Хотеть не вредно! - Ольга Тартынская

Проследив, как машина, петляя между кочками по переулку, доехала до перекрестка и вполне уверенно вырулила на дорогу, я пошла спать.

— Уехал? — неожиданно спросил Борис совершенно трезвым голосом.

Как ему удается спать и все слышать, легко включаясь в реальность? Такое впечатление, что Зилов привык постоянно держать контроль над ситуацией и никогда не расслабляется. Тоже мне, Штирлиц!

— Ты почему не спишь? Доктор сказал, что тебе только сон поможет, — напускаюсь я на него.

— Почему свечи? — удивленно смотрит на меня мой бедный болящий.

— Чтобы тебе не мешать. Спи, — ворчу я.

Однако что-то Бориса тревожит.

— Тебе он понравился?

— Понравился, — отвечаю, не зная, хорошо это или нет.

Зилов молчит. Пользуясь ситуацией, я снова сую градусник ему под мышку. Майка на нем совершенно мокрая. Порывшись в шкафу, я нахожу чистую футболку. Надо будет завтра постирать вещи.

— Давай переоденемся, — предлагаю я.

Зилов с трудом открывает глаза и пытается мне помочь. Пришлось вынуть градусник, чтобы стянуть через голову майку.

— Не надо, — отталкивает чистое белье Зилов. — Мне жарко.

Я не настаиваю. Поцеловав его в лоб и проверив градусник (температура спала до тридцати восьми), устраиваюсь на ночлег. Выбор у меня небогатый. Можно составить стулья, можно кинуть на пол что-нибудь: я нашла в шкафу какие-то тюфяки и подушки с одеялами. Второе мне больше подходит. Зилов еще сунулся протестовать:

— Нет, я там, а ты на кровати.

Тут я окончательно рассердилась и самым учительским, какой только был в моем арсенале, тоном отчитала его. Задув свечи, села на краешек постели больного, взяла его горячую руку.

— Спи, родной. Выздоравливай. Мы вместе. По крайней мере, пока.

Он слабо пожал мою руку и затих. Я тихонечко застелила импровизированную постель чистым бельем из шкафа, разделась и легла. Тело блаженно расслабилось на жестком ложе, и я мгновенно уснула.

Неделя пролетела со сверхзвуковой скоростью, счастливая неделя. Она была наполнена значением каждого дня, необыкновенно острым чувством жизни. Все переживалось глубоко, в полную силу. Так не бывало со мной с юных лет. Я легко вставала в такую рань! Это всегда было пыткой для меня, а теперь тоже наполнилось смыслом. Я бежала в соседний магазинчик, вернее, ларек, покупала молоко, хлеб и сигареты для Бориса, любовалась коломенским утром, наслаждалась тишиной. Возвращалась, бодренькая, в домик, занималась хозяйственными делами, готовила завтрак, пока Борис спал. Это все так удивительно. Мне казалось, что ничто и никогда уже не заставит меня радоваться утру, готовить завтрак еще до пробуждения мужчины и не чувствовать себя несчастной при этом.

Зилов трудно болел и трудно выздоравливал. Температура держалась несколько дней, измотав его окончательно. Он похудел и ослабел, как многодневного запоя. Зарос щетиной и очень переживал по этому поводу. Я тоже похудела от беспокойства и постоянного движения, но мне это пошло на пользу. В зеркале заметила, что глаза стали выразительней и больше, засияли непривычным светом.

Сначала я звонила в Москву на дню по нескольку раз, потом убедилась, что без меня ничего не рушится и не пропадает. Это еще раз доказывало, что дети не такие уж беспомощные и бестолковые. Они, правда, жаловались друг на друга и просили скорее приезжать, но ничего сверхъестественного не происходило. Они уже взрослые. "Я их все-таки вырастила!" — подумала не без гордости и самодовольства. В общем, я перестала названивать домой и вся отдалась роли сиделки.

Меня беспокоил еще один вопрос: как мы уживемся с Борисом так тесно, в одной комнате изо дня в день? Это был наш первый опыт совместного проживания, мои ночевки в вагончике не в счет. А сколько романов разрушил нудный быт! Испытание повседневностью — самое тяжелое и неромантичное. "Туда-сюда! Туда-сюда!", — как говорил герой фильма "Ирония судьбы", изображая мелькание будущей супруги перед глазами. Я трусила немного, не надеясь на себя. Да и что мы знаем друг о друге? Может, у Зилова есть ненавистная мне привычка не завинчивать тюбики с зубной пастой? Или не выключать за собой свет и не закрывать шкафы? Или привычка прятать грязные носки под диван? Или совать вонючую пепельницу собеседнику под нос? Да мало ли что может раздражать в человеке!

Меня ожидало потрясающее открытие: у Зилова нет никаких вредных привычек, которые бы меня раздражали! Мне было хорошо с ним, когда он лежал в температуре, и когда стал выздоравливать и передвигаться по дому, и когда, в самом конце моего маленького отпуска, он был уже вполне здоров. Мне хорошо было с ним молчать, молчание было наполненным. Хорошо и говорить: всякий раз я удивлялась его оценкам, его видению мира. Мне нравилось наблюдать за ним, когда он принимался делать что-то для домика: менять проводку, поправлять палисадник или стругать полки. Нравилось делать что-то вместе с ним. Мне ни разу не пришло в голову рассердиться на него или повысить голос. Он же говорил со мной, как с любимым ребенком, и смотрел так нежно и заботливо, что внутри у меня все переворачивалось. Нет, так не бывает!

А может, все просто? У нас обоих за плечами довольно долгая семейная жизнь, прожитая "начерно". Теперь все ошибки учтены, неудачный опыт нас многому научил, а мы оказались способными учениками? Я часто думаю, что если бы у нас все сложилось еще тогда, в юности, то вряд ли мы удержали бы этот момент истины. Скорее всего, все кончилось бы разводом и разлукой. Теперь же мы созрели для встречи, для соединения в повседневной жизни. Или неделя — слишком маленький срок, чтобы серьезно судить о чем-либо?

Нет, сердце мне подсказывает, что так будет всегда. Со временем мы только больше срастемся, станем единым целым, из половинок сложится одна душа, как представляли романтики девятнадцатого века.

Впрочем, что это я? Сижу на крылечке, подставив лицо зрелому, нежаркому солнцу, наслаждаюсь бабьим летом и размышляю о нашем с Борисом будущем как о чем-то решенном. Здесь все так ясно и просто. Какие мы дураки! Столько времени потеряли! Но я прекрасно знаю: стоит вернуться в Москву, опять все будет трудно и невозможно. Ну, почему так?! Может, действительно, остаться здесь, в шалаше?

Дом Зилова уже не пугает рваными обоями и чужим запахом. Я заметила, что в чужом доме куда приятнее жить, чем в чужой, наемной квартире, где все вызывает брезгливость: и мебель, и ванна, и посуда. К тому же мы немного обжили домик и, насколько возможно, обуютили. Я даже чуть-чуть полюбила эти руины, особенно когда выяснилось, что печка вполне рабочая, и ее можно топить. Я обожаю печки! Зилов грозится сделать из нее камин. Конечно, трудно без привычного туалета и ванны. Но с современными биотуалетами первое перестает быть проблемой, а мыться можно первое время и в бане. Я не терплю общественных бань, поэтому Зилов обещал придумать для меня что-нибудь. Пока же мы моемся, как при царе Горохе: греем воду и — ногами в цинковую ванну, а сверху — из ковшичка.