О чем молчит соловей. Филологические новеллы о русской культуре от Петра Великого до кобылы Буденного - Виницкий Илья Юрьевич

Вместе с другими членами этой дружины старший скаутмастер команды связи Офицерской кадровой роты Тумим выполнял самого разного рода поручения (например, развозил на велосипеде листовки и пакеты с приказами) и, вероятно, участвовал в поисках исчезнувшей из дома Ипатьева царской семьи. В марте 1919 года Тумим и Сабинин были делегатами III съезда Всероссийской организации скаутов в Челябинске, собравшего скаутмастеров из свободных от красных областей Урала и Сибири, куда бежали разведчики и из других регионов страны. После поражения Колчака отряд был распущен и скаутмастер Тумим, известный под именем Черная Кобра, вернулся в Пет­роград, где, как мы знаем, занялся вместе со своими старыми друзьями Сабининым (теперь Белым клыком) и Броссе активным продвижением скаутской идеологии в советских условиях [37]. Сохранились сведения, что вместе с женой он создал группу «Племя охотников за будущим», в которой комсомольские начальники усмотрели контрреволюцион­-ный характер (в результате Тумимы, как и колчаковец Сабинин, были «отфильтрованы»). Умер, очевидно, в 1923 году (увы, точной даты смерти мы не знаем) от «туберкулеза гортани» [38].

Вероятно, скаутская биография Сергея Тумима, воевавшего не воюя на Западном фронте, но не англичан, а колчаковцев, и была вписана его ближайшими соратниками в уже готовую матрицу легенды об англичанке Иен-Ганьяме (с чем связана гендерная игра в этом случае, мы не знаем).

Но почему именно это экзотическое имя послужило основой для названия всего воображаемого (или нет) союза? Полагаем, что «заумное» зулусское слово «иен-гоньяма» из скаутского песенника и руководства по киббо-кифтингу Харгрейва показалось работавшим на нелегальной основе в Петрограде «белым скаутам» символически созвучным с названием одного из самых трагических мест современной им истории России — заброшенным рудником Ганина Яма, расположенным в урочище Четырех Братьев неподалеку от деревни Коптяки, где, как считалось, была захоронена семья последнего императора, включая 14-летнего «августейшего скаута» царевича Алексея, имя которого открывало «Дни памяти верных» в скаутских церемо­ниях в эмиграции.

Напомним, что скауты команды штабс-капитана Березовского принимали непосредственное участие в поисковых ра­ботах. В книге Михаила Дитрихса «Убийство царской семьи и членов дома Романовых на Урале» (1922) приводится отчет следователя Магницкого о привлечении «к помощи имевшихся в городе Екатеринбурге организации бойскаутов и охотников добровольцев». По приказанию генерала Голицына в расположение Магницкого было откомандировано пятьдесят бойскаутов, в помощь которым «пошел летучий отряд Уголовного розыска и любители-охотники». Результата эти поиски не дали, ибо «покрытое лесом и болотами с топкой почвой» место нужно было «обследовать не через мальчиков-бойскаутов», к которым «прибегли по нужде, а людьми взрослыми и подчас даже специалистами» [39]. В то же время генерал Дитрихс и Магницкий были уверены, что тела государя и его семьи были брошены в Ганину Яму.

В 1928 году эти места посетил советский поэт Владимир Маяковский, описавший, по всей видимости, эту могильную шахту в жестоком стихотворении «Император»:

За Исетью,

где шахты и кручи,

за Исетью,

где ветер свистел,

приумолк

исполкомовский кучер

и встал

на девятой версте.

Вселенную

снегом заволокло.

Ни зги не видать —

как назло.

И только

следы

от брюха волков

по следу

диких козлов.

<...> Здесь кедр

топором перетроган,

зарубки

под корень коры,

у корня,

под кедром,

дорога,

а в ней —

император зарыт.

Лишь тучи

флагами плавают,

да в тучах

птичье вранье,

крикливое и одноглавое,

ругается воронье.

Прельщают

многих

короны лучи.

Пожалте,

дворяне и шляхта,

корону

можно

у нас получить,

но только

вместе с шахтой [40].

Обратим внимание на инфернальную «звериную» топику этого стихотворения, характеризующую сочувственников импе­ратора, — волки, вороны и дикие козлы.

Вернемся к секретному обществу, придуманному скаутмастерами в Петрограде после Гражданской войны. Мы полагаем, что зулусское слово «иен-гоньяма» (то есть лев) было использовано склонными к «лесной» эзотерике «белыми вождями» в качестве тайного знака или пароля, отсылавшего посвященных к памяти о священной жертве (возможно, этой идеологической переадресацией и объясняется замена «о» в скаутском слове «гоньяма» на «а» в названии союза). Напомним, что сама статья о смерти Ганьямы строится как революционно-«дикарский» плач по покинувшей мир героине. Иначе говоря, перед нами не «чистая» мистификация-розыгрыш, но воображаемое тайное общество с реальным историко-эмоциональным («тоска и гнев») и политическим содержанием (призыв к единению и отмщению под маской эскапистского бегства на лоно природы). Его функция была не столько практически-организационной (создать патрули, разбить зимний лагерь, объединиться с братьями и сестрами из других регионов России и мира), сколько эмотивной, мобилизационной (таинственное имя и журнал со скаутским девизом «Свистать всех наверх!»). Зулусская боевая песня, апроприированная, как мы помним, английским скаутизмом для решения собственных имперских задач, символически руси­фицировалась петроградскими скаутами — участниками Белого движения в «дикой» Сибири, — в своего рода код национальной памяти и рыцарскую присягу на верность царственной жертве красных «хобиасов».

Совершенно понятно, почему ГПУ уже в 1922 году заинтересовалось деятельностью этой нежелательной организации с иностранными связями и даже вызвало на допрос самого Дит­риха, напечатавшего в своей скаутской «газетке» «Наш путь» пародию на загадочную «Ганьямаду» — заметку «Спускай всех с лестницы», сообщавшую о действующих в городе тайных обществах под названием «Автопорка», «Блуждающий огонек» и «Союз висельников», в котором работают под «неслыханными» вымышленными именами скауты Гроза кошек, Пушистый енот, Резиновый кинжал, Друг мышей, Упавший висельник, Висевший гражданин. Вскоре «Красная газета» опубликовала упоминавшуюся выше «прокурорскую» статью под названием «Общество спускай всех с лестницы», которая включала осуждение «хулиганствующей» группы молодых людей, использовавших «под налетом романтичности в духе Жюля Верна и Купера» странные клички и издававших печатный орган без всякого на то разрешения [41].

Реакция на пародию Дитриха на «Ганьямаду» интересна тем, что показывает, как серьезная «дикарская» романтика под влиянием политических обстоятельств постепенно вытеснялась в иронию и абсурд, но и в этой риторической «резервации» казалась властям подозрительной. ГПУ постоянно искало, обнаруживало или выдумывало тайные офицерские и интеллигентские союзы вроде «Петроградской боевой организации В. Н. Таганцева» (лето 1921 года) и ордена мистических противников советской власти (вспомним, что десять лет спустя Даниилу Хармсу инкриминировали не только создание «заумного» конспиративного языка, но и скрытую пропаганду скаутизма в пионерском стихотворении-считалке «Миллион»).