начеку, быть предельно вежливым, осторожным и угодливым, особенно по отношению к начальству. А с американцами все было проще — их, главное, надо было постоянно подкармливать секретной или для служебного пользования информацией. И при этом я всегда оставался хозяином положения.

— Это дипломатичный ответ, а теперь давайте честный.

— А если говорить честно, то я, конечно, больше работал не на свою страну, а на ФБР и ЦРУ. В дальнейшем, когда меня командировали в Бирму и Индию, я отчитывался перед Центром только тем, что нарабатывали мои подчиненные. Утаивать от Москвы полученную ими информацию было бессмысленно и опасно. А что касается лично меня, как главного военного атташе и руководителя резидентур, то это была самая настоящая имитация моей ответственной службы Родине. В Индии и Бирме я больше уделял внимания поездкам с американскими коллегами на охоту и рыбалку. Обобщение поступавших материалов, их анализ и подготовка отчетных данных в Центр возлагались на моих заместителей: в Рангуне — на Владимира Николаевича Фекленко, а в Дели — на Леонида Морозова.

— О ваших делах в Рангуне и Дели мы поговорим на следующих допросах, — предупредил следователь. — А сегодня и завтра, и в другие дни недели, а может быть, и всего месяца вы будете давать показания о работе в Америке. Минут десять назад я спросил вас, не раскаиваетесь ли вы перед теми, кого предали?

— Да какое это теперь имеет значение! — воскликнул Поляков. — Вы же не хуже меня знаете, что позднее раскаяние никому ничего не дает и никого не спасает.

— Но без раскаяния нет и прощения. И на этом и на том свете.

— Нет, Александр Сергеевич, ни в чем я не хочу раскаиваться. Я считаю, что смерть одного или двух разведчиков-нелегалов или агентов-иностранцев не так страшна, как если бы погибло все человечество. А я делал тогда все возможное и невозможное, чтобы этого не произошло, чтобы сохранить жизнь на Земле. И потому горжусь своей миролюбивой миссией в Америке, которую я продолжил потом и в Индии, и в Бирме, и в нашей стране. И если даже кого-то из разведчиков и агентов я и выдал противнику, то это пустяки по сравнению с тем, что я пытался сделать для всеобщего блага, для справедливости и мира. Предавая иногда целую страну, человек спасает тем самым весь земной шар. И потому я нисколько не стыдился, когда предавал отношения профессионального доверия у бывших подчиненных и у тех, с кем работал в Центре.